– Только Ангелина небось злорадствует…
– Забудь про нее.
– Скажи, а зачем ты надел этот старый сюртук? Я была уверена, что он остался дома.
– Я положил его в свой чемодан в последний момент. Знаешь, он – счастливый.
– Ну ладно, – утирая посеревшим платочком слезы, согласилась Аделаида. – Поедем?
Варяжский окликнул извозчика, и двуконный экипаж покатил по мостовым курортного города к самой его окраине, на Чернышевскую улицу.
А кокетливое солнце бесстыдно разгуливало по небосклону в обнимку с ветреным избранником. Оно смеялось, разбрасывая вокруг себя золотистый свет, дурачилось, ослепляя прохожих, и пылало страстью к легкомысленному повесе, обжигая огненными лучами еще зеленую листву молодых, но еще не окрепших деревьев.
36. Voila tout…[88]
I
Труп Дяди Проши обнаружили не сразу. Кухарка все звала его к ужину и никак не могла достучаться. Посчитав, что он спит, она перестала беспокоиться. А когда на завтрак ситуация повторилась – решили ломать дверь, поскольку с петель она снималась только изнутри.
Беда открылась вместе с первыми выбитыми досками: Прокофий Нилович сидел в шлафроке, слегка развалясь в кожаном кресле. Голова склонилась набок, на губах запеклась кровь, а под столом, в коричневой луже, валялись куски размокшей сигары. На кофейном столике высилась початая бутылка французского шампанского с зеленым ободком на горлышке, хрустальный бокал, коробка из орехового дерева с непонятной надписью «HOYO de MONTERREY» и массивный бронзовый шандал с догоревшими до основания свечами. Ключ был повернут на два оборота и торчал в замке. Он был мертв. Тотчас послали за доктором, который жил неподалеку.
Бронислав Захарович Распадский прибыл уже через несколько минут. Полный, лысеющий мужчина с аккуратными усиками над верхней губой и модной бородкой-клинышком, слегка прихрамывающий на одну ногу, бегло осмотрел труп, почесал в раздумье левую бровь и громко объявил дворнику и кухарке, что мещанин Матушкин скончался естественной смертью. Размышляя над диагнозом – то ли язвенная болезнь, то ли чахотка, – он достал из медицинского несессера лист бумаги, чернильницу-непроливайку и перо. Плюхнувшись в соседнее кресло, Бронислав Захарович уже собирался было отписать заключение, как вдруг почувствовал, что левый штиблет угодил во что-то непонятное. Наклонившись, он обнаружил под столом целую кровавую лужу. И это открытие заставило эскулапа призадуматься. «Такое обильное кровотечение возможно только в результате механического повреждения», – здраво рассудил он.
Оставив чистописание, врач принялся внимательно исследовать тело, но сразу ничего подозрительного не нашел. «Да, из ротовой полости действительно вытекло много крови – будто несчастному рвали все зубы одновременно. Ах зубы!» – догадался доктор и новая мысль поселилась в его голове. Распадский вынул из внутреннего кармана небольшое зеркальце и приставил ко рту мертвеца. Но при задвинутых шторах ничего разглядеть не удалось. Тогда он снял с камина канделябр, зажег его и расположил рядом с зеркалом. И вот тут все стало на свои места – чуть выше неба зияла рана, из которой рот и наполнялся кровью. «Ба-ба-ба! – уже в голос воскликнул медик и, позвав дворника, распорядился известить полицию.
IIПроснувшись, Ардашев наблюдал, как по стене лениво ползла серая тень оконного переплета. Спать уже не хотелось. Сегодня должна была быть поставлена точка в нашумевшем карточном деле. Он продумал все детали, и осечки быть не могло. Неожиданно в дверь постучали. Беспокойно заворочалась жена. Адвокат набросил халат и дважды повернул ключ. Прямо перед ним, при полном параде стоял Круше.
– Простите за беспокойство, Клим Пантелеевич, портье только что пригласил меня к телефону… Матушкин, известный предводитель преступного мира, застрелился. Обстоятельства пока неизвестны. Если желаете – могу подождать внизу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Да-да, спасибо. Я вас долго не задержу.
Наскоро побрившись и предупредив жену, чтобы завтракала без него, присяжный поверенный спустился по лестнице.
