Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Я же предупреждал вас, что вы добивались встречи не вовремя, но вы настаивали на интервью, — сказал он журналисту, не скрывая раздражения, вертя в руках пригласительный билет на Джонни Деппа. — Сейчас мне нечего сказать. Кроме того, что впереди отпуск.

— Бессрочный, — съязвил задетый за живое корреспондент.

— Какая разница? — пожал плечами Николай.

— Планами на отпуск поделитесь? — с нескрываемым любопытством спросил журналист.

— Я суеверный, — пояснил Николай в вальяжной манере, так раздражавшей охочих до скандальных подробностей представителей прессы. — Козерог и Бык. Не люблю рассказывать о том, что впереди. Однажды в молодости допустил ошибку, упомянув в интервью спектакль, в котором собирался танцевать. Он не случился. Все, больше ничего не озвучиваю.

— Официально вы уже пенсионер? — проявил поразительную осведомленность журналист.

— И ветеран труда, — спокойно кивнул ему Николай. — Солисты балета, имеющие пятнадцать лет стажа, могут так поступать. Не стесняюсь своего шага. Бесплатно езжу на муниципальном транспорте, хожу в музеи, пользуюсь льготами при оплате коммунальных услуг. Что постыдного? Я все честно заработал. Те мои коллегировесники, кто не оформил пенсию, надеются, что это позволит им удержаться в театре. К сожалению, это не так.

— Давайте, отмотаем пленку чуть назад, — предложил собеседник, и Николай задумался, не вернуть ли ему пригласительный билет. — Вот вы, Николай, в театре с 92-го, директора назначили туда в двухтысячном. Через год вы стали народным артистом и получили первую Госпремию России, еще через два года — вторую… Кто поверит, что эти награды вы получили бы, если бы директор вас не продвигал? Награды вряд ли случились без ходатайств со стороны администрации театра. Может, причина увольнения в вашем скверном характере?

— Директор здесь абсолютно ни при чем, — возразил Николай. — Списки на присвоение звания народного составлялись до его прихода. Был юбилей театра, тогда многих артистов отметили. К моменту моего награждения я проработал в театре более восьми лет, а он — всего лишь пять месяцев. Давайте учтем, что специального образования он не имеет, ничего не понимает ни в опере, ни в балете. На первую Госпремию меня выдвинула «Золотая маска», чьим лауреатом на тот момент я был уже дважды. К слову, по сей день остаюсь единственным танцовщиком, удостоенным трех «Масок». В 2003-м Госпремию получила «Пиковая дама» — балетмейстер и два главных исполнителя. Спектакль ставили для меня и на меня, о чем неоднократно заявлял сам выдающийся французский постановщик. Попутно замечу, что это единственная Государственная премия в нашем театре за последние тридцать лет. О, надо же! К ней оказался причастен я, такой плохой и скандальный. Опять у вас не клеится.

— Собственно, я ничего не клею, лишь пытаюсь разобраться в корнях конфликта, — спокойно и как-то излишне цепко вернул его журналист к «истокам конфликта».

Николай посмотрел на него с растущим интересом, сразу вспомнив эту нарочито безразличную интонацию, с которой с него снимали допрос после нападения на Мылина. Все же журналисты, как правило, были более заинтересованы в поддержании добрых отношений, стараясь не портить отношения, а сохранить их на будущее.

Впрочем, этот журналист мог быть настолько несведущ в балете, что заранее ставил на нем крест, считая, будто увольнение из театра действительно могло означать его окончательный выход на пенсию на пике формы. Но среди огромного числа корреспондентов различных изданий, бравших у него интервью, этого выделяла слишком жесткая манера парировать собеседнику и единственная ассоциация к общеупотребительному обороту, обозначавшему ситуацию, когда что-то не клеилось. Похоже, что на уме у его пытливого интервьюера было лишь «клеть дело» или «шить дело».

— Повторяю: ни с кем не ссорюсь, — с тяжелым вздохом ответил он шпику, прикинувшемуся журналистом. — Это мне хотят прилепить клише скандалиста. А гадости в прессе в мой адрес пишут только анонимы.

— Ну почему? Бывший министр культуры ставит свою фамилию, — улыбнулся тот, показывая выдававшуюся верхнюю челюсть.

— А кто он, объясните? — тихо спросил его Николай.

— Ну, как же? — не оценил его недоумения шпик. — Бывший министр культуры, не хухры-мухры.

