– Ладно, пусть будут оранжевые. Хочешь показать кэпу, что не коббли?
Джеральд мигнул от внезапной перемены темы разговора.
«Не… коббли. – Потом вспомнил. – Ах да. Мифические не-существа. В них верят неандеры и аути».
– Не хочу. Гомосапи бывают такие ограниченные. – Айка наклонила голову, игриво глядя на Джеральда, потом неожиданно улыбнулась. – С другой стороны, он ведь кэп Джерри…
Казалось, ему полагалось бы вздохнуть по времени, потраченному на детей. Но, честно говоря, время у него было.
– Может, вы двое продолжите?
– Ладно. – Айка протянула правую руку ладонью вверх. – Удели мне внимание.
Джеральд отдал почти слышную команду изменить восприятие реальности. Новый способ видеть превратил коридор в узкий цилиндр, который засветился над головой Айки, потом сжался до общепринятого символа контроля в виде белой палочки вроде дирижерской.
Девочка протянула руку к этому вир-объекту, и Джеральд понял: «Да он напоминает волшебную палочку.
О-хо-хо».
Ее ощущение идеально смешалось с его, и он почувствовал близкое присутствие Хайрема. Их поколение с трех лет и даже раньше воспринимает такие вещи как нечто само собой разумеющееся. Но Джеральду это всегда кажется необычным и страшноватым.
Айка недолго удерживала волшебную палочку одним взглядом, без перчаток обратной связи, которые создавали бы ощущение осязаемости. Весьма натурально размахивая палочкой, она сделала театральный жест, потом вдруг повернула ее, нацелившись вдоль коридора, и крикнула:
Экспекто саймакус клиффордиам!
Джеральд старался не закатывать глаза и вообще не вмешиваться в заклинание Айки. Хотя всегда усматривал в таких методах иронию. Колдуны прошлого были шарлатанами. Все. Мы потратили столетия на борьбу с суевериями, используя науку, демократию и разум, чтобы примириться с объективной реальностью… а в конечном счете субъективность все-таки выигрывает! Мистики и рьяные любители фантастики попросту обратили в другую сторону свои стрелы времени. Теперь настала эра амулетов и заклятий, использующих служебные приспособления, спрятанные в стенах.
Словно отзываясь на выкрикнутое Айкой заклинание, коридор вокруг Джеральда потемнел. Мягкая кривизна колеса тяготения преобразилась в холмистый склон, гладкий металл обрел структуру шероховатого камня. Двери из пластипены теперь больше походили на дупла в стволах гигантских деревьев.
Все это прекрасно, признал Джеральд. Очень живо. Даже художественно. Для его собственных предков и предков Айки плейстоцен должен был казаться полным тайн, загадок и ужасов. Но с одним важнейшим различием. Гомо сапиенс в ответ применял способ, подобного которому нет во всей природе, – старался понять мир и использовать его. Что ж… некоторым это удалось.
Очевидно, у неандертальцев был другой подход.
Но на что я должен смотреть?
Он почувствовал легкую боль. Ощущение немого упрека, исходящее от Айки. Нет, не смотреть на. Вся суть – в «не смотреть». И «не на».
Снова вздохнув, Джеральд вызвал свою программу слепого пятна. Десять лет назад, когда впервые появилось множество неандеров, обогатив и разнообразив человеческую цивилизацию, это было повальным увлечением. Глаза всех млекопитающих имеют недостаток – небольшой участок сетчатки, где пучки нервов выходят из нее так, что остается нечувствительная к свету область, не воспринимающая раздражение и потому «незрячая». Обычно люди не сознают наличие у себя слепого пятна, которое расположено на некотором удалении от центра глазницы, не там, куда проецируется самое важное для человека изображение. Потому глаз все время слегка раскачивается, поворачивается в ту или иную сторону, поставляя мозгу довольно данных, чтобы перекрыть слепое пятно, и большинство людей вообще его не замечает. Поэтому приходится специально тренироваться – или использовать помощь компьютера, – чтобы его обнаружить.
Джеральд закрыл один глаз и с помощью ир расслабил второй, так чтобы он смотрел в сторону от того места, где разместила свое заклятие Айка. Вся эта область еще больше потускнела…
…и наконец ему удалось «не видеть» эту часть – ниже и в стороне оттуда, куда нацелился глаз. Требовались некоторые усилия, чтобы так «не смотреть». Достаточно хоть на волос сместить взгляд вбок, чтобы глаз сделал то, чего требует инстинкт. Но Джеральд сумел расслабиться.
И «не смотреть»!
Коббли. Соблазнительно отвергнуть их как чистую выдумку, потому что коббли никак не действуют на реальный мир – ничего такого, что смог бы измерить гомо сапиенс. Но самые глубокие аути и многие неандеры клянутся, что их стоит «не замечать»!
Другое их обозначение – антигонит, по стихотворению Хью Мирнза[30]:
Вчера на лестницеЯ встретил человека, которого там не было.Сегодня его тоже там не было.Ах, лучше б он сюда не лез.
И Джеральд что-то почувствовал. Смутно, как тень. Но больше тени. И меньше.
Однако он знал также, как легко обмануть воображение. Все четыре разновидности человечества, включая даже кремниевую, раздражаются из-за невидимого или почти видимого, заполняя черноту, страшась опасностей. Боясь тайн или возможных тяжелых последствий.
С таким трудом завоеванная привычка мыслить научно брала свое, убеждая его отбросить темные, ничем не подкрепленные подозрения.
И наука, и восточная мистика учат, что наблюдатель должен отказаться от эго, чтобы объять необъятное. Забавно. Я никогда раньше об этом не думал: буддист и физик расходятся очень во многом, но общий рецепт у них одинаков. Сопротивляйся ощущению собственной значимости. И только тогда… Но почему шаманы, волшебники и мошенники во всех культурах превозносят личную волю?
Почему такие крайности? Неужели человечество безнадежно двуполярно?
Неожиданно Джеральд понял, что показалось ему знакомым. Такое ощущение он испытывал очень давно, когда брился, проводя металлом по горлу. Это делаешь автоматически, не думая о своем отражении, как будто зеркало – это слепое пятно.
«Что ты говоришь? – спросил он свое подсознание. – Что это ничто подобно зеркалу? И что это опять обо мне?»
Темнота-тень дрогнула. И тут Джеральд вспомнил тот роковой день в телеуправляемом пузыре близ старой космической станции, где его спутником была только маленькая обезьянка, когда он развернул свою двадцатикилометровую петлю и подхватил кусочек судьбы. Еще было немного похоже на тот миг, когда он подвел камеру петли ближе к кристаллу, ставшему позже известным как Гаванский артефакт и, наконец, как посланец номер 1. Объект с неопределенными границами. Его внутреннее пространство холодно и темно, как сам космос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});