села, взяв в руки чулок.
— Вставай, проклятый! — закричал Симон. — Вставай и убирайся с моих глаз, а то ты опять разозлишь меня!
Ребенок с трудом поднялся с пола и подошел к тазу, где дрожащими, избитыми руками стал смывать кровь, струившуюся по его лицу.
Из угла, где сидела Жанна Мария, снова раздался странный горловой звук, напоминавший собой сдержанный крик или рыданье. Симон поспешил туда и увидел свою жену бледную и недвижимую, лежащую в обмороке на полу.
Симон схватил ее своими сильными руками, положил на постель и стал мочить ей голову.
— Жанна Мария, очнись, что с тобой? Болит у тебя что-нибудь?
Жена сапожника открыла глаза и ответила:
— Да, я больна.
— Я схожу за доктором. Ты не должна умирать! Больница близко; я сбегаю туда и привезу доктора.
Он уже собрался бежать, но Жанна Мария остановила его, пробормотав.
— Останься! Не оставляй меня одну с ним, я боюсь его.
— Кого? — с изумлением спросил Симон.
— Его, — прошептала Жанна Мария, указывая глазами на маленького Людовика, все еще тщетно старавшегося унять кровь, лившую у него из носа, — я не останусь с ним; он убьет меня.
Симон разразился громким хохотом.
— Теперь я вижу, что ты действительно больна, Жанна Мария, и сейчас приведу доктора.
— Пусть он идет в свою камеру, — пробормотала она, — я не могу видеть его; я с ума сойду, если он будет у меня пред глазами.
— Убирайся, проклятая змея! — заревел Симон.
Мальчик, уже давно привыкший к подобным эпитетам, поспешил в свою каморку.
— Теперь я сбегаю и скажу привратнику, чтобы он послал кого-нибудь за доктором.
Симон поспешно вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с известием, что привратник сам побежал за доктором.
— Глупости, — воскликнула Жанна Мария, — мне никакой доктор не поможет, да я вовсе не больна. Дай мне пить, Симон; у меня жжет в горле, как огнем. Позови маленького Капета, а то его глаза горят в темноте, как звезды; это неприятно мне.
Симон печально покачал головой и, подавая ей воду, сказал про себя.
«Она очень больна, у нее, наверно, лихорадка; надо исполнять ее желания, а то, пожалуй, еще бред начнется».
Затем он закричал:
— Капет, Капет, иди сюда, змееныш!
Мальчик повиновался, тихо вошел в комнату и занял свое место в углу на скамеечке.
— Пусть он не глядит на меня! — закричала Жанна Мария. — Он впивается своими глазами в мое сердце; мне больно, ужасно больно!
— Отвернись, змееныш! — приказал Симон, — Только посмей еще раз сюда взглянуть, я тебе все глаза вырву.
Дверь в коридор была открыта, и в нее, опираясь на палку, вошел старичок в напудренном парике, черном атласном сюртуке, шелковых чулках и башмаках с пряжками.
— Вот тебе на! — воскликнул Симон, — Что это за воронье пугало? Что ему здесь надо?
— Ты сам посылал за мной, гражданин, — приветливо ответил старик.
— Значит, ты доктор?
— Да, я — гражданин Нодэн, друг мой.
— Нодэн? Да ведь это главный врач Отель Дье! И ты сам пришел ко мне?
— Чему же ты удивляешься, гражданин Симон?
— Мне рассказывали, что доктор Нодэн никогда не покидает своих больных, что все аристократы просили его лечить их и даже австриячка посылала за ним, когда еще была королевой, а Нодэн всегда отвечал: «Я лечу только бедных; кто хочет обратиться ко мне, пусть приходит в больницу».
— А разве твоя жена не бедная? — спросил Нодэн. — Разве она — не женщина из народа, которому я посвятил свои знания и свою жизнь? Покажи мне свою больную, гражданин; мне некогда заниматься праздной болтовней.
С этими словами доктор подошел к постели, сел на стул около нее и стал исследовать больную, которая сердито отвечала на его вопросы.
Сапожник не сводил с доктора удивленного взгляда.
— Что ты так уставился на меня, гражданин? — спросил доктор, окончив осмотр больной.
— Я удивляюсь, гражданин Нодэн, как ты решаешься ходить по улицам в таком наряде? Ведь это платье аристократов.
— Решаюсь? — повторил доктор, пожимая плечами. — Я всегда носил такое платье и чувствую себя в нем удобно, как при королевской власти, так и при Республике. Я уже слишком стар, чтобы гоняться за модой и мучить свои старые кости вашими кожаными брюками и высокими сапогами.
— Ты очень веселый парень, гражданин, — со смехом воскликнул Симон, — и очень нравишься мне. Я вовсе не удивляюсь тому, что ты предпочитаешь свое мягкое платье нашему жесткому, но только изумлен тем, что тебе спускают это.
— А что же будет без меня в Отель Дье? Кто заменит меня? Вот главари революции и смотрят сквозь пальцы на мои