Читать интересную книгу Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

Старина Артур и вправду стал совсем стариком, потеряв жену и любимую дочь, тогда-то у него и появились первые признаки сумасшествия - он всё пытался после своей низкооплачиваемой, но очень геморройной работы, целыми вечерами и ночами, изготовить мясной пирог. Но, разумеется, Артур только зря переводил продукты. Сначала он с сожалением отмывался от теста и фарша, выбрасывая жалкие останки кулинарных потуг в самопоглощающее ведро, потом с сожалением, что тратит деньги «не на то», как он говаривал. Вскоре он бестрепетной рукой отправлял месиво в ведро, задумываясь лишь о том, что «вот, опять не получилось», а однажды ночью, когда по дому чуть ли не ветер гулял из-за не в меру холодного и продувного декабря, так страшно разозлился, что всадил кухонный нож себе в руку, раз она такая неумелая.

Артура госпитализировали с многочисленными порезами и ранами на всём теле - так он разошёлся, что и боли не чувствовал. Когда колдомедики заметили анальгезию* пациента во время частых перевязок, они провели с ним небольшой психиатрический тест. Результаты его оказались столь плачевными, что потом к делу подключили специалиста - целителя душ. Его работа с пациентом явно показала отсутствие хоть капли рассудка у больного. Всё заполонила метель безумия, покрыв в одну ночь голову Артура белым покровом, тем, что, появляясь однажды, больше не тает. Буйствовать после полугода в отделении для умалишённых в том же Святом Мунго его отучили за несколько избиений и навсегда. Какими мерами, никому из сыновей, разумеется, не рассказали, но результат был налицо. Так и выписали его, спокойного и абсолютно безумного, на поруки двух сыновей - Билла и Джорджа. Чарли в то время был у себя в Румынии, и его не стали зря беспокоить.

С тех пор отрадой Артура стали покупные мясные пироги, которые от не отличал больше от домашних, в очень много, да в сотню раз более вкусных пирогов Молли, хоть и были они раза в три меньше пресловутых, в прямом смысле слова, умопомрачительных пирогов жены. Да ещё одна радость была в жизни Артура - бессвязное лепетание, заменявшее ему обычную речь, для него же это были разговоры с живой и невредимой супругой по вечерам, словно вернувшись с работы из Министерства, за уплетанием огромного количества этих «заменителей» мясных пирогов Молли. Настоящий вкус пирогов, сведших его с ума, Артур после лечения в клинике напрочь забыл. Больше до детей ему дела не было никакого. Он даже совсем забыл и Фреда, и свою так сильно любимую когда-то радость и надежду - единственную дочурку Джинни.

Старший мистер Уизли ожирел, облысел, шрамы глубоко впечатались в кожу и переплелись с многочисленными морщинами, составив в итоге некое жутковатое подобие татуировки на расплывшемся теле. Но пирогами мистер Артур Уизли питаться не переставал, хотя иногда по привычке, впрочем, совершенно излишней и ни к чему не приводившей, Билл уговаривал отца поесть жареной брокколи или цветной капусты в сухарях или чего-нибудь ещё столь же лёгкого и вкусного. Того, что считал вкусным, того, чем питался сам, будучи вегетарианцем, что не сказывалось, вопреки расхожему мнению, на его любвеобильности.

Но с отцом, милым, мирным, сумасбродным, безобразным стариком - первая и единственная вспышка безумия оказалась столь яростной, что даже лицо его было в шрамах - настойчивым быть ни в коем случае нельзя. Ведь известно, что у умалишённых магов понижена резистентность организма к любого рода повреждениям - духовным ли или физическим, без особой разницы. Главное - не травмировать их вообще. Спокойная, растительная жизнь, желательно, обычная, домашняя, со множеством глупых правил и привычек - их удел до самой смерти. Течение их болезней не меняется с годами ни в какую сторону. Они постоянны, они смирились. Болезнь уже прошлась по ним медленным и неотвратимым паровым катком и примирила их со всеми невзгодами жизни…

