class="p1">Драгоценности удалось сохранить, и секретное поручение Ленина было выполнено. Швейцарская компартия получила свое, а Лиза, видимо, на часть от этих бешеных денег гуляла по Швейцарии еще три года.
Нет сомнения, кабы Лиза знала, какие миллионы Коминтерн выделяет на разжигание мировой революции, прожитые ею с Платтеном суммы показались бы ей карликовыми взносами, но факт остается фактом — моя бедная тетя Лиза жила в Швейцарии неплохо.
Иначе зачем бы ей пристало разводиться со своим Фрицем — спасителем, нет, спасателем Ленина.
В результате она оказалась в Париже, где отголоски военного коммунизма, смененного на НЭП, были менее слышны.
В 1925 году, после работы в парижском отделении ВОКСа (Всероссийского общества культурных связей с заграницей), Елизавета Платтен-Розовская вдруг хорошо запела и вернулась в Россию, чтобы петь какую-то арию в опере Россини «Вильгельм Телль» — где бы вы подумали? — а вот где: аж на сцене Мариинского театра!..
Но «недолго музыка играла». В 1937 году артистку оперы, имевшую швейцарский паспорт, арестовывают прямо у дверей Иностранного отдела МИДа.
16 месяцев тюрьмы для нее — это семечки (если тюрьма царская или польская), а вот 37-й год в тюрьме НКВД для нашей певицы, только что певшей Джильду в «Риголетто», — это что-то посерьезнее.
Все-таки ей удается выкарабкаться из дисгармоничного капкана — видно, артистический опыт помог нашей Лизаньке вспомнить, что она еще и бывалая разведчица типа Мата Хари: сразу после освобождения наша интернационалистка дует в Ригу, а оттуда самолетом в ту же, такую чужую Швейцарию, ставшую вдруг опять родимой.
Аэропорт Цюриха помогает ей перевести дух.
Вскоре сюда доносится печальная весть: ее бывшего мужа, героя-ленинца, раненного в миг спасения великого вождя, когда он заслонил своим телом его тело, кое уже давно лежало в это прекрасное время в святом советском месте — Мавзолее, — НКВД хватает, пытает и отправляет гнить и погибать в лагерях ГУЛАГа.
Преданный Ильичу Фриц Платтен послушно гниет и погибает — где? — одному Богу известно! — где-то на солнечных пляжах Воркуты, вдали от своей угнетаемой эксплуататорами Швейцарии.
Тут вроде бы история тети Лизы и ее мужа-коминтеровца заканчивается.
Ан нет… Елизавете Захаровне Розовской до смерти хотелось на родину.
Павел Мальков, оставшись один после ухода любимой жены Берты, приложил старание и содействовал новому Лизиному возвращению — для этого надо было восстановить советское гражданство.
Восстановили. В 1959 году она не без сомнений в правильности этого шага возвращается в Москву.
Но тут выясняется, что ее здесь особенно никто не ждал. Живя в одиночку в малогабаритной квартирке на Ленинском (!) проспекте, Лиза получала скромную пенсию, и всё. Ни тебе статуса «старой большевички», ни тебе льгот и привилегий, без которых ее существование давалось унылым бедствованием.
Лиза делает смелую попытку восстановиться в партии, чтобы жить в интернате для ветеранов, где чистенько и регулярно кормят, можно смотреть телевизор, а по субботам — стариковские танцы под радиолу «Ригонда»…
Отказ. Бюрократия советского пошиба встала стеной, отказав в восстановлении в партии за давностью лет. Что касаемо интерната, то и в этом вопросе сразу обнаружился тупик: надо было сдать предварительно свою квартирку и уже потом устраиваться поближе к собственной панихиде в новом гнездышке.
Расчетливая Лиза от такого варианта отказалась.
Попробовала было зарабатывать уроками пения, как она это делала в последние швейцарские годы, да не вышло — учеников не нашлось, стара стала бывшая солистка советской императорской сцены.
Осталось одно — умереть. Что и сделала Елизавета Захаровна Платтен-Розовская в 1972 году — тихо, достойно, как и подобает интеллигентной старухе, прожившей весьма бурную, ни на что не похожую жизнь.
Сколько еще сестер?.. Много.
Мария… Евгения… Циля… Рахель… И Софья.
Начну справа налево, по-еврейски.
…Софья, она же Софа, Соня, Сонечка — имела партийную кличку Высокая. Между прочим, у футуриста В. Маяковского партийная кличка та же — Высокий…
24 июня 1941 года, то есть на третий день войны, Вильно-Вильнюс был захвачен немцами. Тотальное уничтожение ВСЕХ ДО ЕДИНОГО евреев и цыган — основа основ гитлеровской доктрины — прямиком осуществлялось с неукоснительной немецкой точностью: Соню расстреляли вместе с мужем Израилем Гершате-ром, двумя взрослыми дочерьми, одна из которых приняла фашистскую пулю вместе с мужем и малолетним ребенком…
Таким образом, «еврейский вопрос» решался окончательно как бы с двух сторон — Гитлером и Сталиным, — и попробуйте мне доказать, что всё было иначе…
…Рахель. Старшая из сестер. Никаких сведений о ней не имеется. Разве что мужем ее был Захар Соломонович Полеес, который, будучи стариком, умер в 1942 году в эвакуации.
…Циля. Окончив в 1905 году киевскую гимназию, стала педагогом и… подпольщицей. В РСДРП — с 1907 года. Обыск. Арест. Обыск. Снова арест.
10 месяцев Циля проводит в печально знаменитых и действующих по сей день «Крестах» — петербургской тюрьме, которую вполне можно было бы сделать музеем наподобие Петропавловки.
Затем новые аресты — сколько?.. Легко сбиться со счета. Потому уже и не считаем.
Муж — Изя Мазель — часто сидит в застенках, в тех же тюрьмах, за те же ревдела…
Февраль и Октябрь Изя с Цилей встречают на Украине, где разбушевавшаяся история предлагает им то гетмана Скоропадского, то Раду, то Директорию, то Петлюру, то Махно…
Но впереди всех на лихом коне возникает генерал Деникин в окружении — кого бы вы думали?.. Деникинцев, правильно.
Эти самые незатейливые деникинцы волокут моих родственников по отчиму в штаб, где разговор короткий: «Расстрелять».
И тут все происходит, как в самом важнейшем для нас искусстве — советском кино: Циля, воспользовавшись моментом, позвонила по телефону в соседнее село, где стояли красные. И что же?
Утром «НАШИ» (!) атакуют деникинский штаб — и Циля на свободе!
Но «хеппи-энда» по полной программе не произошло: Израиля Львовича Мазеля белогвардейцы все же успели расстрелять.
…Теперь Евгения. Женя.
Всезнающий Александр Гак называет ее «бойкой девчонкой».
И у нее трагическая судьба: где похоронена — неизвестно.
Зато известно, что репрессирована она была по так называемому «Ленинградскому делу» — там, на бескрайних просторах ГУЛАГа, пропадает ее жизненный след.
Муж ее — известный в довоенное время ленинградский архитектор Сергей Павлович Макашов (с нынешним генералом Макашовым ничего общего, однофамильцы) — подыхает в блокаду от голода и дистрофии.
Правда, где-то затерялась судьба их дочери, носившей в 60-е годы фамилию — Башкирова. Но где она?.. Есть ли у нее дети — мне неведомо.
…Наконец, Маня… Мария…
Сведений о ней — ноль.
Был человек — нет человека.
С трудом удалось выжать лишь два момента: она была «волевой натурой» и умерла