в объятии. Он должен был умереть, страшно умереть, но его смерть спасла бы оставшихся.
Гвенна недрогнувшей рукой потянула из-за пояса запал. Хотела чиркнуть по камню перед собой, только камень оказался мокрым от крови – ее крови? – и огонек, брызнув искрами, погас.
«Не спешить», – напомнила она себе и достала другой запал.
Внизу габбья, словно передразнивая движения Джонона, широко раскинула бессчетные руки и потянулась к человеку.
Гвенна провела запалом по камню – на этот раз огонек занялся. Она поднесла его к фитилю, и тот зашипел, разгораясь.
– Он погиб, – шепнул Чо Лу.
Но Джонон лем Джонон не погиб.
Едва его обхватили эти кошмарные лапы, он пришел в движение. Такой быстроты Гвенна не знала ни за ним, ни за собой; ни Блоха, ни Ран ил Торнья не могли бы рубить, вертеться, резать с такой скоростью. Разве что Валин на пике своих сил, а ведь Джонона не учили, как Валина, к его крови не примешалась кровь сларна. Он не мог выстоять против чудовища, но выстоял – под дождем желтой сукровицы, улыбаясь во весь рот и кроша габбья кортиком, точно во сне.
«Болезнь!» – с ужасом поняла Гвенна.
Тот же яд, что сотворил эту габбья, бился в крови адмирала. Как он сказал? «Вода делает меня сильным. Быстрым. Я уже чувствую». Она тогда решила, что он говорит о безумии. Как же она ошиблась. Не про безумие, а по силу и скорость. Чудовище впервые отступило.
Джонон не промедлил, не дал себе передышки – он спрыгнул с валуна прямо на суставчатую спину и вогнал клинок между пластинами чешуи. Визг, корчи, попытки сбросить врага – но все это стало затихать. Весы качнулись в другую сторону. Слишком много рук и лап потеряла габбья. Из десятка страшных ран хлестала жидкость. Уцелевшие руки тянулись к адмиралу, зубы клацали в воздухе, не доставая его. Он, стоя на вертящемся чудище, все глубже и глубже загонял клинок в сочленение туловища, и наконец оно все поникло, содрогнулось и замерло.
Гвенна сделала глубокий вдох, усмиряя волнение.
Холодный ветер с гор резал ножом.
Мир смердел мочой и дерьмом, тухлятиной и кровью.
– Справился, – прошептал Паттик.
Она должна была испытать облегчение: зверь, что вел на них охоту, лежал мертвый на холодных камнях. Они выбрались – живыми прошли сквозь джунгли. Они уже оставили болезнь позади. Надо только выйти на перевал, а оттуда уже вниз до самого моря.
Но Гвенне все заслонило лицо Джонона лем Джонона: оскал улыбки сквозь липкую жижу сукровицы и его руки, проворачивающие меч в открытой ране, вгоняющие его еще глубже в мертвое уже тело. За спиной облегченно переводили дух Паттик и все остальные, а Гвенна слышала только хохот адмирала – восторженный и безумный, почти нечеловеческий.
Он наконец оставил в покое труп, поднял глаза, нашел ее взгляд.
– Видела? – прошептал он.
Злобно зашипел фитиль «звездочки».
Джонон ухмыльнулся.
– Вот! Вот для чего мы предназначены! – Он разразился оглушительным безумным смехом. – Не мелкие пресмыкающиеся твари, но боги! – Джонон надменно взмахнул рукой. – Задуй свою свечку. Зверь мертв.
Гвенна потянулась к фитилю, чтобы загасить, но удержала руку.
– Гаси, дурная сука! – приказал Джонон, сощурив глаза.
Бесконечное мгновение она вглядывалась в него – в того, кто был раньше аннурским адмиралом. Возможно, ему еще было спасение. Киль упоминал о каких-то предметах в горной крепости. Гвенна понятия не имела, как действует менкидокская болезнь. Они, что ни говори, вышли с зараженных земель. Может, если он перестанет пить больную воду и есть ядовитую пищу, если изделие кшештримских лекарей пережило эти долгие века…
– Гаси! – повторил он.
Вместо ответа Гвенна метнула снаряд.
– Ложись! – заорала она, откатываясь за валун. – Ложись!
Взрыв прозвучал почти сразу. Взрыв и скрежещущий грохот оползня, все усиливавшийся, будто лощина сминалась, как бумага. Камни бились друг от друга, наполняя воздух пылью и громом, от которого заходилось сердце в груди. Когда наконец утихло, она поднялась на ноги и посмотрела вниз.
Джонона не было. Габбья не было. Лури не было.
– Вы его убили, – пробормотал Паттик.
– Убила габбья, – прошипела Крыса.
– Да не габбья, – сказал Паттик. – Адмирала. Она убила адмирала.
– Глупый, – ответила девочка. – Адмирал был габбья.
52
Адер отчаянно нуждалась – хотя и умело скрывала отчаяние – в новостях из Домбанга, от гарнизонов вдоль Белой реки, из Моира и десятка других мест, медленно отваливавшихся от Аннура. У нее имелись конные гонцы и скороходы; военные рапорты ежедневно поступали в Рассветный дворец, капитаны доставляли запечатанные депеши. Беда в том, что все эти сообщения запаздывали на целые дни, а то и недели. При неблагоприятных ветрах и течениях вести из Антеры и из Изгиба шли больше месяца. Иначе говоря, Адер нуждалась в Акйиле. Он – бездомный воришка из квартала – стал единственной нитью, связующей империю, и потому, когда она снова послала его за кента, тот послушно кивнул и повторил приказ: как можно быстрее и осторожнее исследовать остальные врата.
После чего отправился прямиком в горную крепость кшештрим.
Не его это забота – чинить Аннурскую империю.
На сей раз, шагнув из кента в горную твердыню, он отпустил ваниате. Страх, нетерпение, раскаяние, жадность – знакомые чувства, возвращаясь, пробрали его дрожью. Был соблазн снова одеться скорлупой, укрыться в бесконечной пустоте, но ему, чтобы сделать все, как надо, чтобы выжить, требовались чувства. В ваниате Акйил ощущал себя в безопасности, но безопасность была мнимой. Все в этой выдолбленной вершине грозило бедой – это он понимал, даже ничего больше о ней не зная. Ему нужен был страх, нужны были отточенные с детства привычки: таиться и бежать.
Слушая гулкий стук собственного сердца, он спускался вниз, задерживаясь на каждой ступени. Поначалу сверху доносились завывания ветра в разбитых окнах верхней камеры. Но по мере спуска и этот звук заглох в пещерной тишине, столь глубокой, что казалось, она охватывает его, проникает в плоть, намекает, что он не совсем настоящий, не совсем живой. Все здесь походило на склеп. И оружие, и богатства нижнего зала могли оказаться погребальными дарами какого-нибудь древнего кшештримского князя, хотя, если он правильно запомнил легенды, князей у кшештрим не бывало. А если были, так умирали нечасто.
Добравшись до площадки, Акйил снова остановился.
Серебряный свет, проливаясь в открытый проем, растекался по камням.
Воздух стоял чуть едкий, как бывает в кузне, когда в горне перекалят сталь. В прошлый раз так не пахло. Значит… что это значит? Откуда ему знать?
– Медлят дураки, – пробормотал