пароходами тысячи и тысячи паломников. Одних вот нас ни много ни мало – 130 человек.
Крипта полна…
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…сверкают золотые облачения священников, поет Сретенский хор, поют наши девочки, стоя ровным рядком перед саркофагом. Литургия заканчивается. Людские водовороты, обвивающие батюшек с чашами, напоминают очереди к походным кухням в оккупированном Берлине. Причастившиеся ждут у кованой решетки и по одному идут мимо древней раки, опускаясь на колени у небольшого оконца, проникая в него почти до пояса, тянутся рукой, чтобы дотронуться до стеклянного глазка, едва видного в таинственной мгле, коснуться вечности, почувствовать тихое дыхание чуда…
«…и отверзе спереди малы дверцы, яко точию человеку можно вползти, и зазже малъ свътилникъ, да зримо будетъ. Влъзохъ же и азъ по немъ…»
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…
Отец Августин, улыбаясь с той стороны решетки, командует: «Поем!» мы запеваем дружно, по-солдатски, пропускаем вперед детей, перемещаемся к подносам с низенькими стаканчиками… В чужой стране, в чужом храме, покрытая сводом величавой славянской речи, объятая чувством неизъяснимой общности со словом литургии, с дыханием не знакомых мне людей, поющих радостно рядом со мною, здесь, на границе времен, стоя перед золотистым в лампадном свете мрамором, не отделяющим нас от торжества чуда творения, я во всей полноте ощутила, что это значит – быть русской.
Глава 5
С каменных ступеней собора благосклонно улыбается приор в белом облачении и круглой черной шапочке.
– Со смирением и радостью уступили мы вам сегодня наш храм. – И добавляет политично: – Впрочем, наши прихожане без мессы не оставлены, в Бари храмов предостаточно.
«…о. настоятелъ… начатъ насъ воспрошати: откуду и почто прийшли, и камо грядем. Ми же ответствовахомъ вся, и сказа ему, яко сии странние путницы, отъ странъ московских грядущие на поклонение святыхъ местъ… настоятелъ зва насъ въ домъ, не далече отъ церкви стоящий, и предоставивъ намъ трапезу честну, ею же ми удоволившеся, зъло благодарны бихомъ Господеви и оному человеку ибо гладни приидохомъ въ градъ…»
После литургии вся компания традиционно тра-пезничает в ресторане на берегу моря, а воспитанницы «Отрады» выступают с концертом. мы волочим с собой чемоданы, набитые костюмами, переодеваются хористки в автобусе со сноровкой солдат после побудки, репетируют, на радость постояльцам, каждую свободную минуту в коридорах гостиницы. Технической частью, а именно компьютером с записями музыки, камерами, фотоаппаратами и прочей аппаратурой, заведует Анна. Это ее дебют в качестве ответственного работника – до этого она выступала в роли подмастерья.
Стеклянная стена открывала вид на голубое пространство; круглые столы уставлены бокалами, тарелками с морскими гадами и остро пахнущими морскими ежами – местным деликатесом, который мы не рискнули попробовать – хотели, но так и не догадались, с какого конца укусить.
За соседним столиком расположились батюшки, обстоятельно поднимаясь, пели «многая лета» и добродушно смеялись в густые бороды. Мать Серафима бдительно распорядилась:
– Расчищаем площадку и готовимся.
Девочки сыпанули в выделенную специально комнату развешивать костюмы. Анна, облеченная контролем над музыкальным сопровождением, вместе с добровольцами из официантов потащила провода к розеткам. Мы с Толей расслабленно откинулись в креслах и неторопливо рассуждали, глядя на веселых, богатырского сложения, батюшек, о том, как быстро восстанавливается в России коренная порода.
Плавный ход наших мыслей прервался внезапно. Вытянувшиеся лица матери Серафимы и Анны были бледны, как морские раковины.
– Мы забыли в автобусе компьютер, – пролепетала Анна, – что делать?
Мать Серафима опустила голову:
– Будем молиться.
Удар был смертельный. Первый раз благочинная поехала старшей, без матушки, первый раз Анна выступала ответственной за технику… и сейчас они должны были подойти к руководителю группы и признаться, что концерт сорван.
– Бежим, – сказала я.
Как ошпаренные вылетели мы с матерью Серафимой из ресторана. Обе понимали смутно, что в Италии парковаться в пределах города запрещено даже самокату, но ужас, охвативший нас, был так велик, что мы все-таки добежали до ближайшей остановки и замерли около единственного во всем Бари рейсового автобуса: не наш! медленно и печально мы повернулись и, сорвавшись с места, понеслись обратно в ресторан.
– Не волнуйтесь, с вашими вещами ничего не случится. Они заперты, все в порядке, – удивилась переводчица, оторванная от бокала.
– Нет, – топнула я ногой, – нам нужен автобус. Сейчас. Где он?
– Водитель обедает в соседнем зале, а автобус отогнали на базу, в другой город.
Я бежала, волоча за рукав переводчицу; за мной, лавируя между столиками, неслась мать Серафима; следом за ней семенила, причитая, Анна и двое официантов с проводами. Толя на ходу отсчитывал двадцатки. Для полноты картины мне не хватало только ведра с водой.
– Вы куда? – закричала моя подруга Лена и бросилась за нами.
– У нас беда, – гордо ответила я. – не мешай.
Водитель в белом свитере мирно доедал креветок.
– Я не съел горячего, – простонал он и показал растопыренную пятерню, – пять минут.
– Bambino, – умоляла я, для наглядности хлопая ладонью, как по мячику. Водитель скорбно уронил салфетку в еще полную тарелку и поплелся за нами. Такси стояло у входа.
– Где расположен ваш другой город? Сколько до него ехать?
– Далеко, – посуровел водитель, – минут десять. – И добавил мстительно, видно вспомнив креветки: – И обратно столько же.
– Как медленно он едет, – горевала мать Серафима, когда такси останавливалось и терпеливо ждало красного огонька на совершенно безлюдном и пустом шоссе.
– Мать Серафима, – говорила я, – они и тарелки так же медленно носят, успеем до конца обеда.
До другого города было ехать приблизительно как от начала Тверского бульвара до его конца, если без пробок. Водитель выкатил автобус, раскрыв серебристые ворота, мать Серафима вспорхнула вверх по лестнице и через минуту появилась, прижимая обеими руками к груди чемоданчик.
У входа в ресторан скорбным столбиком замерла Анна. Мать Серафима выскочила из машины, Анна вырвала у нее компьютер, и две тоненькие фигурки нырнули в дверь.
Расплатившись с таксистом, я вышла на набережную. Меня пошатывало. Я чувствовала себя как солдат, вылезший из окопа. Когда добралась до столика и плюхнулась в кресло, еще только подавали ризотто. Я съела три порции.
Отроковицы в красных сарафанах и серебряных кокошниках плыли по сцене. Анна с деловым видом нажимала на клавиши. Благочинная, ровненькая, как свечка, чуть шевелила рукой, подхватывая звуки песни. Шум затихал волнами. Прервали беседу и прислушались соседние батюшки, перестали стучать вилками паломники, подвинулись поближе сретенские певцы. Защелкали фотоаппараты, застрекотали камеры, замигали вспышки. Из кухни выбежал повар в высоком колпаке, на ходу вытирая руки; из дальних концов зала пробрались официанты и легли перед сценой, как для группового снимка; в дверях столпились водители и гардеробщики.
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…
Глава