Фиакр, нанятый капитаном, стоял у входа. Дорога не заняла много времени – дом «вожалого» находился на Дондуковской улице.
Отпустив возницу, Ардашев, вслед за полицейским, прошел внутрь. Сумрак зашторенной комнаты оживляли лишь тоненькие бороздки света, в которых плясали играющие в солнечном луче пылинки. В кресле, рядом с покойником, сидел неизвестный адвокату мужчина, представившийся доктором. Боголепов заполнял протокол, а Триклятов, облокотившись на подоконник, делал вид, что рассматривает содержимое шкафа, хотя сам, скосив глаза, следил за присяжным поверенным, как будто ожидая от него подвоха.
Тут же появился слегка задумчивого вида фотограф и раздвинул шторы. Это был лопоухий веснушчатый парень лет двадцати пяти в жокейской шапочке, полосатых, зауженных книзу брюках, светлой сорочке и клетчатом пиджаке. К нему обращались на «вы», но звали почему-то по имени – Галактионом.
Круше обошел труп со всех сторон и весело пробасил:
– Ну-с, с благополучным происшествием, господа!
– Вы правы, – пробормотал Азарий Саввич. – Этот клещ всю кровь у нас высосал. Хоть грешно радоваться, да надо бы ему в ножки поклониться. Все-таки проявил сознание – избавил мир от собственной персоны. Только вот теперь не на кладбище похоронят, а за изгородью, на покоище. Ну так сам и виноват!
– А с чего это вы решили, что это самоубийство? – как бы между делом поинтересовался Клим Пантелеевич.
– Другого и быть не может, – пожал плечами следователь. – Я допросил кухарку. Так вот она говорит, что последние дней пять хозяин был странен. Из дома не выходил. Никого к себе не впускал. Да и вообще поселился здесь, в гостиной. Вон, полюбуйтесь: спал на жестком турецком диване, правда – губа не дура! – положив на него пуховую перину. Даже портьеры не разрешал открывать, не говоря уже о затворенных наглухо ставнях. Комнату покидал только по нужде. У него все по-современному – ватерклозет в коридоре.
– Да, загадка! – пробормотал Круше, доставая из портсигара папиросу. – Если и в самом деле окажется, что у него в глотке застряла пуля, – а по-другому быть не может, так как выходное отверстие отсутствует, – то возникает вопрос: где же тогда орудие убийства? Ведь не мог же он, застрелившись, еще открыть дверь, избавиться от пистолета, потом зайти обратно, вновь затворить ее и только потом сесть в кресло и отойти в мир иной. Вздор!
– А давайте порассуждаем. – глядя в потолок задумчиво выговорил Боголепов. – Если дверь, как и окна, были закрыты изнутри и зашторены, а ставни так плотно подогнаны и затворены, что между ними даже невозможно просунуть вязальную спицу, в потолке нет ни люка, ни лаза, то возникает вопрос: как преступник умудрился, находясь вне помещения, выстрелить жертве в рот? – И сам же ответил: – А никак! Произойти этого не могло даже теоретически.
Ардашев тем временем накрыл тело простыней, подобрал с пола кусок синей подарочной ленты и принялся рассматривать сигарную коробку.
– Да бросьте вы, Клим Пантелеевич, – отмахнулся следователь. – Нет там ничего. Мы уже все облазили. Слава Небесам, что хоть эта смерть никак не связана с десятками, дамами, королями и валетами, – он поднял ладонь к горлу, – вон где они у меня, карты триклятые! – Круше, не удержавшись от смеха, прыснул в ладонь. Поняв свою оплошность, Азарий Саввич виновато почесал за ухом и извинительным тоном пролепетал: – Простите, Порфирий Васильевич, случайно вылетело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ничего-ничего, я уже привык, – вздохнул Триклятов. – Вы не первый…
– А может, здесь было использовано хитроумное устройство, которое, допустим, выстрелило, а потом с течением времени, саморазрушилось… ну, растаяло, что ли… – неожиданно высказался фотограф.
– Вот-вот, – усмехнулся Круше. – Скажите еще, оружие изо льда. Правда, я читал в книжках о таких фокусах, но там описывались ледяные пули, а чтобы пистолет? Нет уж, слуга покорный! Чушь полнейшая!