Читать интересную книгу Алхимические хроники (части 1-3) - Лана Туулли

Потом была истерика. Наверное, у людей она другая — со слезами, бурными возгласами, «как я был не прав?!», «зачем Вселенная ко мне так жестока?» и т. п. У Лотринаэна это был жестокий приступ отчаяния, полная неспособность вдохнуть — воздух пал каменной пылью, в которую обратился Алим после последнего выброса маны, и абсолютно сухие глаза. Тоже запорошенные пылью… Присутствие отца Лот почувствовал, когда воздух внезапно помягчел, потянуло морской свежестью, и что-то соленое попало на глаза.

«Оставь отчаяние, сын», — советовал мэтр Пугтакль. Кажется, Лотринаэн сумел найти ответ только несколько дней спустя. Он взорвался, как тогда, в Зале Испытаний, неконтролируемая мана, и закричал, чего стоит магия, всё это остроухое могущество и совершенство, если не способно спасти человека от смерти! Не смей, не смей говорить, что Алима убило его собственное незнание и самонадеянность!

Пугтакль пожал плечами — сто пятнадцать лет назад Лотринаэн был уверен в том, что сей жест обозначал равнодушное презрение к несовершенным человекам, и принялся нести душеспасительную друидическую чушь, что ничто не вечно под Луной, что все во Вселенной взаимосвязано, что Истинная Сущность бессмертна, что Алим возродится вновь, пусть и не в этом мире, что когда-нибудь…

Лотринаэн не стал слушать. Он телепортировался наугад, прочь от Лаэс-Гэора, от Аль-Миридо и прочих эльфийских рощ — будто собственная пропажа между мирами могла вернуть из мертвых приятеля…

* * *

Время лечит, — подумал мэтр Лотринаэн, устанавливая в восьмой угол магической фигуры черную змейку, свернувшуюся узлом. Обернул полузабытый артефакт обрывочком одежды, принадлежавшей спрятавшемуся от принцессы Ангелики генералу, и задумался. Алим утверждал, что созданная им вещица ненадолго меняет предполагаемое будущее и предшествующее этому будущему прошлое местами. Отлично. Усилитель вероятностей — спасибо нуимшани, скол и пирамидка полностью срослись, даже шва не видно. Растения. Порошки. Синяя «Путеводная звезда».

Если Лотринаэн всё рассчитал верно — а после смерти Алима он иначе за магические эксперименты и не брался, — синий камень должен начать иррадиировать Зов, настроенный на генерала Громдевура, и породить магическую волну, прогладывающую дорогу от Октавио к магу. Прошлое и будущее поменяются местами — не надолго, только для того, чтобы Лотринаэн сумел зафиксировать точку разрыва между Мирами, в которой генерал исчез, и направить магический поток в нужное русло, который, как прибой, и вынесет генерала из того пространства, где он потерялся.

Конечно, идея достаточно бредовая, поэтому-то и нужен усилитель случайностей — чтоб сработала наверняка.

И, чтоб еще больше увеличить эффективность будущих заклинаний, Лотринаэн уложил собственный посох в подпространственный карман, достал дубовую корягу, обозначенную неведомым учеником как жезл-усилитель, встал в предписанную канонами иберрской школы магии позу, вздохнул, размял пальцы левой, свободной от жезла, руки. Начитал на свою собственную ауру заклинание, которое должно было в случае внезапной опасности переместить его на пол-лиги в сторону и поддерживать пять минут в левитирующем состоянии, — Лотринаэн боялся, что перемещение могло закончиться над ручьем, а плавать в незнакомом монтийском броде в сгущающихся вечерних сумерках не хотелось. Мысленно еще раз повторив нужные для активации «Путеводной звезды» слова, волшебник на всякий случай пустил простенький поисковичок, чтоб убедиться в отсутствии в радиусе возможного взрыва разумных существ…

И с удивлением обнаружил, что, если верить полученным с помощью Магического Искусства данным, на расстоянии дюжины тролльих шагов от него находится генерал Октавио Громдевур.

Да не один, а целых четыре.

* * *

Охотник лежал в засаде, сосредоточенно следя за тем, как парень с магическим посохом разбрасывает мусор вокруг загогулин, нарисованных в пыли дороги. Его крепкие пальцы рассеянно перебирали веревку, которой предполагалось ловить мага. Конечно, по всем правилам восточно-шумеретского гостеприимства следовало бы раздобыть нюртанговые сети, но где ж их взять? Оставалось только надеятся, что у мага кончится его волшебный запас, или, как предложил осторожный рыболов, уговорить парня добровольно сдаться, снисходя к уговорам и нуждам жителей Монти-над-Бродом.

