Дамблдор тихонько и довольно потирал руки, делая скорбное лицо, словно бы массируя затёкшие, больные, старческие конечности, хотя в глазах его плясали весёлые маленькие, аж покрасневшие от натуги, изначально зелёные гоблины.
- Итак, сразу, без лишних преамбул же ж голосуем. Кто за мою идею, за нашу… общую идею?
Поднялось множество рук, по традиции с волшебными палочками. Осталось только их пересчитать и сидеть со скорбной миной, мол, вы всё сами за главу решили.
Но вдруг Фред…
- От Мордреду пинком в зад, прости, Морганушка, опять я всё ошибаюсь, так вот, Джордж енто. И Джордж, не поднявший руки, как и все братцы Уизли - так-с, значицца, имею я дело с новой оппозицией, неподкупной или неподкупленной - они ж нищими всю жизнь были - небось, денежки-то до сих пор им полюбовны. Или ж енто вовремя невразумлённая оппозиция, что ещё хуже. И ентот Фре… тьфу, Джордж, значицца, громко спрашивает, нахалёныш, у меня ж:
- А в какой газете мы апубликуем новый материал? Неужели же в той, в которой мы уже засветились, засветимся сегодня ближе к вечеру чуть ле ни бингальскими огнями и людей, типа, подставили? И, уважаемый профессор Дамблдор, Вам не жаль Редакторского Отдела «Dog`s Bull»? Они же все, да до последнего наборщика, в Подвалы сядють, а там их разозлённые Ауроры уж так запытают, что и Волдеморту не снились такие «развлечения». Мы ж, орденцы, все ети матерьялы читали и в них только садизьм сплошной и изнасилования, будто Ауроры нелюди какие и им только бы трах… унизить кого попало.
- А енто ж не ваша забота, мистеры, такскаать, Уизли. Все. Я ж понимаю, вы один за всех и все за одного, не так ли?
- Так, - подтвердил, лишь пару раз проронивший голос на собраниях, Чарли Уизли.
Все аж замерли, когда услыхали его глубокий, с небольшой хрипотцой, баритон.
- Это было вообще моей инециативой - подбить братьёв, чтобы не голусовали они, а против стали. Против опублека… печатки этих матириалов.
… Чарли проводил подавляющую часть жизни в Румынии и привык говорить на тамошнем языке с другими драконологами. Ещё он мог сносно говорить на венгерском и норвежском - языках тех стран, где пока что водились драконы, разумеется, в заповедниках. И коллеги частенько общались между собою на дикой смеси этих, таких разных, говоров. Все они принадлежали к разным группам языков, но, несмотря на это, драконологи, Мордред их побери, нахлебников магического общества, понимали друг друга вполне. Занимаются ну сущей ерундой. Видите ли, сохраняют они популяцию драконов в Европе.
… Да на кой хрен почтенной публике дались эти мерзкие создания?! Разве доились бы они или забивать их на мясо. А то цацкаются здоровенные мужики с тварями, которых ещё Мерлин проклятием отметил. Вот и ненавидят все драконы с тех давних пор всех людей, и не только волшебников, но и маггла поджарят и сожрут с костями, если останется, что схавать, а не горстка пепла.
Нет, конечно, драконологи - смелые парни, но вот предмет, на который они храбрость растрачивают, право слово, пустяковый. Шли бы себе лучше в Ауроры - вот те население от всякой нечисти, вроде оборотней, оберегают. Да и вообще… за порядком в стране глядят. Чуть что случится - можно в участок к дежурным Аурорам прибежать. Молодцы ребята! А тварей этих злющих - драконов, не поддающихся даже простой дрессировке - под корень…
Последнее приходило в голову, к чести магов сказать, только тем из них, кому не повезло жить в относительной близости от драконьих заповедников и круглосуточно «наслаждаться» громким, практически непрекращающимся, раздающимся по всей округе, рёвом ящеров.
… Но вот по-английски… Англичанин Чарли говорил уже с трудом, постоянно ошибаясь, потому-то и сидел всегда тихонечко, не отсвечивая, на орденских заседаниях - чтобы не позориться перед другими англичанами, которые говорили бойко и быстро, так что он не всегда улавливал все сказанные слова. Чарльз разговаривал сносно, без опасения быть осмеянным публично, только с братьями и сумасшедшим, но уже тихим, присмиревшим и ожиревшим отцом на семейных годовщинах - праздников в семье Уизли больше не отмечали, даже обязательного и желанного для волшебников, как и всего населения немагической Великобритании, светлого праздника Рождества.
Нора была теперь домом вечной скорби.
Дом, и без того раньше постоянно подлатываемый и держащийся только на семейной магии, теперь пришёл в полуразвалившееся состояние из-за отсутствия заботливых, вездесущих женских рук и наплевательского отношения к Норе Билла и Джорджа. Поначалу никто из братьев просто не решался жениться, хотя, к примеру, у Билла была подходящая кандидатура, предоставив такой неуютный, со щелями в рамах и вечными сквозняками дом, перед молодой женой, и род чистокровных волшебников Уизли не продолжался. А когда-то, ведь совсем-совсем недавно дом этот был наполнен весёлыми голосами жившей в нём молодёжи и их всегда радушно опекаемых гостей и неизменным запахом обалденно вкусного и громадного мясного пирога Молли. Его всегда всем хватало и на добавку ещё оставалось.
На Джорджа, как продолжателя рода, вскоре не стало никакой надежды. Он вообще ни на кого ни разу глаза не положил с тех пор, как без Фреда остался. Мистер Артур Уизли несколько раз пытался говорить с сыновьями, жившими с ним бок о бок и даже предлагал какие-то маггловские способы починить дом и прибраться в нём. Чарли постоянно находился на глубоком отшибе, да ещё и спрятанном от глаз и, отчасти, ушей волшебников, и магглов. С девушками знакомиться было негде и некогда, во время коротких командировок он попадал с помощью порт-ключей в такую же шумную и весёлую, но… мужскую компанию. Наконец, Чарльз не выдержал напора сексуальности, что отмечала всех Уизли, стал в мужской компании геем и не скрывал этого перед братьями. Никто его и не винил. Только отец отвернулся от сына, доставив Чарли неизгладимую боль на всю жизнь.
Билл оставался единственной надеждой дома чистокровнейших магов Уизли - он был бисексуалом, видя перед собой горький опыт Чарльза, скрывал это от отца, но тоже не спешил обзаводиться семьёй. Билл попал из Египта через Бразилию в лондонское отделение «Гринготтса» и здесь платили весьма и весьма достойно. Но Уильям предпочитал тратиться на своих постоянно меняющихся партнёров и партнёрш, а в периоды желанного одиночества и отдыха от многочисленных поклонников и любовниц проводил время с отцом за ящиком самого дорогого огневиски, а иногда - двумя ящиками коллекционных вин. В эти моменты жизни он просто тратил деньги в своё и отцовское удовольствие, хотя Артуру было всё равно, что пить, лишь бы алкоголь. Да, Артур любил выпить, но будучи чиновником в Министерстве, постоянно отказывал себе в удовольствии, которое, к тому же, было ещё и не дёшево. А лишних сиклей наличных денег в большой семье с растущими, вечно голодными, но не голодающими сыновьями, никогда не водилось. Теперь Артур постоянно предпочитал огневиски, но ни крохи рассудка, которых не осталось, а какой-то животный инстинкт подсказывал, чтобы не оговаривать сына за это «сладкое омерзение» - вино.