Он не понял выражения моего лица… и с выкаченными глазами и надувшимися на шее жилами, влажными, мокрыми губами, глухо произнес:
— Да, да!.. Ну да, да!..
— Барин думают, о чем говорят?
— Я думаю только об одном, Селестина…
Он был весь красный от прилива крови.
— Ах, барин опять начинают…
Он пытался схватить мои руки, привлечь меня к себе…
— Ну да, — бормотал он… — Я опять начну… я… начну… потому что… я без ума от вас, от тебя… Селестина… Потому что я только об этом и думаю… Не сплю ночи… Совсем болен… И не бойтесь меня… Не бойся меня… Я не подлец, я, я… не бойтесь ребенка… клянусь дьяволом! это… я вам обещаю!.. я, я… мы, мы…
— Еще одно слово, барин, и я иду к барыне… А если кто-нибудь вас увидит здесь, в таком виде?
Он моментально остановился, сконфуженный, пристыженный, не зная куда девать руки, глаза, всю свою особу… и стал смотреть мимо, на землю у своих ног, на старое грушевое дерево, на сад. Успокоившись, он развязал подвязанные им георгины, снова наклонился над ними и заговорил с бесконечной печалью, умоляя:
— Сейчас, Селестина… я вам сказал… Я вам сказал так же, как сказал бы все… Все, что придет в голову… я старая скотина… не стоит на меня сердиться… в особенности, не стоит об этом говорить барыне… В самом деле, если бы кто увидал нас в саду…
Я бросилась бежать, чтобы не расхохотаться.
Да, мне хотелось расхохотаться. И в то же время в моем сердце пробуждалось какое-то чувство — как бы это сказать? — похожее на материнское… Конечно, барин не настолько мне нравится, чтобы решиться… Но, в конце концов, одним больше, одним меньше?..
Я бы могла подарить ему минуты счастья, которых он лишен, и сама была бы счастлива, потому что дарить блаженство другим может лучше, чем получать его самой… К тому же это было бы забавно… по отношению к барыне… Ну, поживем — увидим.
Барин весь день не выходил… Он покончил со своими георгинами и после завтрака не выходил из сарая, где в продолжение четырех часов с остервенением рубил дрова… Из бельевой я слушала, с некоторой гордостью, доносившийся до меня стук топора…
Вчера барин и барыня провели почти весь день в Лувье… Барин виделся со своим поверенным, барыня со своей портнихой… Что это за портниха!..
Я воспользовалась этим моментом передышки, чтобы отдать визит Розе, которую я не видала с того злополучного воскресения… И имела удовольствие познакомиться с капитаном Можером… Чучело, каких мало, скажу вам. Представьте себе голову карпа с длинной седоватой бородой и усами… Сухой, нервный, подвижной, он ни секунды не сидит на месте, все время работает, то в саду, то в маленькой комнате, где столярничает, напевая походные песенки, и подражая сигнальному рожку…
Сад очень хорош; он разделен на квадратные клумбы, где растут редкие цветы, которые теперь можно встретить лишь в старинных усадьбах или у очень старых священников…
Когда я пришла, Роза, комфортабельно усевшись в тени акаций перед садовым столом, на котором стояла корзинка с ее работой, чинила чулки, а капитан, в старой полицейской фуражке, нагнувшись поправлял поливальную кишку, которая накануне испортилась.
Меня встретили очень любезно, и Роза тотчас приказала мальчугану, половшему грядку королевских маргариток, принести бутылку ореховки и стаканы.
После первых взаимных приветствий последовал разговор.
— Ну как, — спросил меня капитан, — он еще не лопнул, ваш Ланлэр? Ах! Вы можете похвалиться местом у таких негодяев… Жалею вас от души, моя милая барышня.
Он объяснил мне, что когда-то барин и он были добрыми соседями, неразлучными друзьями. Спор, возникший из-за Розы, сделал их смертельными врагами. Барин упрекнул капитана за то, что он роняет свое достоинство, позволяя служанке садиться с ним за стол.
При этом рассказе, капитан обратился к моему посредничеству.
— За стол!.. Скажите! А если я ее приглашу к себе в постель?.. Скажите… Разве я на это не имею права?.. Это его касается?..
— Понятно нет, г-н капитан…
Роза стыдливо вздохнула:
— Одинокий мужчина… Что вы хотите?.. вполне естественно.
После этого пресловутого спора, чуть не окончившегося кулаками, прежние друзья проводили все время в придумывании друг другу пакостей и тяжб… Дико возненавидели друг друга…
— Я, — объявил капитан — собираю все камни в саду и швыряю их через забор в сад Ланлэру. Тем хуже, если они попадают на его колпаки и рамы в парнике… Или, впрочем, тем лучше… Ах! Скотина!.. Впрочем, вы увидите…
Увидав на дорожке сада камень, он бросился его поднять, затем осторожно подкрался к забору, и изо всей силы запустил камень в наш сад. Послышался звон разбитого стекла. Затем он с торжеством вернулся к нам и, волнуясь и весь трясясь от смеха, закричал нараспев:
— Еще одно стекло разбито…
Роза бросила на него материнский взгляд и обратилась ко мне с умилением:
— Ну, не ребенок ли!.. Как он для своего возраста молод!..
После того как мы выпили по стаканчику ореховки, капитан Можер пожелал показать мне все редкости сада… Роза извинилась, что не может нас сопровождать, вследствие своей астмы, и посоветовала нам не задерживаться долго…
— Впрочем, — прибавила она шутливо, — я буду за вами наблюдать….
Капитан повел меня по аллеям мимо лужаек, окаймленных буксами, и цветочных клумб. Он называл мне самые лучшие цветы, прибавляя при этом каждый раз, что таких цветов нет у этого скота Ланлэра… Вдруг он сорвал маленький, хорошенький цветок, апельсинного цвета, и тихонько, вертя стебелек между пальцами, спросил меня: Вы это кушали?
Я была так изумлена этим нелепым вопросом, что не могла сразу ответить. Капитан заявил:
— Я пробовал… Замечательно вкусно… Я ем здесь все цветы… Попадаются очень вкусные и неважные… Есть и такие, что ничего не стоят… Впрочем, надо вам сказать, что я ем все…
Он прищурил глаза, щелкнул языком, ударил себя по животу, и повторил еще громче и решительнее:
— Я ем все… Ем все, да!..
По тому виду, с каким капитан объявил об этом странном занятии, я заключила, что это был вероятно его конек… Мне захотелось, ради шутки, польстить ему…
— И вы правы, г-н капитан…
— Конечно… — ответил он не без гордости… — И я не только ем растения, но также и животных… Животных, которых никто не ест… Которых даже не знают… Я ем все…
Мы продолжали нашу прогулку по узеньким аллеям, среди цветущих клумб, где качались голубые, желтые, красные чашечки… И при виде цветов, мне казалось, что живот капитана подпрыгивает от радости… Он облизывал потрескавшиеся губы мокрым языком…