Читать интересную книгу Новый Мир ( № 1 2010) - Новый Мир Новый Мир

У края глинистой косы, надев высушенные ветром штаны, Саша, «утопленник», отломав от дерева белохвостого орлана две палки, подпрыгивая, совершает какой-то шаманский ритуал:

 

Острым взглядом цель я выбрал,

Выбрал цель я без пощады,

Как орел, вперед метнулся,

Словно гром с небес я грянул…

 

— Ки-ик! Ки-ик! Ки-ик! — трижды громко вскрикивает он пронзительным голосом бьющего в цель белохвостого орлана и вдруг — это видно при повторном просмотре — весь превращается в острый комок атакующей птицы, покрытой непробиваемой оболочкой перьев…

Брайан изумленно смотрит на него: тот по-прежнему стоит у дерева белохвостого орлана, но уже не поет и не кричит. Он отматывает изображение назад — и ясно видит — вот же — человек превращается в белохвостого орлана, бьющего в цель. И тогда он нажимает на перемотку в третий раз и смотрит туда, куда был направлен удар человека-птицы: это буровая.

И когда он ударил — ее не стало. Птицы, сидящие на ее арматурах, лишившись удобного насеста, недовольно галдя, слетели… К сожалению, больше он ничего не успел снять. Он опять отматывает назад… Впрочем, какой смысл? Трет себе глаза и смотрит вдаль: буровой нет. Над тем местом, где она была, еще вьются птицы, но сама буровая исчезла…

Брайан чувствует, что его начинает бить дрожь, он несколько раз сильно сглатывает, смотрит на Сашку с необъяснимым страхом, садится на корточки. Неожиданно на глаза навертываются слезы, и одна слеза, не удержавшись, скатывается по сухой щеке, оставляя влажный след…

 

 

sub XXI /sub

 

Федька в Валиной квартирке выходит из облупленной ванной — счастливый, в одних трусах, с длинной царапиной на плече и множеством мелких царапин на груди и на руках (продирался через камыш). Весь исцарапанный, но абсолютно счастливый — согревшийся и чистый. Согревшийся! И чистый! И живой.

На столе возле кровати стоит початая бутылка водки, лежат остатки еды, шкурка колбасы, надкусанный помидор.

Сквозь открытое, как всегда, окно вдруг долетают звуки грубых, тяжелых шагов.

— Кто это? — мгновенно меняется в лице Федька.

— Да свои кто-нибудь, — говорит Валька.

Кто-то стучит в дверь нужника и слышит в ответ старушечье:

— Погодь, погодь…

Федька вспоминает и смеется.

— А пугливый ты ста-ал, мой голубок, вредно тебе это. Не влезая в твои дела говорю… — вдруг припечатывает его Валя.

Протопав по полу босыми ногами, Федька не реагирует, сует что-то в рот со стола и — рраз! — к Вальке на постель.

Она изумлена:

— Ты чего? Опять туда же? Час назад неживой человек был…

— А щас живой…

— Есть-пить будешь еще?

— Тока после… Валюш…

— Я тебе серьезно говорю: не надо. Ни тебе, ни мне не надо. Я тебе честно Федь: не до баловства мне, я такое пережила… Да и Сашеньки нет. Где он? Ты-то вон двужильный, а он?

— Да придет он, что ты…

— Вот пусть придет…

Как за какой-то инструмент, который оказался под рукой, она хватается за пульт телевизора и щелкает им.

Сначала раздается голос: уверенный, хорошо поставленный, сдержанно-теплый баритон диктора.

— Так как вы расцениваете случившееся?

В ответ — циничный, спокойный, прохладный, в меру глубокий другой голос:

— Как случайность.

Диктор:

— Случайность или закономерность? В нашей студии присутствуют представители власти, общественность, работники заповедника…

Валя:

— Федька, глянь, это ж — тот! Которому ты в ресторане тогда сунул…

Федька (хлопая себя по лбу и наливая себе водки):

— А я все думаю: откуда мне его лицо известно? А как зовут — так и не знаю…

— Сейчас скажут, смотри. Этот, значит, начальник ваш?

— Этот, — удовлетворенно говорит Федька. — Знал бы — там бы и добил.

На экране телевизора возникает лицо шефа. Оно спокойно, даже беспечно:

— Повторяю, это случайность. События, которые являются случайными, вызваны массой причин, о которых мы ничего не знаем. И это тот самый случай…

— Загадок здесь много, и многие вряд ли удастся разгадать… И тем не менее вы лично стояли надо всей этой ситуацией. И уж потом — начальник смены и прочая. Поэтому именно ваше мнение нам интересно, а вы от него все время увиливаете.

