Йильвина была еще жива. Эмерелль была уверена, что она выживет. Она расскажет ему, что произошло. Из горла Альфадаса вырвался горький смешок. Он думал, что его сын мертв. Вот так и произошло. И все равно ощущение было, словно Ульрик умер во второй раз.
Подошел Олловейн.
Герцог отмахнулся. Он ни с кем не хотел говорить. На берегу, невдалеке от бурелома, сложили погребальный костер. Последние лучи зари окутали склоны гор розовым. С востока летела на крыльях ночь.
Рядом с Олловейном показался Ламби. Эльф удержал ярла, не позволил подойти к герцогу. Альфадас молча кивнул приемному отцу. Затем взглянул на погребальный костер. Так прощается с героями Фьордландия. Их не отдают земляным червям. Их тела должны стать дымом и пеплом, поднявшись к небу. А еще костер — знак богам, что в их небесные чертоги направляется герой. Они наблюдают за миром и следят за знаками, так говорят священнослужители. Альфадасу было жаль, что он не может поверить в это. Тогда было бы легче… Если бы он знал, что Ульрик не станет просто дымом… Что там есть что-то, по ту сторону жизни…
Если бы Гундар был еще жив… Как часто он насмехался над священнослужителем! Гундар нашел бы верные слова, чтобы Ульрик…
Тяжелыми шагами направился Альфадас к берегу. Сумерки быстро превратились в темноту. Он должен зажечь костер Ульрика в этот час. Тогда боги особенно внимательны. Альфадас знал, что сын верил в эти истории. Он ведь был ребенком. И он любил рассказы о богах, героях и троллях.
Герцог снова укусил себя за руку. Теперь и сам Ульрик — просто еще одна история.
Рядом с погребальным костром в прибрежной гальке торчал факел. Последнее ложе Ульрика было вырезано из ствола березы. Пахло свежей смолой. Рядом с его сыном покоилась Хальгарда. Олловейн отдал свой белый плащ, чтобы прикрыть обнаженных детей. Их лица были спокойны, словно они спали, скрестив на груди руки.
Волосы Хальгарды рассыпались по плащу. Эмерелль стояла в головах у детей. На ней было тонкое белое одеяние. На груди — необычный камень на тонком кожаном шнурке. Он был похож на обломок скалы. Ветер играл волосами правительницы. Услышав шаги Альфадаса на гальке, Эмерелль подняла голову. Затем безмолвно отступила.
Там, где был разложен погребальный костер, к берегу спускались бледные стволы берез. Их тонкие ветви шептались на ветру. Деревья пели погребальную песню об Ульрике.
Альфадас поглядел на сына. Лицо мальчика стало уже с тех пор, как он видел его в последний раз. Оно казалось строже. Губы, так часто улыбавшиеся ему заговорщицкой улыбкой, были сжаты.
Герцог вспомнил их игры — дуэли на деревянных мечах, летние дни, когда они лежали на горной лужайке, смотрели на облака и он рассказывал мальчику истории. Сказки и саги, вещавшие о мире, полном чудес.
— Я был в пещере и читал следы. — Слезы душили Альфадаса. — Ты любил их, мои истории, ты жил ими. Для тебя и Фьордландия была местом, где храбрые витязи спасают заколдованных принцесс. Местом, где добро побеждает зло. Такие люди, как ты, очень ценны, мой сын; именно потому, что они не утратили веру в чудеса, они могут дарить их другим. — Герцог вложил эльфийский кинжал в сложенные на груди руки сына. — Лут сплел для тебя очень короткую нить, Ульрик, но ты был таким, каким и мечтал быть, — героем. Велейф наверняка сочинит о тебе сагу. Наверное, она будет короткой, как твоя жизнь… Но, я думаю, люди в этой стране всегда будут помнить тебя, как помнят короля Озаберга. Ты отправился в путь, чтобы спасти свою принцессу, и убил тролля — в возрасте, когда другие дети катаются на деревянных лошадках. Вы с Хальгардой вместе прошли свой последний путь. — Альфадас запнулся, голос не слушался его. — Вы…
Ему вспомнились слова короля Хорзы. Ты же знаешь, наши героические истории всегда заканчиваются трагически и кроваво. Так уж повелось во Фьордландии.
