Однако недостатки личного характера не должны закрывать нам глаза на заслуги Кирилла как богослова. Этот человек обладал мощным и проницательным умом и обширной ученостью. Его, без сомнений, можно причислить к ряду наиболее значительных богословов Греческой церкви в области догматики и полемики[2040]. Кирилл был последним выдающимся представителем александрийского богословия и Александрийской церкви, которая, впрочем, начала уже вырождаться и коснеть. В этом качестве Кирилл соответствует Феодориту, самому ученому представителю антиохийской школы (из современников только Феодорит превосходил Кирилла). Он верно придерживался учения о воплощении и личности Христа, как его более чистый и великий предшественник на посту Александрийского епископа был верен учению о Троице за сто лет до него. Но он доводил до крайности сверхъестественный и мистический характер александрийского богословия и в своей ревностной защите реальности воплощения и единства личности Христа дошел до грани монофизитского заблуждения — хотя и подкреплял при этом свое учение словами Афанасия (но не его духом, потому что на тот момент богословское разграничение между понятиями ουσία и ύπόστασις· закрепилось еще не настолько, что уже нельзя было подменять их друг другом[2041]).
С этим связан и энтузиазм Кирилла в поклонении Марии как девственной Богоматери. В патетическом и напыщенном восхвалении Марии, которое он произнес в Эфесе во время Третьего вселенского собора, он относит к ней эпитеты, выходящие за грань библейских и граничащие с идолопоклонством[2042]: «Благословенна ты, о матерь Бога! Ты, богатое сокровище мира, неугасимый светильник, венец девственности, скипетр истинного учения, нетленный храм, обиталище Того, Кого не вмещает космос, мать и дева, через которую Он существует, приходящий во имя Господне. Будь благословенна, о Мария, которая содержала в чреве своем Безграничного; ты, через которую блаженная Троица прославляется и принимает поклонение, через которую драгоценный крест обожают по всему миру, через которую небеса ликуют, ангелы и архангелы радуются, через которую дьявол разоружен и изгнан, через которую падшее творение возвращено на небеса, через которую спасена всякая верующая душа»[2043]. Эти и другие экстравагантные восхваления перемежаются у него полемическими выпадами против Нестория.
Однако Кирилл, в отличие от Августина, не освобождает Деву от греха или болезни, но, как Василий, приписывает ей, в момент распятия, серьезные сомнения в истинной Божественности Христа и непринятие самой перспективы креста — подобное неприятию Петра, который был шокирован одним упоминанием о распятии и воскликнул: «Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!» (Мф. 16:22). В комментарии к Ин. 19:25 Кирилл говорит: «Женский пол всегда любит поплакать[2044] и много жалуется… Святой евангелист хотел научить, что, вероятно, даже мать Самого Господа была оскорблена[2045] неожиданной перспективой страдании; а смерть на кресте, такая мучительная, расстроила ее и лишила присутствия духа… Не сомневайтесь, что она позволяла себе[2046] мысли вроде этих: "Я выносила Того, Кто ныне поругаем на древе; возможно, Он ошибался, когда называл Себя Сыном всемогущего Бога[2047]. Он сказал: "Я есмь жизнь"; почему же тогда Он распят? как же Его душат веревками Его убийцы? почему Он не предотвратил замысел Своих гонителей? почему Он не сходит с креста, ведь Он заставил Лазаря вернуться к жизни и наполнил всю Иудею изумлением перед Своими чудесами?" Вполне естественно, что женщину[2048], не знающую тайны, могли одолевать подобные мысли. Ибо мы должны понимать, что тяжести обстоятельств Страстей было достаточно, чтобы смутить даже владеющий собой ум; неудивительно, если женщина[2049] впала в такие рассуждения». Кирилл в том же духе понимает и пророчество Симеона (Лк. 2:35) о мече: «оно значит самую острую боль, которая рассекает женский ум, вызывая в нем непомерные мысли. Ибо искушениями испытываются сердца тех, кто страдает от них, и обнажаются их мысли»[2050].
Если не говорить о крайностях Кирилла, то он решительно и с успехом отстаивал важную истину о единстве личности Христа, выступая против абстрактного дуофизитства Нестория.
По этой причине его христологические произведения против Нестория и Феодорита имеют величайшее значение для истории доктрины[2051]. Помимо них он оставил нам ценный апологетический труд, составленный в 433 г. и посвященный императору Феодосию II, против нападок Юлиана Отступника на христианство[2052], а также доктринальный труд о Троице и воплощении[2053]. Как толкователь, он обладал всеми достоинствами и недостатками александрийского метода, склонного к произвольным аллегориям и догматизации. Несмотря на обилие ценных мыслей, его разъяснения имеют меньше здравой ценности, чем у Златоуста или Феодорита. Он оставил обширные комментарии, в основном в форме проповедей, на Пятикнижие (или, точнее, на самые важные разделы и символическое значение церемониального закона), Исайю, двенадцать малых пророков и Евангелие от Иоанна[2054]. Сюда следует добавить фрагменты толкований псалмов и некоторых посланий Павла, впервые изданные Анджело Маем, а также гомилетический комментарий к Евангелию от Луки, который тоже стал известен лишь недавно, сначала фрагментарно, в греческом оригинале, а потом — полностью, в сирийском переводе, из рукописей одного нитрийского монастыря[2055]. Наконец, среди трудов Кирилла есть тридцать пасхальных гомилий (Homiliae paschales), которые, по александрийскому обычаю, он произносил в честь Пасхи; несколько гомилий, произнесенных в Эфесе и других местах, и восемьдесят восемь посланий, в основном связанных с несторианскими спорами[2056].
