Под ногами лежал плотный ровный песок, и ноги Геррика ступали неслышно, точно по свежевыпавшему снегу. Заметно было, что когда-то этот путь выпалывали, как садовую дорожку, но эпидемия сделала свое, и сорняки теперь мало-помалу возвращались. Там и сям между колоннами пальм проглядывали дома поселка — свежевыкрашенные, опрятные, даже нарядные, но безмолвные, как гробы. Только кое-где в тиши этого огромного склепа раздавался шорох, топот легких ног, кудахтанье, а из-за дома с верандой виднелся дымок и слышалось потрескивание костра.
С правой стороны к Геррнку близко подходили каменные домики. Первый дом оказался заперт; во втором он смутно разглядел через окно гору раковин в дальнем углу комнаты; третий дом, распахнутый навстречу дневному свету, поразил воображение Геррика беспорядком и многообразием всевозможных романтических предметов. Там валялись якорные цепи, лебедки и блоки всех размеров и любой грузоподъемности; иллюминаторы и трапы, ржавые баки, крышка люка, нактоуз[19] в медной оправе с компасом, бессмысленно указывающим посреди кавардака и сумрака склада на невесть какой полюс; канаты, якори, гарпуны, медный, позеленевший от возраста черпак для ворвани, рулевое колесо, ящик для инструментов с названием судна на крышке: “Азия” — словом, целая антикварная лавка с корабельными диковинами, громоздкими п массивными, не поддающимися разрушению, вделанными в медь, окованными железом. По меньшей мере, два кораблекрушения содействовали этому нагромождению хлама.
Геррик глядел и глядел, и ему вдруг почудилось, будто экипажи этих двух кораблей находятся здесь, стерегут свое добро, несут караул, будто он слышит шаги, перешептывание и даже видит уголком глаза призраки матросов.
Дело было не только в разыгравшемся воображении — галлюцинации имели вполне реальную почву: послышались тихие шаги и, в то время как Геррик все еще стоял и смотрел на хлам, за спиной у него неожиданно раздался голос хозяина, еще более вкрадчивый, чем обычно.
— Старье, — сказал он, — ненужное старье! Так как же, нашел мистер Хэй подходящую к случаю аллегорию?
— Во всяком случае, я получил сильное впечатление, — ответил Геррик и быстро обернулся, чтобы уловить на лице говорящего какой-то комментарий к его словам.
Этуотер стоял в дверях, почти целиком заполнив собой проем; вытянутыми кверху руками он держался за притолоку. Глаза их встретились. Этуотер улыбнулся, но лицо осталось непроницаемым.
— Да, впечатление неотразимое. Вы похожи на меня: ничто меня так не волнует, как корабли! Руины целой империи оставили бы меня равнодушным, а вот перед куском ржавого поручня, на который опирался во время ночной вахты старый морской волк, я застываю с благоговением. Однако пойдемте осмотрим остров. В нем только и есть, что песок, кораллы и пальмы, но есть в нем и какая-то привлекательность.
— Мне он кажется райским местом, — сказал Геррик, стоя с непокрытой головой в тени и глубоко дыша.
— Ну, это оттого, что вы только что с моря, — возразил Этуотер. — Смею думать, вы оцените, как я назвал его. Прелестное название. В нем есть аромат, есть цвет, есть звучание, оно подобно тому, кто его впервые придумал, — оно тоже наполовину языческое! Вспомните ваше первое впечатление от острова — только леса, леса и воды, и предположим, вы спросили название острова и получили ответ: Nemorosa Zacynthos.[20]
— Iam medio apparet fluctu![21] — воскликнул Геррик. — Боже мой, до чего же хорошо!
— Если остров попадет на карту, воображаю, как шкиперы всё переврут, — заметил Этуотер. — Зайдите еще туда, взгляните на водолазное снаряжение.
Он открыл дверь, и Геррик увидел целую выставку аккуратно расставленной аппаратуры: помпы и трубки, башмаки на свинцовой подошве и огромные носатые шлемы, сверкающие вдоль стены, — десять полных комплектов.
— Видите ли, вся восточная часть лагуны неглубока, — сказал Этуотер, — так что нам удалось весьма успешно использовать скафандры. Это оказалось неслыханно выгодным. Странное было зрелище, когда ловцы принялись нырять, и эти морские чудовища, — он постучал по ближайшему шлему, — начали то появляться, то исчезать посреди лагуны. Любите аллегории? — спросил он вдруг.
— Да, очень, — ответил Геррик.
— Так вот, я смотрел, как эти скафандры всплывали, и с них стекала вода, и они опять ныряли, и опять всплывали, и снова ныряли, а ловцы внутри них оставались неизменно сухи! И я думал, что все мы нуждаемся в скафандре, чтобы погружаться в мир и выходить из него невредимыми. Как, по-вашему, можно назвать такой скафандр?
— Самомнение, — ответил Геррик.
— Нет, я спрашиваю серьезно!
— Ну, так назовите его самоуважением! — со смехом поправился Геррик.
— А почему не благодатью? Почему не божьей благодатью, Хэй? — спросил Этуотер. — Почему не благодатью творца и спасителя? Того, кто умер за нас, того, кто поддерживает вас, кого вы ежедневно распинаете снова и снова? Нет ничего здесь, — он ударил себя в грудь, — ничего тут, — он постучал по стене, — и ничего там, — он топнул ногой, — кроме божьей благодати! Мы ступаем по ней, вдыхаем ее, мы живем и умираем с нею, она составляет основу основ Вселенной. А какой-нибудь молокосос в пижаме предпочитает Самомнение!
Большой непонятный человек возвышался над Герриком. Он, казалось, вырастал на глазах и излучал зловещее сияние. Однако в следующую секунду воодушевление покинуло его.
— Прошу прощения, — сказал он, — я вижу, вы не вериге в бога.
— Боюсь, что в вашем понимании — нет, — ответил Геррик.
— Никогда не спорю с молодыми атеистами или с пьянчугами, — вызывающе сказал Этуотер. — Перейдемте на ту сторону острова, где берег выходит на океан.
Идти было недалеко, ширина острова нигде не превышала восьмой части мили, так что они шли не торопясь. Геррик чувствовал себя как во сне. Он явился сюда, раздираемый сомнениями; он приготовился к тому, чтобы разгадать эту непонятную глумливую маску, извлечь из-под нее подлинного человека и только тогда решить, как действовать. Холодную жестокость, нечувствительность к страданию других, неуклонное преследование своих интересов, бесчеловечную образованность, бездушную воспитанность — вот что ожидал он найти, и ему казалось — нашел. Но то, что эта машина озаряется сиянием религиозного фанатизма, необычайно удивило его. И пока они шли, он тщетно пытался связать воедино обрывочные сведения, придать четкость расплывшимся очертаниям, ввести в фокус созданный им ранее образ человека, который шел рядом с ним.
— Что привело вас сюда, в южные моря? — спросил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});