По захождении солнца фрегат, снабженный достаточным количеством пороха и числом оружия, был обращен, так сказать, в сухопутную крепость. На верхней палубе для удобного стреляния из ружей сделаны подмостки, на марсах и русленях из офицерских постелей брустверы; ненужные порты нижнего дека наглухо заколотили; между нижних реев на веревках подвешен был балласт, который, когда неприятельские шлюпки пристанут уже к борту, должен был упасть прямо на оные. Пистолеты, сабли, копья, бердыши, ломы и аншпуги – все орудия смерти, были положены под руками. В таком оборонительном состоянии мы надеялись, что нелегко будет взять нас абордажем. После примерного ученья, когда всякий уже знал, что должен будет делать в сражении, капитан приказал собрать всех людей на шканцы и просил офицеров внушить им, сколь необходимо в глазах чужестранных народов при первой встрече и по объявлении войны в первом сражении с англичанами пожертвовать жизнью для спасения чести флага русского, и если в неравном бое мы погибнем, то англичане, по крайней мере, не могут похвалиться, что победили нас, что взяли наш «Венус»: храбрые матросы наши, из которых некоторые отличились еще в прошедшую с шведами войну, на убеждение сие охотно отвечали: «Рады умереть, Ваше Благородие! Не выдадим нашего „Венуса“, пока будем живы».
Намерение сжечь фрегат произвело в городе великое беспокойство, и как между тем всякий желал видеть, как англичане будут нападать, а фрегат и все суда, в гавани стоящие, будут гореть, то множество экипажей и народа до света стояли на набережной и на Моле. Маркиз Чирчелли сначала не верил сим слухам, но, когда министр наш объявил ему словесно, что нападение англичан на фрегат будет сигналом всеобщего пожара в Палермском порте, он столь был сим озабочен, что немедленно поехал к Друммонду и уведомил его об угрожавшем бедствии. Оба министра, нимало не желая, чтобы угрозы сии сбылись на самом деле, сообщили о намерении сжечь фрегат адмиралу Торнброу. Адмирал столь же, как и министры, был изумлен и, чтобы в точности увериться, около полуночи осматривал фрегат и, должно думать, что он не нашел возможным взять фрегат абордажем; ибо, хотя около 2 часов пополуночи и собрались английские шлюпки с солдатами у корабля «Кента», всех ближе к нам стоявшего; но когда у нас ударили тревогу в барабаны, то ни опять разъехались.
На рассвете 29 января, Ровлей, капитан 84-пушечного корабля «Орла» (Eagle) привез письмо, которого перевод от слова до слова здесь предлагается:
Его Британского Величества корабль «Роял-Соверин». ПалермоГосударь мой!
Объявление войны между Великобританией и Россией дает мне право требовать от вас сдать Российский Императорский фрегат «Венус», под вашей командой находящийся, эскадре Его Британского Величества, под моими повелениями состоящей.
При обстоятельствах, в которых вы находитесь, побег и сопротивление ясно невозможно и следствием бесполезного защищения будет только верная потеря храбрых людей, вам подчиненных. Потому надеюсь, что не принудите меня к прискорбной необходимости поддержать мое требование силой оружия. Ожидаю немедленного ответа и есмь
Государь мой!
Ваш послушнейший покорный слуга
Эдвард Торнброу.
Вице-адмирал синего флага и Командующий эскадрой Его Британского Величества в Палермском заливе
1808 года января 10 н. ст.
Капитан Ровлей, вручив письмо, изустно притом объявил нашему капитану, что он имеет от своего адмирала предписание дать время на размышление не далее, как токмо до полудня; что ежели фрегат в срок сей не будет сдан эскадре Его Британского Величества, тогда принужденными найдутся употребить силу. Капитан Андреянов, подав руку Ровлею, сказал ему: «Я ответом не замедлю, но вот вам мое честное слово, что фрегат мой никогда не будет вашим!» Потом, оборотясь к собравшимся на шканцах офицерам и служителям, продолжал: «Господа! Ребята! Мы вчера дали друг другу слово и теперь, когда наступает решительная минута, конечно, не отступим от него…» На сие офицеры и весь экипаж отвечал: «Умрем все и не сдадимся». Английский капитан, удивленный сим кликом, не спрашивая, что оный значит, и не вступая в разговор, пожелав нам доброго утра, уехал.
Мне поручено было отнесть письмо Торнброу к нашему министру. Пришед в дом последнего очень рано, я разбудил людей, но Дмитрий Павлович не спал и, услышав шум, тотчас ко мне вышел. Министр, пробежав письмо английского адмирала, спросил: «Что ж вы намерены теперь делать?» – «Капитан просит Ваше Превосходительство приказать написать по-английски или по-французски ответ, что мы ни под каким видом не сдадимся». – «На что писать по-французски, – возразил министр, – отвечайте ему по-русски, пусть себе читает[104], а я чрез то выиграю часа четыре времени, постараюсь избавить вас от беды и, надеюсь, что фрегат не будет в руках неприятеля. Попросите капитана, чтобы переговоры старался сколько можно замедлить, а я сейчас еду к королю и королеве предложить им последнее средство сохранить фрегат, честь флага и вашу. Будьте покойны и тверды в своем решении, может быть, ныне же вечером мы вместе посмеемся над англичанами».
Вот ответ, который поручено мне было отвезть английскому адмиралу:
Ваше Превосходительство.
Находясь в гавани Его Величества Короля Сицилийского, союзной и нам дружественной; знав права нейтралитета и гостеприимства, кои доселе от всех просвещенных наций почитаемы были священными и ненарушимыми; я почитаю себя безопасным от вас. Имею честь быть
Вашего Превосходительства
Милостивого Государя!
покорный и послушный слуга
Кондратий Андреанов.
Его Императорского Величества
моего Всемилостивейшего ГОСУДАРЯ
Капитан-Лейтенант и Командующий фрегата «Венуса»
в Палермской гавани
1807 года декабря 27 дня с. ст.
Имея в шлюпке белый флаг, пристал я к «Роял-Со-верин». Капитан корабля, встретив меня у лестницы и не допустив караульного офицера завязать мне глаза, пожав мне руку, сказал: «Вот как обстоятельства переменяются, и мы теперь неприятели; но, однако ж, никогда, конечно, не будем врагами. Англичанин и русский всегда будут уважать и любить друг друга». Между тем подошли мы к двери, шесть часовых с офицером отдали мне честь, мы вошли в каюту. Адмирал выступил вперед, поклонился, разорвал пакет, развернул письмо, наморщил брови, поднес письмо ближе к глазам, потом подошел к окну, еще раз посмотрел, хладнокровно улыбнулся и, подавая оное капитану, сказал: «Похоже на греческие литеры». Потом, обернувшись ко мне, продолжал: «Я не умею читать по-русски; вы говорите по-английски, то чтобы скорее кончить наше дело, объясните, в чем смысл письма вашего заключается?» – «Мне поручено только вручить его Вашему Превосходительству». – «Так вы хотите весть дипломатическую переписку». – Я молчал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});