– Э–э… да, конечно, – смешалась она. – Курите… Просто я думала, что уже никто давно… Впрочем, извините. С учетом того, что вы рассказали…
– Мы можем покурить и на крыльце, – сказал Малышев, поднимаясь.
– Не волнуйтесь, – махнул рукой Зигфрид. – Здесь отличная вентиляция. Сейчас я её только включу…
Он поглядел в потолок и громко сказал:
– Включить вентиляцию.
Они сидели при открытых окнах, но там, за стенами дома, в природе царило затишье, и поэтому в гостиной не ощущалось ни малейшего сквозняка. Теперь же, после слов Зигфрида, откуда–то явственно потянуло свежим ветерком.
– Управление голосом? – осведомилась Аня. – Интересно. А мы и не догадались.
– Послушайте! – воскликнул Карл Хейниц. – Зигфрид, вы сказали, что вам девяносто лет, или мне это послышалось?
– Девяносто два, если быть точным.
– Невероятно… Я бы не дал вам больше тридцати. Как это у вас получается?
– Но это в порядке вещей, – сказала Эля. – Мне, например, восемьдесят семь лет. А вам, простите, сколько?
– Нам всем далеко ещё даже до тридцати, – ответил за ефрейтора Дитц. – Что ж, я вижу, что мы опять попали в какое–то будущее.
– Однако … – тихо сказала Эля. – Я думала, что вы, как минимум, наши ровесники. Или даже старше.
– Ничего себе, – сказал Валерка. – Дожил, блин с горохом… Мне уже девяносто лет дают! И кто? Красивая молодая женщина! Нет, надо срочно что–то делать. Оздоровительные процедуры, режим питания, солнце, воздух и вода… Эх, жаль не хватает здесь представительниц женского пола. Желательно, ровесниц, конечно, но можно и постарше. Ничто так не омолаживает душу и тело, как присутствие милых дам. Скажи, друг, – обратился он к Зигфриду. – А девушки и женщины в этот самый Золотой бор залетают хотя бы время от времени? Или русскому и немецкому солдату так и стареть здесь вдали от ласкового внимания?
Зигфрид открыл, было, рот, чтобы ответить, но не успел.
– Вале–ра, – спокойно произнёс Велга. – Ты не забыл, что мы в гостях?
– Кто, я?! – округлил чёрные нахальные глаза Стихарь. – Да я об этом каждую секунду помню. Но ведь надо же как–то разбавлять наш разговор. Шутками, там и прочим…
– Не обращайте внимания, – сказал Велга, улыбаясь Эле и Зигфриду. – Нашего Валеру иногда заносит.
– Ничего, – улыбнулся в ответ Зигфрид. – По–моему, все замечательно. А насчет возраста и Золотого бора… Понимаете, Эля решила, что вы наши ровесники по двум причинам. Во–первых, в вас чувствуется повадка очень опытных, много повидавших и много переживших людей, а опыт приходит только с возрастом.
– Увы, не только, – сказала Аня, переводя внимательный взгляд с Зигфрида на Элю и обратно
– Да, не только, – согласился Зигфрид. – Но большей частью, всё же, именно с возрастом. Во всяком случае, у нас.
– Понятно, – сказал Дитц. – А во–вторых?
– А во–вторых, Золотой бор не считается местом отдыха молодежи. Сюда, в абсолютном большинстве, приезжают люди постарше.
– Тут очень спокойно и тихо, – пояснила Эля. – А молодёжь не очень жалует тишину и покой.
– Да, – согласился Дитц. – Молодёжь всегда и везде одинаковая. Скажите, а какой сейчас год от рождества Христова?
– Сегодня двадцать второе июня две тысячи сто девяносто восьмого года, – чуть помедлив, ответил Зигфрид. – Мы с вами в России. Отсюда до Москвы около четырехсот километров на северо–северо–запад… Что это вы?
Дитц и Стихарь молча разлили по рюмкам коньяк, и отряд, как один человек, поднялся.
– Господа и товарищи, – сказал Хельмут. – Много–много лет назад по местному исчислению, а для нас будто вчера, Германия вступила в войну с Советским Союзом. Мы были смертельными врагами, достойными друг друга. Но волею судьбы и Бога стали братьями. Братьями по оружию и общему делу. Давайте выпьем за наше боевое братство и за то, чтобы больше никогда ни в одном из миров и вселенных немцы и русские не сходились в смертельной схватке.
– Хороший тост, Хельмут, – сказал Александр. – Давайте.
Они выпили и сели.
– Интересно, – заметил Зигфрид. – А ведь действительно, с тех пор, как в августе, кажется, тысяча девятьсот сорок четвертого года закончилась Вторая мировая война, немцы и русские, действительно, ни разу больше не воевали друг с другом.
– А кто у вас победил? – спросил Вешняк.
