Читать интересную книгу Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Сказки тысяча и одной ночи! - воскликнул Бжеский.

- Во всяком случае, эти сказки странным образом согласуются с последними открытиями точных наук и объясняют многие загадки материального мира. Более того: они помогают правильно истолковать некоторые изречения святых отцов. Один из них говорит: "Око не видело, ухо не слышало, разум не представлял себе того, что богом уготовано для верных". А святая Тереза прибавляет: "Не смерти я страшусь, а жизни. Ибо такие миры видятся мне там, впереди, что мир земной для меня юдоль плачевная".

- Если бы так оно было! - сказал Здислав. - Тогда мы не боялись бы смерти, а искали ее.

- Искать ее незачем, ибо на этом свете мы собираем капитал для жизни будущей. Но бояться? Страх смерти, такой постыдный и распространенный среди нынешнего поколения - это болезнь, возникающая от пренебрежения гигиеной духа. Чтобы дух был здоровым, надо о боге и вечной жизни думать так же часто, как об еде и развлечениях; а так как мы этого не делаем, то наше духовное чувство притупляется и мы становимся калеками хуже слепцов. Отсюда неустойчивый и лихорадочный образ нашей жизни, отсюда грязное себялюбие, житейские мелочи, засасывающие нас, отсутствие высоких целей и упадок энергии. Жалкой и обреченной кажется мне современная цивилизация, которая на место бога и души поставила энергию и химические элементы.

- Вы так восстаете против преклонения перед энергией и материей, а сами, кажется, пантеист, - заметил Здислав.

- Я? - опешил Дембицкий.

- Ведь вы называете эфир всеобщим духом.

- Мы не понимаем друг друга. Видите ли, по моей гипотезе, чувствительный эфир - это духовная субстанция, материал, из которого рождаются души и который сам стремится к сознанию. Но этот эфир, этот океан, в котором плавают сто миллионов солнц, представляет собой ограниченную массу и, возможно, имеет форму эллипсоида. Однако за пределами этого океана, этого духа, в котором мы живем и частью которого являемся, могут быть миллионы других океанов эфира, населенных миллиардами других солнц. И в тех океанах, возможно, действуют совсем иные силы, царят совершенно иные законы, о которых мы не имеем представления. Каждый такой океан может быть отдельным миром духов, стоящих на более или менее высокой ступени развития. Но все они созданы одним творцом, о котором мы знаем только одно; он существует и он всемогущ. К нему не приложимы понятия величины и времени, поскольку сами дела его не имеют ни начала, ни конца, ни границ во вселенной. Мир, в котором мы живем и который мы видим, простирается в трех измерениях и в одном времени, но бог объемлет бесконечное число измерений и бесконечное многообразие времен. Он из ничего создает пространство и наполняет его вселенной. Он - средоточие и источник энергии не для звезд и туманностей, ибо звезды жалкие пылинки, а для тех океанов эфира, в которых движутся эти звезды и туманности. И вот что странно - это безграничное могущество бога нисколько нас не пугает; мы думаем о нем без всякой тревоги, с доверчивостью и надеждой, как дети об отце, хотя между ним и нами лежит бездна, которую не заполнить всем силам вечности. Так что же такое смерть перед лицом бога и возможно ли, чтобы во владениях вседержителя даже мельчайшая частица превратилась в ничто? Ведь все, что нас окружает, создано по его воле и, значит, должно быть вечным. Над мнимыми гробницами людей, вещей и миров он витает, как солнце над вспаханной землей, в которую семена брошены не для того, чтобы они погибли, а для того, чтобы принесли новую, богатую жатву.

- Так как же, Здись? - спросила Мадзя после короткого молчания.

- Откуда мне знать?! - ответил он. - Впрочем, мне начинает казаться, что человеческий разум, способный рождать такие понятия, состоит не только из фосфора и жиров...

- А сейчас ты боялся бы смерти? - прошептала сестра, взяв его за руку.

- Нет. Я бы подумал о величии бога и сказал бы: "Не знаю, что ты со мной сделаешь, господи, но что бы ты ни сделал, это будет лучше моих теорий".

Глава двадцать первая

Отъезд

После обеда, на котором был и Дембицкий, Бжеский сообщил, что вечером уезжает, и попросил сестру купить ему несколько пар белья.

Мадзя, услышав об отъезде брата, устремила на него такой просительный и печальный взгляд, что Дембицкому стало жаль ее. Но Здислав нахмурился, отвернулся и стал смотреть в окно на Саксонскую площадь.

Мадзе волей-неволей пришлось отказаться от мысли сопровождать больного. Когда она вышла в город за покупками, Дембицкий спросил:

- Что это вы заупрямились, не хотите взять с собой сестру? И вам было бы удобней, и она бы меньше терзалась.