— И что? — продолжал недоумевать Николай. — Меня не волнует мнение отставного чиновника, который берется рассуждать, кому выходить на сцену? Тем более, когда мне уже вручили бумажку об увольнении? Этот господин сильно возмущается, что заслуженные руководители других театральных коллективов высказывают мнение о ситуации в нашем театре. Каковы его личные достижения в искусстве, что он смеет оскорбительно рассуждать о ведущем артисте главного театра страны? И что за требование с его стороны ко мне, высказываемое им в печати, будто мне «надо уходить тихо»? А с какой стати я вообще должен уходить?! Из-за того, что так хочет крышующий ситуацию бывший министр? Сам он у всех в ногах ползал, за штанины хватался, никуда не хотел уходить. А мне советы подает, как надо уходить! Какая низость!

— Похоже, по-прежнему готовы возглавить театр? — задумчиво поинтересовался шпик, и Николай понял, что этот вопрос и был настоящей целью его визита.

— Абсолютно! — ответил он, видя, как лицо собеседника будто выцветает на глазах и становится невыразительным. — Надо многое менять. Понимаете, бас не может петь тенором, а маленький кривоногий артист танцевать принца. Нам продолжают рассказывать, что очередная премьера прошла с триумфом, и зал был полон. Но в нашем театре всегда аншлаг! Этот театр обречен на успех. Туристы шли сюда, чтобы потом показывать билет как сувенир. Это называется «продавать люстру». Об уровне постановки можно судить после второго антракта: заходишь в партер и видишь половину пустых кресел. Людей нет! Это страшно… Реальную цену спектаклю и исполнителю безошибочно знают перекупщики у колонн театра. Там действует рынок: билеты на два «Лебединых озера» с разными танцовщиками будут сильно отличаться в цене. Вот настоящее мерило успеха и заинтересованности публики!

Он долго раздумывал, идти ли на Джонни Деппа после интервью, оставившего такое же неприятное чувство, какое долго не проходило после допроса. История блюстителя закона Джона Рейда, ставшего с помощью индейца Тонто легендарным мстителем в маске, честно сказать, мало его вдохновила. Игра Джонни Деппа показалась ему маловыразительной и шаблонной. Возможно потому, что прекрасный актер никак не мог проникнуться образом индейца Тонто, у него был слишком кричащий бело-черный грим на лице, а вместо привычного индейского пера в волосах красовалась дохлая ворона.

Все персонажи фильма постоянно смотрели на часы, немного напоминая Белого Кролика из «Алисы в стране чудес». Наиболее интересные реплики касались времени, которое уже прошло или еще не наступило. Весь фильм герои, как Белый Кролик, гнались за ускользающим временем, и в конце фильма оставалось неясным, сумели ли они его догнать.

Вряд ли в своем душевном состояниион мог испытать удовольствие от просмотра, в особенности, зная, от кого он получил пригласительный билет на премьеру. Довольно средний голливудский вестерн напоминал сюжетом фильмы, которые он многократно видел когда-то раньше. Джонни Депп воспринимался им своеобразной приманкой, чтобы он решился пойти на этот фильм и напрасно потерять время, о чем ему постоянно напоминали крупные планы старинных карманных часов.

Николай смотрел, как Джонни Депп, игравший Тонто, постоянно подкармливает чучело вороны на голове, и видел перед собой странную горбатую фигуру Антона Борисовича с черной птицей, почти полностью закрывавшую его своими крыльями. Зрители смеялись, когда кто-то из персонажей фильма кричал Тонто, чтобы он прекратил кормить свою птицу, которая давно сдохла. А Николай при этом вспоминал вполне живой взгляд абсолютно черных глаз женщины-птицы, где зрачок, казалось, полностью заливал их чернотой. Казалось, будто она смотрела из бездонной пропасти, в которую тянула всех, на ком останавливался ее взгляд.

Его не удивило, что придя в театр после этого интервью с кинематографическим уклоном — первым, кого он увидел, был Антон Борисович собственной персоной.

— Выглядите подозрительно спокойным, Николай, — сказал он вместо приветствия.

— По-вашему, я должен биться в истерике? — ответил он, стараясь не глядеть на жуткую птицу Антона Борисовича, уставившуюся на него таким неподвижным взглядом, что на минуту ему показалось, будто на плечах тестя Мылина — огромное черное чучело.

— То ли это смирение обреченного, то ли вы что-то знаете и не говорите, — задумчиво сказал Антон Борисович.

— Все мы, родившиеся от женщины, обречены смерти, — философски ответил Николай афоризмом из Плутарха.