Читать интересную книгу Багряная летопись - Юрий Андреев

На некоторые из них отвечали другие работники оперативного отдела. Ответы одного из них, в которых явно сквозило желание показать свое превосходство над начальником, не понравились Фрунзе. Записав в блокнот его фамилию — «Гембицкий — помначоперод», Михаил Васильевич приписал: «Выскочка. Неприятный человек».

Доклад и ответы показали, что в армии нет не только оперативного, но даже тактического резерва. Оба фланга были безмерно загнуты назад — отсюда нависала угроза тылам армии. Оказалось также, что с линии фронта в город Уральск была недавно отведена бригада 25-й дивизии под командованием вридкомбрига Плясункова с вридкомиссаром Семеновым, как разложившаяся, небоеспособная единица.

Фрунзе крупно написал в блокноте: «Предлагаю немедленно уточнить усиленными разведывательными действиями количество и намерения противостоящих войск противника. Немедленно же приступить к созданию прочной обороны на подступах к Оренбургу, Уральску и Александрову-Гаю. Все вопросы оборонительных сооружений увязывать с военным инженером Карбышевым. Каждому соединению и части выделить в тактический резерв и держать в кулаке не менее одной трети своих сил. Как думаете, Федор Федорович?»

Новицкий поправил пенсне, склонился над бумагой. «Совершенно правильно», — вывел его карандаш мелкие, аккуратные буковки. Он сидел, все так же непроницаемо глядя на докладывающих, но в душе его возбужденно боролись самые разноречивые мысли. «Что за люди — ни грана чиновной амбиции, забота только о деле… Но, с другой стороны, ему надо больше верить в себя, обходиться без моих виз… Эх, Федор, а тебе-то ведь лучше с его зависимостью… Старый дурак, порождение царизма!..» Он успел расслышать, как Фрунзе завершал свой приказ штабистам:

— Я буду лично в девять ноль-ноль, за исключением дней выезда на фронт, заходить в оперативный отдел, заслушивать доклад и предложения начальника оперативного отдела, согласованные с начальником штаба. Всё. Вы свободны, товарищи.

Командиры вышли.

— Вы знаете, Михаил Васильевич, — сказал Куйбышев, — после событий с Линдовым надо усиленно заняться проверкой командного состава. Как вам, например, показался Гембицкий?

Фрунзе усмехнулся, что-то подчеркнул в своем блокноте красным карандашом, подтолкнул блокнот к Куйбышеву. Тот прочел характеристику Гембицкого, покачал головой:

— Я думаю, нам с вами нелегко будет поссориться.

— Пожалуй, — улыбнулся Фрунзе.

Раздался стук, и в двери появился щегольски, с иголочки одетый Грушанский: строевая выправка, английского сукна френч, синие бриджи, сияющие темным блеском хромовые сапоги — все на нем было подчеркнуто безукоризненно.

— Чрезвычайный уполномоченный по снабжению вверенной вам армии Грушанский по вашему приказанию прибыл! — отрубил он.

— Садитесь к столу и докладывайте нам, товарищ Грушанский, только оставьте этот невоенный титул «чрезвычайный уполномоченный», — сказал Фрунзе. — Я укажу в приказе по армии именоваться вам начальником снабжения.

— В этой армии я тоже новый человек, — с доверительной наглостью начал Грушанский. — Нахожусь на должности двадцать дней, но могу сказать, что войска всем необходимым обеспечены вполне удовлетворительно. Что касается складов, то запасов вещевого довольствия там немного. На днях я затребовал из Москвы пять тысяч пар сапог…

— Стоп, стоп, стоп! — прервал его Фрунзе. — Ведь вы, как мне говорили в штабе фронта, опытный интендант. Неужели вы думаете, что меня, командующего армией, может удовлетворить такой доклад? Мне нужны точные данные по каждой части в отдельности: как обстоит дело с обмундированием, как с кожаной обувью, как с валенками? Сколько бойцов и в каких частях не имеют обуви, а ходят по снегу в лаптях? Количество имеющегося обмундирования на складах армии? Продовольственное обеспечение частей и складов? Наконец, наличие в частях и на складах армии боеприпасов и оружия?

— Я не ожидал, что вас с первого же дня будут интересовать мелочи снабжения, — с апломбом возразил Грушанский.

— Мелочи снабжения? — с недобрым любопытством переспросил его Фрунзе. — Вчера весь вечер я сидел над донесениями о состоянии этих «мелочей» и…

— Хорошо, я запрошу части, склады, — забеспокоился «чрезвычайный уполномоченный». — Дней через десять-пятнадцать смогу доложить вам точно.

— А вам известно, — все так же тяжело, с расстановкой спросил Фрунзе, — что в Балашовском полку недостает трехсот шинелей, четырехсот шаровар, двухсот пар валенок? Что в Пензенском полку нет обмундирования для трехсот сорока человек нового пополнения, а в двести восемнадцатом полку Степана Разина нет белья? Что в Александрово-Гайской бригаде катастрофически не хватает продовольствия и фуража? «Мелочи снабжения»! — с издевкой произнес он, нажав на звонок.

В дверях показался Сиротинский.

— Немедленно вызовите сюда начальника политотдела.

— Слушаюсь.

— Я таких данных не имел, — побледнев, ответил Грушанский. «Господи, зачем начальник политотдела? Неужели уже все раскрыто?»

Вошел начальник политотдела.

