— Какой парень?
— Приятель твой, красавчик. И с ним девчонка.
Эмма сразу поняла, о каком парне речь.
Прижавшись носом к жирному стеклу круглого окошка, она наблюдала из кухни, как они нагло развалились за центральным столиком, потягивая через соломинки цветные коктейли и смеясь над меню. Девушка была высокая, худая, с бледной кожей, подведенными черным глазами и черными-черными волосами, короткой и наверняка дорогой асимметричной стрижкой. Ее длинные ноги в сапогах выше колен обтягивали прозрачные черные леггинсы. Оба были слегка пьяны и вели себя как герои попсового видеоклипа, с нарочитой развязностью, свойственной людям, когда те понимают, что на них смотрят, — и Эмма представила, с каким удовольствием вышла бы в зал и плюхнула им на голову по здоровенному буррито дня.
Две большие ладони легли ей на плечи.
— Ничего себе. — Иэн присвистнул и примостил подбородок у нее на голове. — Что за штучка?
— Понятия не имею. — Эмма стерла отметину от своего носа на стекле. — За всеми не уследить.
— Значит, новенькая?
— Декстер ни на чем не способен сосредоточиться надолго. Он как младенец. Или обезьянка. Чтобы привлечь его внимание, надо помахать чем-нибудь блестящим у него перед носом. А эта девчонка, она, собственно, и есть что-то блестящее.
— Значит, по-твоему, правду говорят? Что девчонки западают на мерзавцев?
— Он не мерзавец. Он идиот.
— Значит, девчонки западают на идиотов?
Декстер заложил себе за ухо коктейльный зонтик, и этот гениальный трюк вызвал у его спутницы восторженный смех.
— Похоже на то, — ответила Эмма. И подумала: что с ним такое? Откуда эта потребность демонстрировать у нее под носом свой шикарный новый имидж городского жителя? В ту самую минуту, как она увидела его среди пассажиров, прибывших рейсом из Таиланда — похудевшего, загоревшего, с дурацкой маленькой татуировкой, — она сразу поняла, что между ними не может быть отношений. Он слишком много повидал, а она — слишком мало. И все же за последние девять месяцев это была уже третья его подружка, или девушка, или неизвестно кто. Декстер приводил их к ней, как собака приносит хозяину мертвого жирного голубя в зубах. Это какая-то извращенная форма мести или что? Потому что она лучше училась в колледже? Неужели он не понимает, каково ей смотреть на них, усевшихся за девятым столиком и развязно раскинувших ноги?
— Иэн, можешь их обслужить? Это твой столик.
— Он хотел тебя видеть.
Она вздохнула, вытерла руки об фартук, сняла бейсболку, чтобы выглядеть хоть чуточку менее идиотски, и толкнула дверь:
— Хотите узнать про наши блюда дня?
Декстер вскочил, высвободившись из длинноруких объятий новой девушки, и обнял старинную подругу:
— Здорово, Эм, как жизнь? Ну, обнимемся! — С тех пор, как он начал работать на телевидении, у него появилась эта мания со всеми обниматься, прямо-таки душить в объятиях. Общение с другими телеведущими не прошло даром, и теперь он говорил с ней не как со старым другом, а, скорее, как с очередной «специальной приглашенной звездой». — Эмма, это… — он положил руку на обнаженное костлявое плечо новой знакомой, так что получилось, будто они обнимаются втроем, — это Наоми. Произносится как Ной-ми…
— Привет, Ной-ми, — с улыбкой сказала Эмма. Наоми улыбнулась в ответ, крепко зажав белоснежными зубами коктейльную соломинку.
— Посиди с нами, выпьем по «Маргарите»! — Декстер впал в пьяную сентиментальность и потянул Эмму за руку.
— Не могу, Декс. Я на работе.
— Да ладно тебе, всего на пять минут. Я хочу угостить тебя выпитым. В смысле, выпивкой. Да, выпивкой.
К ним подошел Иэн с блокнотом наготове.
— Готовы сделать заказ? — дружелюбно спросил он.
Наоми наморщила носик:
— Не думаю, что мы будем что-то здесь есть!
— Декстер, ты знаком с Иэном? — поспешно произнесла Эмма.
— Нет, не знаком, — проговорил Декстер.
— Вообще-то, нас знакомили уже несколько раз, — заметил Иэн, и на секунду повисла тишина. Они стояли перед ними — официанты перед клиентами.
— Так, Иэн, принеси-ка нам две… нет, три «Маргариты из Аламо», — наконец сказал Декстер и посмотрел на Эмму. — Две или три? Эм, ты с нами выпьешь?
— Декстер, я же говорю. На работе я.
— Ладно, тогда знаешь что… Тогда и мы больше не будем. Принесите счет и… ээ… — Иэн ушел, а Декстер поманил Эмму пальцем и шепотом произнес: — Слушай, а можно как-нибудь… ну, ты понимаешь…
— Что?
— Заплатить тебе за напитки.
Эмма непонимающе на него посмотрела:
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, то есть… можно оставить чаевые, ну, лично тебе?
— Чаевые? Мне?
— Ну да. Лично тебе.
— Зачем?
— Не знаю, Эм, — ответил Декс. — Просто мне правда очень, очень хочется оставить тебе денег.
Когда Эмма услышала эти слова, ей показалось, будто маленькая частичка ее души умерла.
* * *
Декстер дремал под вечерним солнцем на Примроуз-Хилл, подложив руки под голову. Его рубашка была расстегнута, а рядом грелась бутылка дешевого белого вина, при помощи которого он превращал дневное похмелье в вечернее опьянение. На сухой желтой траве холма сидели люди, «молодые профессионалы»; некоторые пришли сюда прямо из офисов. Они болтали и смеялись под звуки трех соревнующихся стереомагнитофонов, и посреди всего этого лежал Декстер и мечтал о телевидении.
Он без особых сожалений отказался от мысли стать профессиональным фотографом. Он был неплохим любителем, и знал это, как и понимал, что, возможно, всегда им будет, но чтобы стать единственным в своем роде мастером, как Картье-Брессон, Капа или Брандт, необходимо было приложить усилия, бороться, быть отвергнутым много раз, а Декстер сомневался, что к этому готов. С другой стороны, телевидение было готово принять его прямо сейчас. И почему это раньше не пришло ему в голову? С детства в доме всегда был телевизор, но Декстеру почему-то казалось, что смотреть его вредно. Однако за последние девять месяцев телевидение вдруг стало центром его вселенной. Его словно посвятили в новую религию, и он теперь относился к телевидению стрепетом новообращенного, точно наконец обрел духовное пристанище.
И пусть он не мог похвастаться глянцевой профессией фотографа или уважением, которое вызывала профессия военного репортера, фраза «я работаю на телевидении» все равно звучала круто: за телевидением было будущее. Телевидение было демократией в действии, непосредственно затрагивало жизни людей, формировало мнения, провоцировало, развлекало и интересовало всех намного больше, чем все эти книги, которые никто не читал, или пьесы, которые никто не смотрел. Пусть Эмма ругает тори (Декстер и сам не был их фанатом, хотя больше из соображений стиля, чем принципа), но именно благодаря им телевидение задышало по-новому. До недавнего времени передачи были какие-то бесцветные, унылые, непременно посвященные важным делам: сплошные рассуждения о профсоюзах, бюрократическая скукотища, бородатые пэры, святоши и старушки одуванчики, толкающие перед собой тележки, накрытые к чаю — не телевидение, а филиал соцслужбы. Компания «Редлайт продакшнз», напротив, была одной из новых молодых частных независимых телекомпаний, которые так расплодились в последнее время и стремились отгородиться от дряхлых динозавров Би-би-си. Телевидение было прибыльным делом, и об этом свидетельствовали просторные офисы телекомпаний — яркие цвета, новейшее компьютерное оборудование, набитые под завязку офисные холодильники.