- Вы думаете? - с горечью спросил Бжеский. - А если недели через две меня не будет на свете? Что делать ей тогда среди чужих людей, одинокой, да еще с покойником?

- Вы никак не можете избавиться от своих навязчивых мыслей.

- Эх, дорогой мой, не стоит ломать комедию, - сказал Бжеский. - У меня едва ли один шанс из ста на то, что моя болезнь излечима, что это просто неопасный катар легких и желудка. Девяносто девять шансов, что это чахотка, которая либо скоро доконает меня, либо года два будет подтачивать силы, отравит существование, поглотит все мои сбережения. Ну, а в инвалиды я не гожусь, - махнул рукой Здислав.

Дембицкий молча смотрел на него.

Подойдя к своему чемодану, Бжеский достал из него довольно толстый конверт и протянул его старику.

- У меня к вам просьба, - сказал он. - Здесь страховой полис на двадцать тысяч рублей и квитанции. Пусть они будут у вас. Если со мной в дороге что-нибудь случится...

Дембицкий спрятал конверт в карман.

- Эти деньги - для родителей и младшей сестры. Есть у меня еще три тысячи рублей наличными, которые я хотел бы оставить Мадзе. Если мне станет плохо, я переведу их на ваше имя. Мадзе они пригодятся. И посоветуйте вы ей выйти замуж.

- Стоит ей только захотеть! - воскликнул Дембицкий.

- Смешной народ современные барышни, - сказал Бжеский. - Все они воображают, что созданы для великих дел, и не понимают, что самое великое дело - воспитать здоровых детей. Я не хочу, чтобы моя сестра состарилась, пропагандируя эмансипацию!

Вскоре вернулась из города Мадзя. Дембицкий попрощался, пообещав зайти вечером.

- Я купила тебе, - сказала Мадзя брату, - две смены теплого белья, чтобы ты не простужался, полдюжины сорочек, дюжину носовых платков и столько же пар носков.

Здислав улыбнулся.

- Сейчас все принесут из магазина. А вот здесь, - прибавила она, дюжина конвертов и почтовая бумага.

Она присела к столу и начала надписывать на конвертах свой адрес.

- Ты что, с ума сошла? - воскликнул брат, увидев, что она делает.

- Нисколько, - ответила Мадзя. - Раз ты должен каждый день отправлять мне письмо, я хочу облегчить тебе эту задачу. Не надо даже писать целое письмо. Напиши только: "Я нахожусь там-то, здоров", - и поставь число. А через неделю, самое большее, через десять дней, вызови меня телеграммой. Я тем временем выхлопочу паспорт. Помни, я отпускаю тебя одного только на десять дней. Я уверена, что если ты сразу же повидаешься с Таппейнером, то вызовешь меня даже раньше.

Брат сел рядом и, отобрав у нее ручку, сказал:

- Оставь эти конверты. Каждый день ты будешь получать открытку.

- Смотри же, каждый день!

- Непременно. И все-таки, поскольку все мы смертны...

- Да не говори ты мне этого, милый, - рассердилась Мадзя. - Клянусь богом, ты поправишься!

- Не будь ребенком, дорогая. Я могу поправиться, но может произойти крушение поезда.

- В таком случае я еду с тобой! - воскликнула девушка, вскакивая с места.

- Сядь! Не будь смешной! Теперь и я понял, что жизнь наша в руках божьих и... возможно, не кончается на земле. Смерть - это как бы уход за пределы... наших чувств в прекрасную страну, где все мы встретимся. Там, над ландшафтами, представляющими все части света, все геологические эпохи, а быть может, и все планеты, царят вечный день и весна!

- Зачем ты говоришь это? - спросила Мадзя, глядя на него глазами, полными слез.

- Я обращаюсь к тебе как к умной женщине, полной веры в будущую жизнь. Когда-то мы с тобой молились по одному молитвеннику, сегодня вместе обрели надежду, значит, мы можем побеседовать с тобой о смерти. Что в ней страшного? Ты словно переходишь из одной комнаты в другую. Неужели, Мадзя, ты не веришь, что все мы встретимся там, чтобы больше никогда не расставаться? А если бы тебя спросили, хочешь ли ты, чтобы я остался жить калекой и страдал на земле или отошел в блаженную страну, неужели у тебя хватило бы жестокости задерживать меня здесь?

Мадзя склонила голову к нему на плечо и беззвучно плакала.

- Плачь, плачь слезами благодарности богу за то, что в тяжкую минуту он открыл нам глаза. О, я знаю, что это значит! Я промучился несколько недель, но теперь все миновало. Если среди звезд существует иной мир, то он непостижимо прекрасен. Я так любил природу, так рвался в волшебные края, которые знал только по книгам.