меня искать.
И с этими словами повернулся и ушёл.
* * *
До дому травник добрался уже вечером, расстроенный, злой, раздувшийся от выпитого пива, и долго стучался в дверь, прежде чем его впустили.
– Вы что, с ума посходили? – сказал он, входя. – Полчаса стучу.
– Ты сам сказал, никого не пускать… – пролепетал Телли.
– Но я же не себя имел в виду!
– Так я ж не знал, что это ты!
– Спросить-то можно было, – Жуга закрыл дверь и повесил кожух на гвоздь. Взъерошил волосы рукой. – Повязки поменял?
– Поменял.
– Не загноились раны?
– Вроде нет.
Травник подошёл к камину. Приподнял крышку, заглянул в котёл.
– С обеда не осталось чего?
Рудольф покачал головой:
– Нет. Всё подъели. Нас же четверо теперь.
– Я хотел на рынок сбегать, да деньги кончились, – прибавил Телли. – Ты дал бы, что ли, а то с пустым брюхом спать придётся.
– Придётся, что поделать, – хмыкнул травник. – Куда сейчас пойдёшь, на ночь глядя?
– Места надо знать, – ухмыльнулся мальчишка. – У Франца Хальфа лавка дотемна открыта. И пекарня там рядом, а хлеб завсегда с ночи пекут. Тесто, небось, уже подошло… Давай, короче.
Жуга устал и потому предпочёл не спорить, молча вынул кошелёк и отсчитал в подставленную ладонь пяток медяков. Замешкался, рассматривая одну монетку, нахмурился и сунул её обратно. Достал взамен другую.
– На. Купишь хлеба и колбасы.
– Кровавой?
– Ливерной, она дешевле. Да поосторожней там, слышь? Не нарывайся.
– Я быстро.
Телли оттолкнул вертевшегося под ногами Рика и умчался, только дверь хлопнула. Жуга помедлил, сел и высыпал на стол содержимое кошелька. Разложил монеты по ранжиру. Здесь были только менки: пфенниги, патары, турские гроши, шляхетские гроши и полугроши, кёльнские денарии, орены и геллеры, и даже парочка неведомо как затесавшихся сюда турецких динаров с дырочкой посередине, как у медальона, – причудливая денежная смесь, имевшая хожденье в Лиссбурге. Последней Жуга вынул монетку, которая привлекла его внимание. Поднёс её поближе к пламени свечи и вновь нахмурился.
Странный медяк не походил ни на что, начиная хотя бы с того, что монетка была не круглой, а семиугольной. На одной стороне была выбита в профиль бородатая голова на фоне гнутого трезубца, другую сторону сплошь покрывали письмена. Читать Жуга умел плохо, но всё же, сравнивая с прочими монетами, не обнаружил среди надписей ничего похожего. То были даже не буквы, а нелепая путаница угловатых чёрточек и точек. Не походило это и на арабскую вязь, вдобавок травник слышал краем уха, будто ислам запрещает изображения людей где бы то ни было. Он перевернул монетку и вновь вгляделся в резкий скуластый профиль на другой стороне. Как ни крути, а это всё-таки была голова.
Почему-то травника не покидало ощущение, что подобные монеты он уже видел. Жуга отложил монетку и потёр глаза. Голова была тяжёлая, хотелось спать – поход по кабакам во всех смыслах не прошёл для него даром. Быть может…
– Рудольф, – окликнул травник старика.
– Что? – поднял голову тот.
– Помнишь, ты убрал в кладовку вещи сверху? Там была коробка. Чёрная, в две ладони шириной.
Старьёвщик помедлил.
– Не помню. Может, и была… Погоди, сейчас взгляну.
Он встал, взял свечку и ушёл в чулан, с минуту шумно там возился, передвигая разный хлам, и вскоре появился вновь, неся в руках лакированную, всю в царапинах шкатулку.
– Эта?
– Да, – Жуга кивнул, открыл крышку и сразу понял, что память его не подвела: среди резных безделушек лежали две монеты. Старые, покрытые зеленоватой патиной, но в точности такие же, как та, что на столе. Рудольф и Жуга переглянулись.
– Откуда они у тебя? – спросил травник.
– Да разве ж я вспомню, – пожал плечами Рудольф. Потёр ладонью подбородок. – Должно быть, вместе со шкатулкой и купил когда-то.
– Хм… – Жуга помедлил, заглянул в шкатулку и вытащил оттуда резную фигурку. Повертел её в пальцах и поставил на стол.
– А это что такое?
Тяжёлая, изжелта-белой кости статуэтка изображала воина и высотой была примерно с палец. Указательный. Работа была мастерской – нож резчика с дотошностью изобразил и меч, и шлем, и прочие детали амуниции, даже звенья кольчуги. Плечи и спину скрывали складки длинного, до пят, плаща. Черты маленького лица поражали тщательностью отделки, а самые мелкие детали – брови, ноздри, зрачки были выжжены железом. Несмотря на это, сосредоточиться на нём Жуга не смог. Лицо было как будто знакомым, и в то же время мастер ухитрился вырезать на редкость неприметную персону. Сквозь полупрозрачную кость просвечивало пламя свечи. Заинтригованный, Жуга отставил статуэтку в сторону и потянул из шкатулки следующую. Рудольф следил за ним с не меньшим интересом.
На сей раз это была ладья. Под вздутым парусом, на круглой маленькой подставке, она, как и воин, тоже была вырезана с исключительным старанием.
За костяной ладьёй последовал дракон. Длинношеий, чуть пригнувшийся и свивший хвост кольцом. Зубастая пасть распахнута в атаке, хребет, макушка головы и холка щетинились остроконечным гребнем.
Четвёртая фигурка вновь изображала человека. Он был безоружен, почти на голову ниже первого ростом и довольно просто одет. Его лицо, несмотря на тонкую резьбу, отличалось той же размытостью черт, что и у воина.
Травник хмыкнул, вытряхнул на стол последнюю оставшуюся в шкатулке фигурку и вытаращил глаза.
– Чёрт! – невольно вырвалось у него.
– Где? – Рудольф, подслеповато щурясь, нагнулся к столу. – А… Это не чёрт. Это лис.
* * *
Три мальчишеские фигурки возникли возле выхода из полутёмного кривого тупичка совершенно неожиданно, и Телли непроизвольно перешёл на шаг, а затем и вовсе остановился. Шагнул назад. Сердце его бешено заколотилось. Он огляделся по сторонам и понял, что «нарвался».
Трое не спеша двинулись вперёд, и вскоре желтоватый отсвет фонаря выхватил из темноты ухмыляющиеся рожи Отто и двоих его неизменных приятелей.
– Гля, пацаны, – вовсю изображая удивление, воскликнул Отто-Блотто, – снеговик ползёт! А вроде не сезон…
– Точняк, не сезон, – подтвердил тот, что пониже, со щербинкой на передних зубах. Сплюнул. – Да и не место.
Телли так и прозвал для себя этих трёх корешей – Отто-Блотто, Рябой и Щербатый. Последних он не знал по именам, да по большому счёту ему было всё равно.
– Я ж говорил тебе, чтоб ты не лазил, где не надо, – кулаки в карманах Отто лениво зашевелились. – Говорил али нет, а, мельник?
– Я не мельник, – буркнул Телли, отступая в глубь проулка и придерживая сумку с колбасой и булкой.
– А кто иначе, коли вся башка в муке? – хохотнул второй, с избитой оспинами рожей. Протянул руку за сумкой. – Он самый, энтот, значит, му… мукомор и есть…
– А могёт быть, маляр? –