— Жаль, что ты родился во Фьордландии.
Золотая березовая пыльца плясала в последнем свете зари. Альфадас опустил факел. Дерево погребального костра было полно молодых побегов. Оно не будет хорошо гореть. Пока герцог глядел на бледные стволы, из свежей почки проклюнулся зеленый листок.
Альфадас поднял голову. Воздух полнился золотой цветочной пыльцой. Свежая зелень украшала березы на берегу, они стояли в цвету… Посреди зимы!
— Убери факел, — мягко произнесла Эмерелль. — Он тебе не понадобится. Свет жизни детей не совсем угас. Осталась последняя искра. Я подарила им немного своего света. Они вернутся из темноты. Дай им время.
Королева казалась утомленной. В уходящем свете Альфадас увидел морщинки вокруг ее глаз, которых не замечал раньше. Она провела рукой по простому камню, висевшему у нее на груди.
— Ты прав, Альфадас. Люди, которые не утратили веру в чудо, могут иногда даровать чудеса другим. А теперь ложись и отдохни. Я буду стеречь твой сон.
Король
Преисполненный робкой надежды, глядел Альфадас на оленью тропу в угасающем свете вечерней зари. Десять дней прошло после битвы с троллями. Он вернулся в Зунненберг вместе с детьми. С Ульриком и Хальгардой все было хорошо. К его огромному удивлению, Эмерелль осталась с ними. Она заботилась о детях, а также о других раненых и стариках. Она изменилась. Эльфийка по-прежнему казалась неприступной, однако он никогда бы не подумал, что она войдет в вонючую, переполненную беженцами комнату, чтобы вылечить старух от подагры, спасти детям обмороженные пальцы и излечить раны воинов.
В Зунненберг отовсюду стекались выжившие в тролльской войне. Люди, потерявшие все, кроме своих жизней. Не сразу открылось, сколь яростно свирепствовал полководец троллей. Все города и деревни, расположенные к северу от Гонтабу, были сожжены. Повсюду вдоль берега можно было встретить груды черепов, вроде той, где нашли кинжал Ульрика. И никто не знал, сколько людей пустились в бега. Сотни замерзли на фьорде и в лесах.
Альфадас разослал всадников и сани на поиски беженцев. Герцог смотрел на долину. Загорались первые огни. Вокруг костров в снегу толпились мерзнущие люди. Словно лоскутное одеяло, ютились вдоль оленьей тропы жалкие лачуги. Они были построены наспех из всего, что попалось под руку: из парусины, старых одеял и сплетенных между собой еловых лап. В некоторых стены были из слежавшегося снега. Многие хибарки представляли собой только навес. Они не могли противостоять зиме, которая продлится еще много недель.
По приказу Альфадаса больных и раненых перенесли в немногие прочные дома Зунненберга. Получили приют также и старики, и дети.
Несмотря на то что сумеречный свет все быстрее уступал место мраку ночи, в долине ритмично стучали топоры. Через четыре дня после битвы на льду к людям и эльфам присоединился Оримедес с войском из более чем тысячи кентавров. Союзники пришли слишком поздно, чтобы воевать с троллями, но как раз вовремя, чтобы принять участие в сражении против зимы и разрухи. Они великодушно делились припасами с людьми. С тех пор как они пришли, никто не голодал. Поначалу многие беженцы сторонились полуконей, более того, смотрели на них с нескрываемым страхом. Слишком чужими представлялись непривычно высокие фигуры, наполовину человеческие, наполовину звериные. Но грубоватый характер кентавров делал их для фьордландцев ближе, чем эльфов. Оримедес и его воины помогали чем могли. Князь кентавров послал охотников в леса, чтобы запастись дичью. Большая часть кентавров участвовала в строительстве новых хижин из еловых бревен. Ежедневно вырастало по семь зданий. Новые жилища строили по мере того, как прибывали новые беженцы, и совсем скоро лоскутное одеяло палаточного городка должно было исчезнуть.