ли «Верный» жертвой своей преданности, в ночной тишине внезапно раздались звуки валторны. Королева приподнялась и прислушалась, принцесса также напрягла свой слух, и обе, затаив дыхание, внимали протяжной, жалобной мелодии, доносившейся до них с ночным ветерком. И их бледные, печальные лица озарились улыбкой, и глубокий вздох облегчил им стесненное сердце.
— Слава Богу, он спасся, — прошептала Мария Антуанетта, — Не правда ли, сестрица, эти звуки доказывают нам, что наш друг близко?
— Да, и, пока мы будем слышать этот сигнал, мы будем знать, что он жив и что он близко от нас.
И в последовавшие затем недели узницы часто находили горестное утешение в этих сигнальных звуках, но Тулан никогда больше не появлялся в числе дежурных комиссаров в передней королевы.
Итак, Тулан не скрылся из Парижа Он все еще надеялся, что какой-нибудь случай даст ему возможность освободить королеву, все еще старался войти в сношения с друзьями и составить новый план бегства для королевской семьи.
Но именно то, чего ждал Тулан, являлось грозным призраком в глазах конвента, — бегство узницы из Тампля! Они боялись королевы даже за толстыми стенами и железными дверями ее темницы! Еще больше боялись они семилетнего ребенка, бедного, маленького короля без короны, сына казненного. Комитет общественной безопасности в Париже знал, что в народе много говорят о «маленьком короле», что о нем рассказывают трогательные истории
Какой-то важный человек, изображавший собою пророка, громко кричал на парижских улицах, что королевские лилии снова расцветут и сыновья Брута будут побеждены юным королем, который уже и теперь царит в Храме[26].
Положим, этого пророка схватили и отправили на гильотину, но его пророчества нашли отзвук, и интерес к маленькому узнику стал в народе увеличиваться. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что в судьбе маленького страдальца приняла участие партия благородных и образованных людей, так называемых жирондистов, они выражали это участие в прекрасных, одушевленных речах, которые они произносили в конвенте и которые вызывали у слушателей слезы сострадания.
Конвент понял опасность и тотчас решил устранить ее.
Первого июля 1793 года появился декрет следующего содержания.
«Комитет общественной безопасности постановил разлучить сына Капета с его матерью и поручить его воспитание наставнику, избранному главным советом».
Королева ничего не подозревала. С тех пор как около нее не стало верного Тулана, никакие вести не доходили до ее ушей, звуки валторны были единственными отголосками внешнего мира
Наступил вечер третьего июля. Маленького принца уже уложили в постель. У кровати не было занавесок, поэтому заботливые руки матери прикрепили над его изголовьем шаль, чтобы свет не беспокоил ребенка.
Было уже десять часов, королева и принцесса Елизавета почему-то долго не шли сегодня спать. Они занимались починкой своих платьев, а принцесса Тереза, сидя между ними, читала им вслух из исторического словаря. Затем, по желанию матери, она прочла несколько молитв и стихов из «Святой недели».
Вдруг в коридоре раздались поспешные шаги нескольких человек. Загремели замки и задвижки, и в комнату вошли шестеро членов муниципального совета.
— Мы пришли объявить вам приказ комитета! — грубым голосом сказал один из них, — Сын Капета должен быть удален от его семьи!
Королева поднялась, помертвев от ужаса.
— У меня хотят отнять моего ребенка! — вскрикнула она. — Нет, нет, не может быть! Господа, комитет не может желать разлучить меня с моим сыном! Ведь мальчик еще мал и слаб, ему необходимы попечения матери!
— Комитет так решил, конвент утвердил это решение, и мы должны немедленно привести его в исполнение, — ответил чиновник.
— Это невозможно! — в отчаянии закричала Мария Антуанетта. — Именем Бога заклинаю вас, не будьте так жестоки!
Обе принцессы присоединили свои слезы и мольбы к ее мольбам. Все трое обступили постель дофина и умоляли сжалиться, с рыданиями простирая к представителям власти дрожащие руки, но не могли растрогать их.
— К чему все эти вопли! — сказали представители коммуны, — Ведь вашего сына не собираются убивать. Отдайте его добровольно, не то мы отнимем его силою.
Они двинулись было к кровати, королева заступила им дорогу и крепко держала концы шали, закрывавшей дофина, но шаль оторвалась от стены и упала на лицо мальчика, так что он проснулся. Поняв, что происходит, он с громким криком бросился в объятия матери.
— Мама! Ах, мама, не оставляй меня! — рыдал он.
Она дрожа прижимала его к своей груди, утешала, защищала, отталкивая тянувшиеся к нему грубые руки. Но все было напрасно; служители Республики не питали жалости, не имели сострадания к материнскому горю; насильно или добровольно, но дофин должен был идти с ними.
— Обещайте мне, по крайней мере, что он останется в Тампле и я буду видеть его! — воскликнула королева.
— Мы ничего не можем обещать тебе, гражданка. Черт возьми, как можно так визжать и выть только потому, что у тебя берут твоего мальчика! Нашим детям достается гораздо хуже: они каждый день подставляют головы под пули врагов, которых ты натравила на нас!
— Теперь мой сын еще мал, но, когда он вырастет, то с Божией помощью посвятит свою жизнь благу отечества, — кротко возразила королева.
Между тем обе принцессы, понуждаемые чиновниками, уже одели ребенка, королева увидела, что больше не на что надеяться; она упала на стул, обняла плечи дофина и молча, с сухими глазами, смотрела в его