– М–м… я не историк, но, кажется, дело кончилось сначала перемирием, а потом и вовсе миром. Лидера немцев…этого…как его…
– Адольфа Гитлера, – подсказал Стихарь.
– Да, кажется, так его звали. Так вот, его убили свои же генералы. И тут же начали переговоры о перемирии. Хотя, насколько я помню, победить должны были русские. Германия к тому времени уже выдохлась.
– Везде своя история, – констатировал Дитц. – Забавно. Скажите, Зигфрид, вы не против того, чтобы прочесть нам короткую лекцию о том, что стало с миром дальше? Хотя бы основные события, начиная с окончания той войны и до этих дней. Чтобы нам хоть как–то ориентироваться.
– Отчего же, с удовольствием. Хотя лучше всего вам воспользоваться Всемирным Информаторием. Там есть вполне доступный курс лекций по истории.
– Да мы бы с радостью, – сказал Дитц, – но не знаем, как это сделать.
– Доступ к Всемирному Информаторию осуществляется из любого человеческого жилища. Когда вернетесь к себе, прикажите дому включить экран. Когда экран включится, попросите краткую лекцию по истории за интересующий вас период.
– И всё? – недоверчиво осведомился Шнайдер.
– Все. Информаторий можно спросить, о чем угодно. Нужно только правильно задать вопрос. Смотрите, я вам покажу.
И Зигфрид, видимо для наглядности хлопнув в ладоши, громко произнёс:
– Включить экран!
Воздух справа от входной двери как будто зашевелился, замерцал едва уловимыми искорками… секунда–другая, и вот уже над полом на уровне глаз висит и светится ровным серебристо–голубым светом прямоугольник экрана с диагональю, как минимум, полтора метра.
– Лихо, – присвистнул Стихарь. – И как этой штукой управлять?
– Так же, как и всем остальным, – сказал Зигфрид. – Даёте команду – и всё. Ну, вот, что, например, вы желали бы увидеть?
– Например, последние новости, – предложил Дтиц. – Хотелось бы знать, что делается в мире.
– Хорошо, – кивнул Зигфрид, – Попробуйте дать команду сами.
– Ну, с отдачей команду меня, думаю, особых проблем возникнуть не должно, – сказал Хельмут и, повернувшись к экрану, железным голосом лязгнул. – Хочу увидеть последние новости! Немедленно!
– Ой, – поёжилась Эля. – Ну и голосок у вас. Даже страшновато делается….
– Бояться совершенно нечего, – успокоил ее Велга. – У Хельмута добрейшее сердце, смею вас уверить. Просто у настоящего командира и должен быть именно такой голос, когда он отдаёт приказы. Иначе подчинённые просто не поймут, что он хочет им сказать.
– Да и вообще мы хорошие ребята, – поддержал своего лейтенанта Валерка. – Мухи не обидим.
– Если, конечно, она нас не обидит, – ухмыльнулся Майер. – О, глядите!
На экране возникло изображение, и появился звук. Изображение было цветным и настолько объемным, что казалось – это не экран висит перед ними перед ними, а какое–то волшебное окно, сквозь которое можно заглянуть в любое желаемое место. Звук тоже шёл как будто со всех сторон одновременно, и Велга даже невольно оглянулся в поисках невидимых динамиков.
Снимали с большой высоты.
Внизу проплывали клочья облаков, и блестела на солнце извилистая лента реки, по берегам которой кто–то словно рассыпал в беспорядке горсть ярких разноцветных кубиков и шариков.
– … выглядит крупное поселение наших новых братьев по разуму, расположенное в южном полушарии планеты, – сообщил приятный женский голос. – Экспедиция Института Внешних Связей достигла намеченной цели и обнаружила разумную жизнь в Малом Магеллановом Облаке. Напомним, что оно удалено от нашей галактики Млечный Путь на 200 тысяч световых лет, и люди не только впервые сумели преодолеть столь внушительное расстояние, но и с помощью дальней связи передали данные о своем открытии на Землю. Экспедиция продолжает свою работу.
– А теперь вернемся к земным событиям. Сегодня перед Советом по Этике и Морали выступил доктор психологии профессор Эндрю Линдстрем, – продолжил голос, и объемная картинка на экране сменилась.
Теперь это было изображение мужчины в летнем костюме непривычного покроя. Мужчина стоял в свободной позе на круглом подиуме перед заполненным людьми амфитеатром и что–то говорил по–английски, подкрепляя слова сдержанной жестикуляцией.
– Профессор Линдстрем известен своими весьма неординарными взглядами на проблему «окаянных», – сказала женщина–диктор, перекрывая речь ученого мужа, – и, пользуясь своим правом постоянного члена Совета, в очередной раз призвал СЭМ отказаться от практики их полной изоляции от общества…