Шеф усмехается:

— Вы знакомы с теорией вероятностей?

— В общем виде.

— Прекрасно. Значит, вы должны понимать, что до появления в море нефтяной вышки Компании вероятность такого разлива была равна нулю.

— Извините, но не надо держать нас за идиотов…

Шеф — подчеркнуто спокойно:

— Я не держу. Когда Компания поставила здесь буровую, вероятность аварии выросла до единицы, что означает, что событие бесконечно вероятно , что оно почти наверняка произойдет…

Реплика вызывает беспокойство и шум в зале и явное раздражение ведущего.

Он произносит, заводясь:

— Но вы утверждали, что вероятность аварии при современных технологиях практически равна нулю…

Шеф:

— Я — не утверждал.

— Ну хорошо, не вы, так ваше руководство утверждало…

— Собственно говоря, оно не особенно кривило душой, ибо, как правило, крупных неприятностей удается избежать. Поэтому и инстанции в Москве, и власти края, и все существующие в столице и здесь, в области, СМИ дали себя загипнотизировать словами о безопасности, о развитии региона, которое регион не получил, о создании инфраструктуры… Все согласились — кроме нескольких протестных групп экологов, которых вы тогда, помнится, силой выгнали из города и из заповедника…

— Чё-й то он? — недоуменно говорит Федька. — Он разговаривать-то мастер: «масса случайных причин» — и точка. Всех отмазал. Чего он вяжется?

 

Интерьер студии. Виден диктор, камера, которая работает на него, и другая, которая работает на шефа и на публику. Публика рассажена в три ряда — как всегда, это какая-то случайная массовка плюс несколько заинтересованных лиц — городские власти в серых костюмах, замдиректора заповедника Николай Иванович, священник и Лита — в самом первом ряду.

— Так я не понимаю, — нарочитым голосом говорит ведущий, обводя взглядом и даже как бы обнимая руками аудиторию, — Компания давала полную гарантию…

Шеф усмехается:

— Помните «Двенадцать стульев»? «Полную гарантию может дать только страховой полис!» А сейчас и полис не дает никакой гарантии. Так что нечего о ней и говорить…

— Не хотите ли вы сказать…

— Я хочу сказать, что с тех пор, как власти, экологическая экспертиза и прочая дали добро на установку этой вышки, они создали бесконечно вероятную вероятность аварии…

Николай Иванович кричит с места:

— Я говорил! Я всегда говорил! Теперь один пройдоха преподаст нам урок словесного фехтования, а другие, главные, и вовсе останутся в тени, а тысячи птиц — погибнут!

Ведущий, чувствуя, что разговор уходит в нежелательную для него сторону, несколько суетливо предлагает:

— Да, давайте сейчас посмотрим кадры, снятые на месте события…

Эти кадры ужасны. Нефть, плавающие в ней птицы, перепачканные нефтью камыши, лодки добровольцев, иззябшими руками оттирающих от черноты десяток-другой птиц, как зайцы, сидящих после «протирки» в лодке; вертолет, общий вид разлива, большое нефтяное пятно вокруг вышки со смещением к востоку, берег, загаженный нефтью, разгорающийся в тростниках где-то на самом востоке пожар…

— По самым скромным подсчетам, — опять пробует на крепость голос диктор, — площадь нефтяного пятна — около тридцати квадратных километров: и то лишь потому, что дул благоприятный юго-западный ветер и нефть прибило к берегу. Тем не менее загрязненной оказалась и часть заповедника, и обширные птичьи гнездовья, в которых терпят бедствие сотни тысяч птиц…

Крупные планы гибнущих птиц, экран гаснет.

— Вот, — как бы обретая уверенность в негодовании, продолжает ведущий. — Мы только что посмотрели кадры с места события и хотим знать, Виктор Сергеевич, кто виноват во всем этом?

Валя — Федьке:

— О! Виктор Сергеевич!

Шеф:

— Если вы ставите вопрос серьезно, то я отвечу: виновато руководство Компании, виноваты подкупленные эксперты, которые написали заключение экологической экспертизы и поставили свои подписи, областные чиновники, которые, зная, что такое дельта Волги, дали, и, я думаю, небезвозмездно, добро на это строительство, и, наконец, ситуативно, как представитель Компании на месте, виноват я.

Молчание в студии. Явное замешательство операторов. Камеры показывают то ведущего, который, по идее, должен задать следующий вопрос, то шефа, который стоит с полным самообладанием, то публику, в которой выделяется только один человек — Николай Иванович, на своем месте потрясающий поднятыми кулаками.