Читать интересную книгу Багряная летопись - Юрий Андреев

Колчак внешне бесстрастно слушал Ханжина, но в голове его быстро происходили сложные расчеты. «С одной стороны, хорошо, что Ханжин выступил против американца: он прав по существу, но возражение идет не от меня. Однако, с другой стороны, надо показать союзникам, кто здесь хозяин: давно ли они прочили Жанена в Верховные?.. Новгородское вече открывать не будем».

Он мягко обратился к Лебедеву:

— Нас досадует упорство генерала Ханжина. Прошу вас разъяснить господам, как будут развиваться в дальнейшем события.

— Слушаюсь. — Лебедев, обязанный Колчаку своим стремительным возвышением, укоризненно поглядел на Ханжина. Тот ответил ему свирепым взором. — Достоверно известно, что взятие Уфы явится сигналом для массовых вооруженных восстаний крестьян, задыхающихся от продразверстки. Подготовкой восстания занимаются сейчас вполне надежные люди. Восставшие крестьяне будут организованы в отряды, под руководством опытных офицеров. В Первой, Пятой и Четвертой армиях красных тоже начнутся восстания, ряд частей перебьет своих комиссаров и с оружием в руках перейдет на нашу сторону. Эти выступления тщательно готовятся людьми, специально засланными в части и штабы красных. Таким образом, армии генерала Ханжина будет открыта широкая дорога, своего рода Невский проспект, точнее, Волжский проспект вплоть до Самары. Вот почему мы не ставим сейчас вопрос о создании у него резервных корпусов. Вы удовлетворены, генерал?

— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, — пробурчал Ханжин.

Колчак встал, резко отодвинул кресло:

— Мне кажется, господа, вопрос ясен. Разрешите считать наш план генерального наступления принятым? В таком случае продолжим обсуждение в более приятной обстановке. Прошу всех в столовую. Шампанское уже на столе. Прошу вас, господа!

10—15 февраля 1919 года

Уральск

Ослепительно блестит снежная равнина. Кажется, повсюду под голубым небом — один только раскаленный белый снег. Но нет, снег белый только вблизи от саней, дальше он слегка розоватый, к горизонту — зеленовато-серый, потом голубой, а вдали краски темнеют и где-то переходят в узенькую фиолетовую полоску. Бежит-вьется среди сверкающего великолепия зимней степи едва заметная дорога. То вскинется она на пригорок, то пропадает за ним, а вот вылетела уже на ровное место: тут бы ей в струнку вытянуться, так нет, извивается, петляет, уходит, как лиса от собаки, и тянется без конца и краю.

Из-за небольшой высотки выскочила лихая тройка степных коней, запряженных в крытый возок. Да как засвистел-закричал возница, да как огрел кнутом коренника — еще бойчее рванули невысокие темно-гнедые коньки, отклонились-упали назад седоки, только «эх!» от удовольствия и сказали.

Дорога начала взбираться на долгий подъем. Кони пошли шагом, белый пар валил от них, высоко поднимаясь в хрустальном, морозном воздухе. Возница соскочил на дорогу и пошел рядом с возком.

— Как зовут-то тебя? — спросил один из седоков, плотный и ясноглазый усач.

— Егор, а по батюшке Пантелеймонович. А тебя, прости за любопытство?

— Михаил, а по батюшке Васильевич. Ну что, дедусь, много по нарядам приходится ездить? — Фрунзе тоже вылез из возка, зашагал, разминая ноги.

— А то нет! Шатается тут вашего брата взад-вперед. Откуда только берутся? И всем спешка, всем срочно.

— Война, дедушка! Тут не засидишься.

— Это мы знаем, что война. А скоро ли она кончится?

— Кто ж ее знает! Слыхал, небось, что у Колчака триста тысяч солдат мобилизовано?

— Мобилизовано! Это разве вояки?! Нешто они всерьез воевать будут?

— А то нет? — подзадорил Фрунзе.

— Хрена с два! Какой же им интерес за белых воевать?

— За красных-то мужики воюют?

— Воюют, коли красные не обманывают. Опять же большевики землю отдали мужичкам. Да и сам Ленин из мужиков.

— Это кто же сказал?

— Сам я слыхал. Чапай на митинге говорил. Я ведь прошлый год под ним в отряде служил — в обозе кухню возил.

— Ну, как он командир?

— Одно слово — герой! И в наших мест уроженец. Ничего не боится — заговор имеет. Все, почитай, «Георгии» получил в германскую. Пуля его не берет. А уж сам рубит — как полоснет, так до седла казака и развалит! Ей богу, не вру! А сейчас, говорят, в Москву к Ленину поехал, за правдой. Ну вот, многие его бойцы по домам разошлись, другим не верят, подвоха боятся. А ему, ух, какая вера есть! Но, милые! — Подъем кончился, они вскочили на возок.

