попробовать. К этому времени в район уже прибывала кукуруза «АРА». В Уфе Хофстра выздоравливал от тифа, Уиллиг скончался от него, а Белл отчаянно нуждался в помощи Келли и Элперина. Путешествуя на тройке по почти непроходимым дорогам, они добрались до Уфы за тридцать шесть часов, последний отрезок на пароме через реку Белая. «Новенький белый грузовик встретил меня на пирсе, и с размаху, когда испуганные лошади шарахались на каждом шагу, я проехал через город к дому, где полковник бросился мне на шею».
Келли и Элперин сопоставили все последующие личные невзгоды с невзгодами своего злоключения в Стерлитамаке. В июне они были со своим компаньоном-кельтом Патриком Вердоном в Екатеринбурге, куда их пригласили на ужин в совместный ресторан. Келли получил полное удовольствие. «После дней, проведенных в Стерлитамаке в апреле прошлого года, мне все кажется раем». Ужин состоял из закусок из рыбы, яиц и огурцов, за которыми последовали суп, жареная телятина с картофелем, мороженое, торт и чай. «Чай всегда является сигналом к завершению, слава Богу».
Спиртные напитки состояли только из умеренного количества слабого вина, что не повлияло на силу воображения Келли. Обращаясь к его ведущей женщине: «Я произнесла тост за леди в экстравагантных фразах, которые чуть не застряли в горле Бориса. Ему не нравилось так бойко лгать о ее интеллекте. Она была очень тронута. Я подал знак Вердону, юристу по профессии, и он поднял тост за кооперативы России в подходящих словах, сначала спросив меня, что это, черт возьми, такое».
Один из гостей ужина развлекал мужчин из АРА рассказом о казни семьи Романовых, которая произошла в Екатеринбурге 19 августа 1918 года. Ранее партии АРА показали здание, где произошло печально известное деяние — строение, снесенное по приказу местного партийного руководителя Бориса Ельцина в 1971 году, когда город назывался Свердловск. О казни объявили со сцены Государственного театра двумя вечерами позже. Мужчина не утверждал, что был очевидцем, но сказал, что был членом суда, который вынес решение о казни. Возможно, он и Вердон обсуждали какой-то неясный пункт советской юридической процедуры, которая сопровождала отправку королевской семьи.
Две недели спустя, вернувшись в Уфу, Келли был разбужен Теодором, который спросил, не хочет ли он стать свидетелем татарской свадьбы. «У меня попахивало крепким алкоголем, поэтому я отклонил приглашение. Борис сделал то же самое, заявив, что это было достаточно плохо — пить их спиртное по официальному делу».
Рассказ Келли о его борьбе на водочном фронте совсем не похож на историю майора Дэвида Кинна, окружного инспектора Саратова. Кинн, чье имя часто пишется с ошибками «Кинни», что указывает на его произношение, выпускник Дартмутского колледжа 1915 года выпуска, был одним из «группы армейских офицеров» полковника Хаскелла, которые служили под его началом в операции помощи Ближнему Востоку в 1919-20 годах. Вейл описывает его как «высокого, темноволосого, сурового, как военный депутат», именно таким он предстает на фотографиях.
Нервы Кинн, как районного инспектора на Волге, находились в сильном напряжении; это совершенно очевидно. Мы также знаем, что в Армении двумя годами ранее Хаскелл предупредил его о чрезмерном употреблении алкоголя и его влиянии на его работу в качестве спасателя. Судя по свидетельствам тех, кто работал с ним в Саратове, особенно Алексиса Бабина, Кинн достаточно хорошо переносил стресс в течение первых нескольких месяцев работы; примерно к Рождеству он потерял контроль.
Бабин записывает, как он напивается рождественским ликером АРА, но оставляет впечатление, что это было не в первый раз. Кинн, по его словам, «не обладает достаточной силой воли, чтобы бороться с дьяволом. Работа по оказанию помощи сильно пострадала». 2 января Бабайн сообщает в своем дневнике, что Кинн был «мертвецки пьян» и был вынужден пропустить новогодний ужин в АРА.
Запись за 6 января описывает детскую рождественскую вечеринку, отмечаемую по русскому календарю, в городе Покровск на другом берегу Волги. «Перед началом застолья, приготовленного для американцев, всех их пригласили в маленькую темную каморку, где приготовили бутыль с каким-то крепким напитком. Кинн проглотил три стакана этого напитка, ему понравилось, но он выглядел ошеломленным, сидя за столом. Впоследствии я узнал, что смесь состояла из чистого спирта с добавлением небольшого количества ароматного нашатырного спирта».
Он опрокинул еще два «бокала», из-за чего не смог встать, чтобы произнести обязательный тост. Поэтому он остался сидеть, в то время как Бабайн стоял, пытаясь придать смысл своим «бессвязным предложениям» по-русски. Дети Покровска, вероятно, не знали о проблеме, но члены местного комитета по борьбе с голодом точно знали, что они делают, наполняя бокал Кинна. Там было пиво, шампанское, вино и еще больше чистого спирта. Конец вечера застал его в «плачевном состоянии».
Верный заместитель Кинна в Саратове, Рассел Кобб, выпил только один бокал праздничного пунша и сохранил самообладание. Кобб был из Нью-Йорка, окончил Гарвард в 1919 году. Крис Хертер описывает его как «чемпиона Гарварда в супертяжелом весе». Независимо от того, подразумевался ли это буквальный титул по боксу, он был крупным мужчиной, который умел обращаться со своим алкоголем. Поскольку здоровье Кинна начало ухудшаться, Кобб взял на себя обязанности районного надзирателя.
9 января прибыл курьер АРА с новой порцией виски и джина; на следующий день Кинн не смог выйти на работу. Бабин цитирует Кобба: «Я начинаю уставать от этой проклятой штуки ... У меня будет либо все, либо ничего» — имеются в виду обязанности районного надзирателя.
Январь затянулся, и ситуация ухудшилась, Кинн большую часть времени не мог работать. Учитывая, насколько остро нуждались в квалифицированной рабочей силе и времени американцы в долине, фактическое отсутствие районного руководителя стало катастрофой для саратовских операций.
14 января Бабин сообщает об обнаружении того, что шофер АРА снабжал Кинна выпивкой, которая в этом случае вывела его из строя к полудню. Кобб позвал Бабина в свой кабинет и закрыл за ним дверь. «Скажите этому человеку, — сказал он, указывая на шофера Кинна , — что я убью его, если он посмеет достать еще каплю спиртного для Кинна , просто убью его». Я видел, что ему было трудно удержать руки от горла мужчины, все его шесть футов и два дюйма тела дрожали от эмоций. «Я не пытаюсь его напугать — я действительно убью его».
Кобб написал своим родителям в Нью-Йорк о напряжении, испытываемом американцами в округе: «Я достаточно выполнил работу Кинна, чтобы оценить то, что довело его до нервного срыва. Мы должны держать себя в руках, и никто не может себе представить, что это за работа».
Бабин сообщает нам, что в середине января окружной врач, доктор Джесси Макэлрой, телеграфировал в Москву о Кинне, действуя осторожно, но без обиняков заключив: «Состояние безнадежное. Вы понимаете?]» Это была не сплетня, а срочное медицинское заключение американского врача. Однако оно осталось без внимания.
На другом конце