§172. Ефрем Сирин
I. S. Ephraem Syrus: Opera omnia quae exstant Greece, Syriace, Latine, in sex tomos distributa, ad MSS. codices Vaticanos aliosque castigala, etc.: nunc primum, sub auspiciis S. P. dementis XII. Pontificis Max. e Bibl. Vaticana prodeunt. Издал знаменитый восточный ученый J. S. Assemani (помогал ему его племянник, Stephen Evodius Assemani, 1732 - '43, 6 vols., и маронитский иезуит Peter Benedict). Romae, fol. (vols, i‑iii содержат греческий текст и латинский перевод; vols, iv‑vi, которые также отдельно пронумерованы как i‑iii, — сирийские произведения с латинским переводом). Дополнение издано мхитаристями, Venet., 1836, 4 vols. 8vo. Гимны Ефрема также изданы: Aug. Hahn и Fr. L. Sieffert: Chrestomathia Syriaca sive S. Ephraemi carmina selecta, notis criticis, philologicis, historicis, et glossario locupletissimo illustr., Lips., 1825; также Daniel: Thes. hymn. tom. iii (Lips., 1855), pp. 139–268. Немецкий перевод Zingerle: Die heil. Muse der Syrer. Innsbruck, 1830. Английский перевод Henry Burgess: Select metrical Hymns and Homilies of Ephr. Syrus, transi. Lond., 1853, 2 vols. 12mo. См. также выше, §114.
II. Gregorius Nyss.: Vita et encomium S. Ephr. Syr. (в Opera Григория, ed. Paris, 1615, tom. ii, pp. 1027–1048, или в Migne, Григорий, tom. iii, 819–850, также: Ефрем, Op., tom. i). Vita per Metaphrastem; несколько анонимных биографий; Testimonia veterum and Judicia recentiorum; the Dissertation de rebus gestis, scriptis, editionibusque Ephr. Syr., etc. — все в первом томе, и Acta Ephraemi Syriaca auctore апопуто, в шестом томе издания Assemani, Opera Ephr. Jerome: Cat. vir. ill., c. 115. Sozomen: H. E., iii, c. 16; vi, 34. Theodoret: H. E„ iv, 29. Acta Sanctorum, Febr. i (Antw., 1658), pp. 67–78. Butler: The Lives of the Saints, sub July 9. W. Cave: Lives of the Fathers, &c. Vol. iii, 404–412 (Oxford ed. of 1840). Fabricius: Bibl. Gr. (репринт в Assemani, Opera i, lxiii sqq.). Lengerke: De Ephraemo Syro S. Scripturae interprète, Hal., 1828; De Ephr. arte hermeneutica, Regiom., 1831. Alsleben: Das Leben des h. Ephraem. Berlin, 1853. Ε. Rödiger: статья Ephram в Herzog, Encykl., vol. iv (1855), p. 85 ff. Evangelii Concordantis Expositio facta a S. Ephraemo Doctore Syro. Venet., 1876. (комментарий на Diatessaron Татиана, найден в мхитаристском монастыре в Венеции, армянский перевод с латинским переводом, 1841, издание Aucher, с введением профессора Мезингера из Зальцбурга). См. также статью Ephraem в Herzog2, iv, 255–261 (Radiger, пересмотрено Spiegel). В Smith and Wace, ii, 137–145 (E. Venables).
Прежде чем оставить восточных отцов церкви, мы должны предложить вашему вниманию очерк о Ефреме Сирине[2057], самом выдающемся богослове, ораторе и поэте древней Сирийской церкви. Его называют «столпом церкви», «учителем», «пророком сирийцев», а как автора гимнов — «кифарой Святого Духа». Его жизнь с древности связывалась с чудесными преданиями, так что сейчас невозможно отделить правду от благочестивого вымысла.
Он родился от родителей–язычников в Месопотамии (либо в Эдессе, либо в Низибии) в начале IV века и был выгнан из дома отцом, жрецом бога Авнила, за интерес к христианству[2058]. Он отправился к почтенному епископу и исповеднику Иакову Низибийскому, который учил и, вероятно, также крестил его, взял его с собой на Никейский собор в 325 г. и сделал учителем. Вскоре Ефрем приобрел большую известность благодаря своей учености, ревностной ортодоксии и аскетическому благочестию. В 363 г., когда Низибию уступили персам, он удалился на римскую территорию и поселился в Эдессе, в то время бывшей основным центром христианской учености в Сирии[2059]. Он жил отшельником в пещере рядом с городом и проводил свое время в аскетических упражнениях, в чтении, сочинительстве и проповедях перед монахами и народом, которые производили большое впечатление. Он совершенно овладел своим несдержанным от натуры характером, отказывал себе во всех удовольствиях и спал на голой земле. Он выступал против остатков идолопоклонства в окружающей местности и защищал никейскую ортодоксию от еретиков разного рода. Он совершил путешествие в Египет, где провел среди отшельников несколько лет. Он посетил также, по Божьему наставлению, Василия Великого в Кесарии, и тот рукоположил его диаконом. Василий очень уважал его, и позже послал в Эдессу двух своих учеников, чтобы рукоположить его епископом, но Ефрем, не желая принимать эту ответственную должность, вел себя как безумец, и вестники вернулись с сообщением, что он сошел с ума. Василий же ответил им, что безумны они сами, а Ефрем — человек, полный божественной мудрости.