— Жаль! Очень жаль! Значит, не читаете сводки и донесения из частей. Вам, конечно, не известно, что в двадцать второй дивизии часть полков хорошо обута и одета за счет трофеев, захваченных в декабрьских боях, и имеются запасы обмундирования, тогда как в других полках той же дивизии имеется большая нужда в валенках, сапогах, шинелях?

«О господи! Кажется не все пропало…» На лбу Грушанского выступил пот.

— Сейчас вы поедете с начальником политотдела армии товарищем Кондурушкиным. По всем вашим складам. Он сам посмотрит, что там есть, и поможет вам решить, как поступить с имеющимися запасами и кому и как их распределить. А вы завтра в девять ноль-ноль предложите мне на утверждение ведомость распределения всех обнаруженных запасов, всех видов снабжения по соединениям и частям армии. Учтите, читать эти ведомости я буду при вас — долго, тщательно и с красным карандашом!

— Завтра?.. — растерянно переспросил его Грушанский.

— Да. Товарищ Кондурушкин, а ваш вопрос будем слушать не здесь, а на бюро губкома в восемнадцать ноль-ноль. Там же доложите мне лично о результатах проверки складов. Выполняйте.

Кондурушкин и Грушанский вышли. Интендант ступал совсем не так уверенно, как несколько минут назад. Весь лоск его пропал, даже сапоги, казалось, не сияют… «Боже мой, — думал он, — за что мне такое? Не исполнить — глядишь, и шкуру продырявят, исполнить — что Уильямс скажет? Гембицкий — карьерист, собака! — конечно, все ему доложит. Впрочем, ему самому пока что хвастать нечем, надо ему намекнуть на это достаточно ясно… О господи, — продолжал он взывать к всевышнему, пока неутомимый Кондурушкин заносил на очередном складе в свою книжечку цифры: «сапог — 1500 пар, валенок — 780 пар, полушубков — 2300, шерстяных портянок…» — О господи! Ведь живут же где-то люди: ничем не рискуют, пьют себе чаек, смакуют крыжовничек на веранде своего домика, в обед спокойно едят отбивные котлеты, а ночью им не снятся никакие ни Фрунзе, ни Уильямсы…»

— Да, деятель, — с презрением сказал Куйбышев. — Если в ближайшие же дни круто не исправится, подберем на его место грамотного коммуниста, а этого ферта поставим его заместителем или отправим обратно как несправившегося. На помощь нашей партийной организации вы можете рассчитывать полностью.

— Благодарю вас, Валерьян Владимирович, вот обо всем этом мы и поговорим на бюро.

— Товарищ командарм, — вошел Сиротинский. — Получена срочная телеграмма на ваше имя.

— «Сегодня в четырнадцать ноль-ноль наш эшелон прибывает в Самару, — читал Фрунзе. — Добровольцы Иваново-Вознесенска жаждут вас видеть и рвутся в бой. Фурманов». Отличная новость! Встретим ткачей как следует! Товарищ Сиротинский, записывайте: «Работникам политотдела срочно организовать торжественную встречу на вокзале. Дать оркестр, приготовить лозунги, пригласить представителей города и делегации рабочих. Санки мне и другим членам РВС приготовьте к тринадцати тридцати».

Ну что ж, Валерьян Владимирович, помощь начала поступать — и большая помощь! Этих людей я знаю хорошо еще со времен подполья — коренные, сознательные пролетарии. Они пробьют дорогу к туркестанскому хлопку! Держитесь, господа колчаковцы!

4 февраля 1919 года

Омск

Солнечным зимним днем по скрипящему снежку, мимо приземистых бревенчатых домиков идет подтянутый, с иголочки одетый Безбородько. Нет-нет да и косит его глаз на плечо: погон-то полковничий!.. Немного, да почти что и нет, во всей армии тридцатидвухлетних полковников… Ну что ж, — сорвалось в одном деле, пофартило в другом: такова жизнь! Бесконечное напряжение по дороге в Уфу, возня с этой маменькиной дочкой, бешеная гонка из Уфы, страшные морозные ночи, вонючие овины, скрипучие дровни, поезда, медлительные, как похоронные дроги, — всё позади! Ах, с каким жадным вниманием слушал вчера его — грязного, заросшего — Верховный! Он то ерошил в забывчивости мохнатые брови, то потирал крючковатый нос, его колючие глазки буквально ввинтились в Безбородько. Он ловил каждое слово, он вбирал его сообщения, как раскаленный песок в пустыне впитывает каждую каплю случайного дождя. А итогом: Георгиевский крест, торжественное производство в полковники («Вашего подвига, герой, не забудет благодарная Россия!..») и блестящее назначение: начальником контрразведки Центральной армии… А почему бы и нет? Мамашу Турчину он уже успел отправить сегодня утром во Владивосток («А ничего себе оказалась, вынослива не по-барски… И умная баба, расчетливая. Жаль, дочка не в нее. Институтка чувствительная. Джентльменом в отношении мадам я был до конца. Еще пригодится. А когда армия Ханжина займет Уфу, можно будет взять свое: разыскать эту жар-птицу, если она, разумеется, не улетит к тому времени в Петроград…») И уж кто, как не он, должен будет доставить беглянку в Лондон, к папе и маме, благодарным ему в высшей степени?.. Да и золотце на таком посту само потечет в руки, стоит только пощекотать какого-либо туза: «А что это за связи с большевиками были у вас, любезнейший?»