Читать интересную книгу Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Мадзя склонила голову к нему на плечо и беззвучно плакала.

- Плачь, плачь слезами благодарности богу за то, что в тяжкую минуту он открыл нам глаза. О, я знаю, что это значит! Я промучился несколько недель, но теперь все миновало. Если среди звезд существует иной мир, то он непостижимо прекрасен. Я так любил природу, так рвался в волшебные края, которые знал только по книгам.

- Я тоже, - прошептала Мадзя.

- Вот видишь. Значит, надо думать не о смерти, а о той блаженной поре, когда мы, здоровые, вечно юные, снова встретимся на изумрудных лугах, покрытых золотыми цветами, и будем любоваться на окрестный мир, с которым мы раньше не могли познакомиться, потому что у нас не было ни времени, ни средств. Можешь ли ты представить себе этот мир? Ровная долина изрезана сетью ущелий. Ты входишь в одно из них. Дорога идет в глубь расселины, и отвесные стены растут у тебя на глазах. Десять - двадцать минут - и перед тобой открывается широкий простор, какой не грезился тебе и во сне. Ты видишь как бы целый город монументальных сооружений. Острые и усеченные пирамиды, сложенные из черного, желтого и голубого камня; темно-зеленые пагоды со светлыми крышами; стройные башни с разноцветными балконами, индийские храмы, крепости циклопов, высокие стены в сапфировых, золотых и красных полосах. А на площадях и причудливо изрезанных улицах возникают внезапно колонны, неконченые статуи, высеченные в камне изображения неведомых существ.

- И откуда у тебя все это берется? - с улыбкой спросила Мадзя.

- Да разве я мало читал об этом! Или вот еще такая картина. Ты стоишь на горе, рядом высятся скалы, покрытые лесом. Справа от тебя - водопад, а у ног твоих - волшебная долина. По долине из конца в конец прихотливой лентой вьется речка. Вдали виден лес, а между лесом и тобой тянутся рощи. Но самое волшебное в этой картине - естественные фонтаны, гейзеры. Одни выбрасывают столбы горячей воды, из других вырываются клубы пара; одни рассыпаются брызгами, другие устремляются ввысь; эти словно веер, а вон тот - как скрещенные мечи. И все они подернуты дымкой, на которой чертят радугу солнечные лучи. Если бы ты из конца в конец прошла эту сказочную долину, ты встретила бы множество гейзеров, дымящиеся озера, пруды с горячей водой. Ты услышала бы подземные громы, увидела бы горы красного и голубого стекла. Если бы тебе захотелось купаться, ты нашла бы необыкновенную купальню. Это каменные ванны, которые, словно ласточкины гнезда, лепятся по склону скалы, и на каждой ступени - в ванне другая температура воды!

- Что это ты рассказываешь?

- Я описал тебе пустынную местность в Северной Америке, заповедник, который называют Национальным парком. Это земля чудес, я в первую очередь хочу посетить ее, а потом, когда мы будем вместе, снова съездить туда с тобой. Ты бы хотела совершить со мной такое путешествие? - спросил Здислав, обнимая сестру.

Мадзя обвила рукой шею брата.

- Дембицкий тоже поедет с нами, - сказала она.

- Ну конечно. Он распахнул перед нами врата в эту страну.

- А знаешь, Здислав, кого мы еще возьмем с собой? - спросила Мадзя, пряча лицо на плече брата. - Пана Сольского. Жаль, что ты с ним незнаком.

- А, это тот аристократ, который делал тебе предложение? Интересно, почему ты ему отказала?

- Ах, право, не знаю. Точно с ума сошла.

- Но сейчас ты бы вышла за него?

- Никогда! - воскликнула Мадзя. - Сейчас я думаю только о том, чтобы быть подле тебя.

Здислав пожал плечами. Человек, который стоит перед лицом вечности, не замечает причуд любви, во всяком случае, они его мало интересуют.

- Когда я уеду отсюда, - заговорил он после минутного молчания, напиши в Иксинов, только не старикам, а майору. Расскажи все, что видела. Майор - человек бывалый, он сумеет осторожно предупредить стариков, чтобы они зря не волновались.

- Как хочешь, - сказала сестра, - но помни, что ты каждый день должен посылать мне несколько слов: "Я здоров, живу там-то", - и все...

- Хорошо, хорошо! - нетерпеливо перебил ее Здислав.

Потом он начал одеваться в дорогу, а Мадзя упаковала чемодан.

В восемь часов вечера пришел Дембицкий, в девять поехали на вокзал. Когда Бжеский занял свое место, Мадзя вошла в купе и, покрывая поцелуями голову и руки брата, прошептала:

- Дорогой мой, золотой ты мой!

- Ну-ну, только без нежностей, - остановил ее Здислав. - Будь здорова, напиши майору и не теряй головы!