Егор Пантелеймонович свистнул, дернул вожжи, кони вновь понеслись, только снег запушил в лицо.

Далеко впереди показалась черная змейка обоза. Она заметно росла, расстояние быстро сокращалось. На санях, поверх плотно упакованных тюков, лежали возничие.

— Что везете, товарищи? — спросил Фрунзе.

— А вон у командира обоза спроси, — мотнул головой вперед стрелок. — А мы каждому проезжему отвечать не обязаны.

Фрунзе довольно ухмыльнулся в усы. Догнали командира в голове колонны. Он спал, завернувшись в тулуп. Командарм не стал его будить, приподнял край брезента: крепко увязанные валенки. Хорошо!

— Куда путь держите? — спросил он у возницы.

— В двадцать пятую дивизию.

— Так. Отлично. А командира разбуди, скажи, что командующий армией велел поменьше спать: фронт близко!

Егор Пантелеймонович, уразумев, кого он везет, гикнул, взмахнул кнутом, и возок мигом умчался вперед, оставив окаменевшего от удивления возницу.

Русский сторожевой город Уральск встречал их во всем своем зимнем убранстве. Иней посеребрил пушистые деревья, мороз изукрасил окна домов. Белыми столбами неподвижно стояли над крышами дымы. На улицах оживление, много военных — в шинелях, полушубках, у всех за плечами винтовки. То и дело встречались конные обозы, караваны навьюченных верблюдов. И над всем этим — шум от неумолчной пальбы из винтовок и непрекращающегося карканья ворон.

— А ну-ка, Пантелеймонович, замедли!

Навстречу возку двигалась группа оживленных, румяных красноармейцев. Несмотря на мороз, грудь нараспашку, некоторые навеселе.

— Гляди, ребята! — Один боец указывает на деревья поодаль, куда опускается крикливая стая. Мигом человек десять сдернули винтовки, вскинули их, залп! Одна ворона падает, десятки с истерическим гомоном взлетают кверху и беспорядочно кружатся.

— Что за безобразие! — возмутился Фрунзе. — Товарищи красноармейцы, из какой части? — грозно спросил он.

— Мы-то? Из бригады Плясункова.

— А зачем стреляете по воронам, да еще в городе?

— А нам никто не запрещает, — весело ответил белозубый, широкоплечий боец. — Патроны дадены, вот и примеряемся. Кто в белый свет, как в копеечку, а мы, уральские охотнички, проверяем винтовочки на птичках. Может, и вы, гражданин хороший, хотите пальнуть?

— Товарищи бойцы! Я, командующий Четвертой армией, категорически запрещаю стрельбу без прямой военной необходимости.

Бойцы застыли по стойке «смирно», кое-кто спешно застегивался.

— Вот вы, — обратился Фрунзе к своему веселому собеседнику, — неужто не понимаете, что выбрасывать на ветер народное богатство — преступление перед республикой? Скоро дело до боя с Колчаком дойдет, а вы к тому времени весь боезапас по воронам сожжете, и бери вас враг голыми руками, горе-охотничков! Так и объясните всем товарищам, а о нашей встрече доложите своему командиру.

Тройка помчалась по улице. А в городе продолжалась беспорядочная стрельба.

— Я подсчитал количество выстрелов за эти десять минут, — сказал Новицкий. — Если перевести их количество на дневной расход, получится около двухсот тысяч патронов, сожженных зря. А ведь они так развлекаются много дней подряд.

— Какое все-таки безобразие! Какая распущенность! Здесь придется поработать дольше, чем думали! Интересно, прибыл ли уже сюда Иваново-Вознесенский рабочий отряд?

— Должен был позавчера прибыть.

— Федор Федорович, попрошу вас отдать приказ: завтра в десять часов на площади построить все части гарнизона для смотра. А сегодня надо провести общегородское собрание партийного и советского актива. Я вижу, это дело срочное!..

Примерно в тот же час, что и возок Фрунзе, с другой стороны в Уральск въезжали исправные санки, запряженные парой крепких, но притомленных каурых коньков. Укутанная в шубу и пуховый платок, сидела в них со скромным баульчиком на коленях Галина Ивановна Нелидова.

Сани остановились у бревенчатого двухэтажного дома, верх которого занимал Семенов — вридкомиссар плясунковской бригады. Сытно пообедав, он стоял у окна, прочищая твердой соломинкой зубы. Что это?! Мираж? Сновидение? Галина? Сюда? Не может быть! Что-то горит, если она в открытую решилась приехать!.. Может быть, ему грозит опасность, и она сочла нужным предупредить его?! Теряясь в догадках, он понесся вниз, громыхая по деревянной лестнице. В сенях его встретил вестовой: