я уже пять минут усиленно вас развлекаю!
Чуть наклонившись к ней, он, понизив голос, участливо спросил:
— А вы принимаете милостыню танцами, Магрэнь?
Смутить её ему, конечно, не удалось. Обдав его ответным насмешливым взглядом, она парировала:
— Меня, положительно, тревожат ваши наклонности, Арни! Вам действительно, — она выразительно поиграла бровями, — так необходимо, чтобы у вас чего-то вымаливали?
— Магрэнь, — он выпрямился и разомкнул руки, — вы, так и быть, можете повымаливать у меня танец ещё минут десять, но потом, уж простите, я буду вынужден отправиться на розыски господина Анодара.
Поведя плечами, она недовольно отметила:
— Учитывая, что мои мольбы вас не вдохновляют, мы могли бы провести это время с большей пользой!
Он изобразил лицом вопрос.
Она улыбнулась и предложила ему руку для танца.
— Магрэнь! — раздражённо поморщился он и сделал ладонью резкий жест, предлагая удалиться.
С независимым видом пожав плечами, она отошла.
Хотя основная цель и была достигнута, она была недовольна результатом переговоров — ей думалось, что он, в самом деле, мог бы и станцевать с нею в качестве извинений.
Впрочем, он, видимо, тоже полагал, что извинения всё-таки задолжал, потому что на следующий день ей доставили прекрасный чайный столик с витражной столешницей тонкой ниийской работы — более чем подходящей к ниийской вазе на её каминной полке.
Фыркнув себе под нос:
— Ну ладно, ладно! — Магрэнь посчитала должок списанным.
Аренс — огненный лис, анжельский фольклорный персонаж. В Анджелии не принято давать имена в честь мифических существ, но Михары в этом вопросе отличаются оригинальностью.
6. Что работает эффективнее любых интриг?
У Кайтэнь было два повода огорчаться.
Первый заключался в том, что Руби, прикинув вероятности так и сяк, приняла решение бросить университет и уехать в столицу. Решение это было продиктовано скорее отчаянием, наложившимся на капризную избалованную натуру: Руби не могла незамедлительно получить то, чего ей хотелось, и потому предпочла постановить с самой собой, что ничего ей и не хочется. Тоже мне, велики цацы! Два резвых купчишки да помешанный на боёвке картограф! В столице она наверняка найдёт людей и поинтереснее, и поумнее, и уж они-то оценят её таланты по достоинству, и не будут кривить губы с этими своими псевдоморальными принципами!
Господин Михар был весьма обескуражен столь резкой сменой курса, и про себя подумал, что, должно быть, воспитание детей в число его талантов не входит, и следует, во всяком случае, порадоваться, что ребёнок у него только один. Впрочем, не отобразив недовольства ни на лице, ни в голосе, он спокойно принял решение дочери и сразу же начал в голове выстраивать, с кем бы попробовать её свести в столице, и какой зять в большей степени отвечает его амбициям.
Конечно, вся эта история с соскочившим Тогнаром и неожиданно капризной дочерью, у которой то «не любят», то «сдались они мне!», заставила его с некоторой тревогой смотреть на грядущие матримониальные перспективы. Казавшаяся ранее логичной и серьёзной дочурка удивила неприятно, и Михар дальновидно ожидал продолжения череды связанных с нею неприятностей.
Что касается отношений с Кайтэнь — Руби не то что не подумала о чувствах подруги, а просто посчитала, что другого выхода всё равно нет. Не торчать же ей теперь в этом проклятом университете, где буквально всё напоминает о её досадном поражении! Наталкиваться на вежливого Дерека, который любезен только потому, что обещал её отцу, терпеть игнорирование со стороны Илмарта, который решительно делал вид, что её не существует, сталкиваться порой с бегущим куда-то по делам Райтэном — и знать, что её в эти дела никогда не позовут и не допустят!
Нет, это было бы чересчур, и Руби твёрдо решила, что начнёт теперь новую жизнь, и никогда не совершит прежних ошибок и не почтит своей дружбой людей, не способных оценить красоту и изысканность многоуровневой динамичной интриги.
Отъезд этот все её несостоявшиеся друзья восприняли с большим облегчением — только Кайтэнь по-настоящему страдала, но таила свои чувства внутри, потому что знала, что никто её симпатии к Руби не разделяет.
Вторым обстоятельством, вносившим ещё больше огорчения в её жизнь, стал приближающийся отъезд профессора Линара.
Профессор, как уже отмечалось, был светилом мировой величины. Его смелые опыты и не менее смелые гипотезы интересовали учёных из многих стран — некоторые приезжали ради него в Кармидер, но порою и сам профессор отправлялся к коллегам.
В этом году сразу после сессии он планировал длительное — двухгодичное — турне. Его ждали в университетах Райанци, Ниии и Даркии, в лабораториях Ньона и Либерии, среди колдуний Сира и в храмах Джотанды. Ряд лекций и семинаров, совместных опытов и обмена информацией и идеями — профессор сиял взглядом, лицом и всей фигурой, едва лишь речь заходила об этой поездке.
Кайтэнь не могла его сопровождать по самой дурацкой на свете причине: она была благородной девицей, а таковым, как известно, не допускается путешествовать в компании мужчины, не являющегося родственником.
Это было ужасно несправедливо, и Кайтэнь, не задумываясь, пожертвовала бы своей репутацией, если бы речь шла лишь о ней; но пятно от такого скандала легло бы и на её обожаемого профессора!
Впрочем, Тэнь была не из тех леди, кто сдаётся легко. В голове её уже зрел новый авантюрный план: ей думалось, что она могла бы остричь волосы, перетянуть грудь и изобразить студента-ассистента. План этот, чем дальше, тем больше казался ей разумным и жизнеспособным, но подойти с этим предложением к профессору она боялась — он ведь и словом не заикался, что хотел бы видеть её в этой поездке, поэтому она полагала, что навязывается ему, и оттого молчала.
Профессор же даже не заикался, потому что, во-первых, не додумался до идеи с переодеванием в мужчину, а во-вторых, считал, что молодой, перспективной, умной женщине найдётся, чем заняться в Кармидере и без своего занудного научного руководителя.
Это соображение, однако, приводило профессора в уныние и даже ложилось неприятной тенью на предвкушение поездки: он был совершенно уверен, что по возвращении найдёт Кайтэнь уже замужней дамой.
Чем ближе к сессии — и, соответственно, к отъезду, — подходило время, тем мрачнее становились они оба.
Однажды на ужине у Тогнаров мрачность эта достигла таких глубин, что её заметил даже Райтэн.
— Гляжу, твоя поездка тебя уже не радует? — с большим удивлением спросил он у профессора, который вроде ещё недавно весь горел предвкушением, а сегодня лишь вяло отметил, что ему не до того, и все мысли его заняты сессией.
— Я давно её жду! — возмутился профессор