… Только буйнопомешанные, находящиеся на попечении родственников в закрытом, специализированном отделении клиники имени святого Мунго, не могут смириться с таким существованием, но они вообще ни с чем не мирятся в своих замкнутых мирах, примыкающих к самым пределам солипсизма. Там существуют либо насилие, причём в обеих своих ипостасях - страха его, либо желания, либо панические страхи всего и вся, либо душевная боль, от которой такие больные постоянно плачут, либо постоянная сексуальная неудовлетворённость…

Они не смиряются, как та же мисс Гермиона Грейнджер, которой всё время мерещатся черти и сам Сатана. Её не понимают в магической клинике и не зовут англиканского пастора для отчаянного, исступлённого покаяния и каяния во всех смертных грехах, которые она никогда не совершала. Но ей мнилось, что она убила свою мать, совратила отца, украла много-много денег, пожелала чужого мужа и почему-то некий скот и рабов, плюнула на распятие и постоянно божилась, упоминая имя Божье всуе. В действительности же Гермиона осталась безгрешной, пережив своего жениха, мученика Рональда Уизли, и так и не подарила ему ни одного поцелуя. «Всё только после свадьбы», - говаривала она строго, бывало, пробовавшему распускать руки, Рону.

Гермиона просто загадала, что должна сдать выпускные, как и все предыдущие годовые работы и тесты, а, главное - запомнившиеся ей Т.Р.И.Т.О.Н., нецелованной девственницей. Ведь отношения с Роном у неё наладились окончательно только под Рождество последнего курса… Когда они и были похищены Пожирателями на первой же прогулке в новом году вокруг замёрзшего у берегов озера.

Они и в застенках Волдеморта, покуда могли говорить, вспоминали эту прогулку, как самое счастливое событие в их коротких жизнях. Однажды, пока они ещё не были запытаны до того, что их приходилось уволакивать за ноги самим же Пожирателям, мучавшим их, обратно в камеру, Гермиона пала духом. Она была уверена, не зная о практической неприкосновенности женщин в присутствии Волдеморта, что рано или поздно её изнасилует множество похотливых самцов. Потому-то однажды после сессии пыток откровенно предложила себя Рону, любимому. «Я хочу, чтобы ты стал моим первым. Знай, сколько бы ихне было, ты останешься единственным. Они скоты, а ты - мой и только мой. Возьми меня, пока не пришло их время», - уговаривала она почти бездыханного Рона с каждым раундом пыток всё отчаяннее. Но Рона, в отличие от девушки, пытали более жестоко. Просто знали, что он физически сильнее. Его мутило при одной мысли, что надо трахаться, ведь любое движение причиняло его измученному, изрезанному телу массу невообразимой боли.

Потом… Однажды увели Рона, но его не вернули. Напротив, пришли за ней. Гермиона поняла, что этослучится через пару минут, и ей стало страшно до дурноты. Её стошнило прямо, когда она стояла в Круге. Когда произнесли черномагическое заклинание Деревянной Пилы и палочкой нацелили его на руку девушки, она сначала не поняла, что это за слова. Гермиона, хоть и была умницей, но не настолько хорошо разбиралась в Тёмных Искусствах. Потом стало неприятно, затем больно… Очень… Слишком больно… Она кричала и кричала, но боль возрастала с каждым медленно тянущимся мгновением, словно время резиновое, и кто-то злой добавил к минуте по часу. Нет, она даже не потеряла сознание. Когда она увидела… свою руку по локоть с ещё шевелящимися в судороге пальцами на полу в луже крови, к ней подошёл печальный Ангел Смерти с бездонными чёрными глазами и огромными полураскрытыми крылами, прошептал что-то над обрубком и… ушёл к трону, на котором сидело Чудовище в причудливых багряных средневековых одеждах.