Таиться за грудой валунов было скучно, и охотник, пользуясь случаем, вспоминал прелести госпожи Кугль. Ах, прекраснейшая! Твоя запеченная утка с черносливом выше всяческих похвал! А как ты готовишь сдобные пшеничные лепешки! У охотника, скажем прямо, были определенные подозрения относительно товарища-рыболова — что-то он подозрительно часто устраивал инспекцию колодца госпожи Кугль, на предмет возможного обнаружения тритонов или серебряных карасей. Но госпожа Кугль… ах, разве можно подозревать в неблаговидных поступках это ласковое, нежное создание с крепкими ручками, которые с такой любовью подавали на стол зажаренного с румяной корочкой барашка! Ах, милая! Скорей бы вторник…

В брюхе охотника-монтийца забурчало. вот клятое магическое варево! А еще таким вкусным казалось! И почему хорошей еды в нашей жизни так мало?

Мысли переключились на бронзовый котел, пыхтящий в нескольких шагах. А может, там еще что-то съедобное осталось? Послать бы цыца, он маленький, пролезет под камнями, волшебник и не заметит.

— Эй, цыц! Ты где спрятался?

Тут послышались спешно приближающиеся шаги, монтиец повернулся, и увидел нужного цыца, отчаянно машущего руками и балаболящего по-своему, по-цыцки. Приблизившись, тот залополатал еще интенсивнее, подпрыгнул и топнул, сердясь, что его опять не понимают, и принялся жестикулировать.

Если охотник правильно расшифровал цыцовские махи и дрыганья, то в ближайших кустах сидели бабы, собирающиеся на них, то есть на общество любителей самогона, травок и госпожи Кугль, сейчас поохотится. Нет, а чего так орать-то? Бабы — дело хорошее, вот госпожа Кугль, опять же…

Цыц рассердился, что его не поняли, задергался локтями, будто пытался взлететь, и еще раз обозначил у себя воображаемый бюст, насколько хватило размаха рук, и снова показал на овражек позади себя.

Да чё ты, я дурной, что ли? всё понял… Сейчас пойду, объясню этим бабам, что у нас важное дело, вот поймаем мага, заставим его сварганить нам еще вкусненького в свистящем котле, а потом уже…

— Тссс! — зашипел на охотника и цинца из соседних кустов скучающий в дополнительной засаде отшельник.

— Ша! — цыкнул на соучастников рыболов. — Чего вы распелись?! Чего вы…

И тут, если судить по сдавленному звуку, с трудом преодолевшему мышечные спазмы и вырвавшемуся из глотки рыбаря, произошло нечто ужасное. Охотник повернулся, чтоб выяснить предмет предполагаемого удивления товарища, или, чем демоны не шутят, возможной угрозы, и почувствовал… почувствовал себя очень странно.

Старая, поношенная куртка вдруг затрещала по швам, лопаясь на спине и плечах, стало очень тесно в штанах, старенькие сапоги не выдержали напора внезапно увеличившейся ступни, и пальцы, перебиравшие веревку, вдруг распухли до совершенно невозможных размеров. Охотник в ужасе посмотрел на свои — ЧУЖИЕ!! — ладони, заморгал, не понимая, повернулся к резко замолчавшему другу-травнику…

Рядом, вместо такого привычного низенького, щуплого косоглазого цыца стоял совершенно незнакомый мужик квадратного сложения, с шеей, которой позавидовал бы племенной бугай господина Охи, с ручищами, способными гнуть подковы, с косой хитрой рожей — мужик, на котором тряпочками держались лопнувшие по всем швам цыцовские обноски.

Мужик вылупился на свои ладони, подергивая то мизинцем, то указательным пальчиком, будто не верил, что эти руки — его собственные. Потом поднял личико, перевел взгляд на охотника — и заорал по-своему, по-цыцовски, балоболя со страшной скоростью, судорожно ткнул пальцем в сторону овражка, будто объясняя, что все беды идут оттуда, подскочил, и бросился, теряя лоскутья одежды, на злокозненного мага.

Ах, он, подлый! Разгадал наши планы по поводу похищения и решил опередить! Да шиш тебе! Сейчас ты у нас попляшешь!

Охотник отработанным жестом засунул веревку за пазуху, подхватил ближайший камень и с леденящим кровь бойцовским кличем бросился на врага.

Рыболов и отшельник, хотя и были удивлены — очень, очень удивлены — свершившейся с ними трансформацией, клича испугались, посчитали, что с охотником что-то странное, раз он решил попробовать себя в роли предводителя шайки… пардон, в роли председателя монтийского общества любителей самогона, травок и госпожи Кугль; но инициативу поддержали и усилили. Рыболов подхватил самодельную дубинку, показавшуюся вдруг непривычно легкой и короткой, отшельник, как обычно, понадеялся на силу духа, испускаемого проспиртованным горлом и тщательно оберегаемым от заботливых ручек великолепной госпожи Кугль отшельническим рубищем; и они оба выскочили из засады и бросились на предполагаемую добычу.