Он почти вытолкнул ее из вагона и захлопнул дверь. Через минуту поезд тронулся. Мадзя еще раз крикнула: "До свидания!" - но Бжеский забился в угол и даже не выглянул в окно.

- Он всегда был таким странным! - сказала расстроенная Мадзя Дембицкому. - Даже не попрощался...

- Ну, сколько же раз прощаться?

- Да и вы такой же, как он!

Дембицкий отвез Мадзю домой. Добравшись до своей комнатки на четвертом этаже, Мадзя торопливо разделась и заснула как убитая. Она очень устала.

На следующий день утром, часов в одиннадцать, пани Бураковская самолично принесла ей чай. По выражению лица предприимчивой дамы было видно, что нерешительность борется в ней с любопытством.

- Небось отвыкли от своей постельки, - заговорила она.

- Что вы, я в восторге! Ведь я две ночи не спала.

- В гостинице за братцем присматривали, - сказала дама. - Неужели он так болен, что пришлось ухаживать за ним?

- Право, не знаю, что и сказать вам. Брат говорит, что он очень болен, а я думаю, что он поправится, если поживет несколько месяцев в горах.

- Жаль, что господин Бжеский остановился не в частном доме, а в гостинице.

- Да разве он мог искать квартиру на несколько дней! - вспыхнула Мадзя.

- А если он так болен, - кротко продолжала пани Бураковская, - то жаль, что вы не поехали с ним за границу.

- Он вызовет меня, как только узнает, где ему предстоит лечиться.

- В дороге вы были бы ему особенно нужны...

Мадзя отвернулась к окну.

"Чего хочет от меня эта баба? - подумала она с гневом. - Я и сама предпочла бы отвезти его!"

Но когда Бураковская ушла, гнев погас так же быстро, как вспыхнул. Мадзю охватила апатия, смешанная с удивлением.

"Да был ли тут Здислав, сидела ли я около него? Да был ли тут Дембицкий, уверял ли Здислава, что душа бессмертна?"

Она села на диван и устремила глаза в потолок. Ей чудилось, что она словно тонет в хрустальном океане и люди, красивые и красиво одетые, мелькают, как молнии, перед ней. Тела их сотканы из света, одежды - из радуги. Они живые, о чем-то говорят между собой, смотрят на Мадзю, но Мадзя не может понять их язык, и они не понимают ее.

Потом она увидела две горы, ушедшие вершинами в небо, а между ними изумрудную долину с темно-зелеными рощами и множеством фонтанов, из которых били столбами и веерами струи воды. Эти горы, долина, рощи, река и водопады тоже были всех цветов радуги, и каждое дерево, скала и фонтан жили своей жизнью и имели свою душу. Они любовались друг другом, любили друг друга, и в журчанье воды и шелесте листьев Мадзе слышался их говор, но понять их язык она не могла.

Она была убеждена, что все это уже где-то видела, что ей знаком каждый уголок долины; но когда она видела это и где?

После страшных картин, которые недавно вызвал в ее душе пан Казимеж своей материалистической проповедью, она чувствовала себя спокойной и счастливой, сейчас ничто не тревожило ее, а новый, неведомый мир манил к себе. Ей казалось, что она должна умереть, верней раствориться в этих светлых картинах, которые раскрывались перед ней. Но когда она подумала, что кто-нибудь может пожалеть ее и удержать в этом сером мире с тяжелыми громадами домов, с кухонными запахами, когда подумала, что кто-нибудь заплачет о ней, как бы завидуя ее вечному блаженству, - ей стало горько.

"Неужели люди могут быть такими эгоистами?" - сказала про себя Мадзя.

После обеда она достала из дорожного сундучка давно забытый молитвенник и до вечера молилась и грезила наяву. Каждое слово приобретало новое значение, каждая страница была полна обетов и сладостных надежд.

Целый сонм духов наполнил комнату; они бесшумно влетали и вылетали в окно, витали между выжженной солнцем землею и небом, погруженным в раздумья о вечности.

На следующий день, в семь часов утра, даже не позавтракав, Мадзя выскользнула из дому с молитвенником в руках, а в десять вернулась умиротворенная.

Она была у исповеди.

Дома Мадзя застала письмо от Здислава, отправленное с границы и написанное карандашом:

"Я чувствую себя настолько хорошо, что еду прямо в Вену. Всю ночь спал лежа. Я создан кондуктором".

Но Мадзю письмо не обрадовало; оно напомнило ей, что брат и в самом деле приезжал в Варшаву и что он тяжело болен.

Горькие чувства проснулись в душе Мадзи. Она упрекала себя в том, что отпустила Здислава одного, хотела броситься за ним вдогонку и ехать с ним, укрывшись в другом вагоне. Потом она вспомнила, что ничего не делает, и похолодела при одной мысли о том, что впереди у нее еще несколько бесцельных и праздных дней, долгих, пустых, отравленных тревогой.