Хоу стала еще более мрачной и зловещей.
В руке Чу Ваньнина между тем полностью материализовалось то самое оружие, что так больно ранило Мо Жаня. Это была похожая на плеть, сплошь покрытая молодыми изумрудно-зелеными листочками тонкая и длинная ивовая лоза, которая свешивалась до самого края сапог Чу Ваньнина.
Несомненно, при виде такой изящной вещицы первой ассоциацией было что-то поэтичное, вроде «нежные ветви ивы, словно руки возлюбленной[6.5]»…
Жаль только, что Чу Ваньнин не умел быть нежным, да и возлюбленной у него не было.
Ивовая лоза в его руке на самом деле была не чем иным, как непревзойденным божественным оружием, носящим гордое имя Тяньвэнь[6.6]. Сейчас, рассеяв мрак ночи, Тяньвэнь ярко сияла расплавленным червонным золотом, отражаясь в бездонных глазах Чу Ваньнина каким-то совершенно новым, неземным светом.
Поджав губы, Чу Ваньнин мрачно сказал:
— Мо Вэйюй, слишком уж ты обнаглел. Думаешь, я не смогу обуздать тебя?
Если бы на его месте был настоящий пятнадцатилетний Мо Жань, возможно, он бы и не придал значения этой фразе, предположив, что наставник просто запугивает его.
Но возрожденный Мо Вэйюй еще в прошлой жизни через пот и кровь навсегда уяснил для себя, что именно его Учитель вкладывает в понятие «обуздать». Он вдруг почувствовал, как у него заболели зубы, мозг вскипел, а его онемевший рот начал исторгать тонны лжи в отчаянной попытке оправдать себя.
— Учитель… — не обращая внимания на стекающую по щеке горячую кровь, Мо Жань поднял на него свои влажные глаза. Конечно же, он знал, что сейчас должен выглядеть особенно жалко, и постарался в полной мере воспользоваться этим. — Ваш ученик ничего не крал… и никогда не блудил… Почему, услышав слова Сюэ Мэна, Учитель сразу ударил меня, вместо того, чтобы сначала расспросить?
— …
В таких случаях в отношении своего дяди Мо Жань использовал два безотказных приема: первый — будь милым, второй — будь жалким. Теперь же, в порыве отчаяния, он решил применить против Чу Ваньнина сразу оба и с видом несправедливо обиженного склонил голову и пустил слезу:
— Неужели в ваших глазах этот ученик такой никчемный? Почему Учитель сразу обвинил меня, даже не дав возможности оправдаться?
Стоявший рядом Сюэ Мэн гневно топнул ногой:
— Мо Жань! Ты… сучий окорок! Вонючий ты бесстыдник! Учитель, не слушайте этого выблядка. Не позволяйте негодяю сбить вас с толку! Он и правда вор! Все украденные им вещи здесь!
Чу Ваньнин чуть прищурился и холодно спросил:
— Мо Жань, ты в самом деле никогда ничего не крал?
— Ни разу.
— Ты ведь знаешь, какие будут последствия, если я уличу тебя во лжи?
Мо Жань весь покрылся гусиной кожей. Как он мог этого не знать? Но сейчас он просто не мог отступить и уперся насмерть:
— Прошу Учителя судить меня беспристрастно!
Чу Ваньнин опять поднял руку, и сияющая золотом лоза вновь взметнулась над ним, но на этот раз она не ударила Мо Жаня по лицу, а крепко связала его тело. Слишком уж знакомо ему было это ощущение. Ведь помимо ежедневной порки людей, у Тяньвэнь была еще одна обязанность…
Чу Ваньнин пристально взглянул на него и, еще сильнее затянув Тяньвэнь на его теле, снова спросил:
— Ты воровал?
Мо Жань сразу почувствовал хорошо знакомую острую боль в сердце. Словно ядовитая змея, она вонзила в его грудь свои клыки, устроив месиво из всех его внутренних органов.
Боль становилась все сильнее, достигнув той точки, когда уже было невозможно сопротивляться ментальному искушению признаться. Не в силах сдержаться, Мо Жань открыл рот и, преодолевая жгучую боль, прохрипел:
— Я… никогда… А-а-а!
Почувствовав, что он врет, Тяньвэнь будто взбесилась и засияла еще ярче и яростнее. От острой боли Мо Жаня бросило в пот, но он продолжал бороться, из последних сил сопротивляясь этой жестокой пытке.
Так уж вышло, что помимо порки второй способностью Тяньвэнь был допрос.
Оказавшись во власти Тяньвэнь, никто в этом мире не мог ей солгать. Человек ты или демон, мертвый или живой, Тяньвэнь могла разговорить любого, заставляя людей честно отвечать на любой вопрос Чу Ваньнина.
В прошлой жизни Мо Жань знал лишь одного человека, который благодаря мощной духовной основе смог сохранить свои тайны, столкнувшись с Тяньвэнь.
Этим человеком был император человеческого мира Мо Вэйюй.
Поэтому Мо Жань до последнего надеялся, что после возрождения ему удалось сохранить свою способность и в итоге он сможет дать отпор на допросе Тяньвэнь. Он дрожал всем телом, большие капли пота стекали по его вискам, скрипели намертво сцепленные зубы, но, несмотря на его отчаянную борьбу в конце концов Мо Жань не выдержал этой муки и, упав к ногам Чу Ваньнина, прохрипел:
— Я… я… украл…
Боль тут же исчезла.
Прежде чем Мо Жань успел восстановить дыхание, Чу Ваньнин еще более холодным тоном задал следующий вопрос:
— Предавался ли ты разврату?
Умные люди учатся на своих ошибках. Раз уж он не смог выдержать на первом вопросе, то сейчас не стоило и пытаться. На этот раз Мо Жань не собирался сопротивляться, так что, как только резкая боль пронзила его, тут же закричал:
— Да! Да! Да! Да! Учитель, хватит! Больше не надо!
Лицо стоящего в стороне Сюэ Мэна даже позеленело. Содрогнувшись от отвращения, он пробормотал:
— Ты… ты… как ты мог? Этот Жун Цзю, он ведь мужчина. Ты в самом деле...
Но на него никто не обратил внимания. Золотистый свет Тяньвэнь медленно угас. Пытаясь восстановить дыхание, Мо Жань отчаянно хватал ртом воздух. Он был таким мокрым, словно его только что вытащили из воды, губы все еще тряслись, а лицо было белым, как бумага. Повалившись на землю, он никак не мог собраться с силами, чтобы подняться.
Сквозь мокрые ресницы и застилающий глаза пот, он с трудом мог различить расплывчатый силуэт Чу Ваньнина, который со своим сапфирово-синим нефритовым венцом и свисающими до земли широкими рукавами белоснежных одежд, как всегда, выглядел сошедшим с небес небожителем.
И тут волна ненависти захлестнула его сердце...
«Чу Ваньнин, ты все такой же безжалостный! То, как этот достопочтенный относился к тебе в прошлой жизни, ты заслужил! Сколько бы жизней ты ни прожил, меня будет тошнить от одного твоего вида! Ебал я тебя и всех твоих предков до восемнадцатого колена!»
Чу Ваньнин, конечно, и знать не знал, что его озлобленный ученик замыслил жестко выебать не только его, но и