Могло показаться, что наследование ему в Западно-Франкском королевстве предрешено заранее: ведь именно в этом королевстве жил последний и единственный легитимный Каролинг, Карл по прозвищу Простоватый, посмертный сын Людовика Заики и Аделаиды[413]. Увы, ему было всего восемь лет[414], и, на взгляд современников, он был слишком юн, чтобы царствовать и защищать подданных от норманнов, со стороны которых можно было ожидать еще более страшного нашествия, чем предыдущие[415]. Западным франкам нужны были не только голова, на которую они могли бы надеть корону, не только король, который был бы королем лишь по названию, но смелый вождь, суровый и неустрашимый боец. А род, права которого на престол были столь торжественно освящены папой Стефаном II, когда он помазывал Пипина, мог предложить только ребенка. Сколь бы глубокими ни были корни, которые пустил в душах принцип легитимности, люди того времени были вынуждены от него отступить: им пришлось обратиться если не к формальным выборам, то по крайней мере к принципу выборности[416] и выбрать человека, никоим образом не принадлежавшего к династии, уже более века дававшей им государей. Этот отказ от легитимности не был для них ни делом принципа, ни заранее обдуманным умыслом. Так распорядились обстоятельства; пришлось покориться необходимости. Как писал один историк X в., «стали они [франки] совещаться об избрании короля, но не потому, что стали предателями, а потому, что гневались на своих врагов»[417]. Поскольку им был нужен вождь против норманнов, Эд вполне подходил на эту роль: император Карл III дал ему положение, позволившее ему не только распространять свое влияние, но также остаться на виду и не быть забытым за два года, которые продолжалась осада Парижа. То есть скипетр собирались передать герою достопамятного сопротивления, ставшему в некотором роде национальным героем. В конце IX в. во Франкской империи главным качеством претендента на престол, как и главным долгом короля, была способность дать напуганному народу защиту от норманнов. Западные франки хотели короля для себя[418] и только для себя, короля территории, который вместо того, чтобы идти в Италию и добиваться там признания за собой императорского сана, как сделал Карл III, был бы более всего заинтересован в том, чтобы защищать их, потому что, защищая их, их семьи и их имущество, он защищал бы самого себя, собственную семью и собственное имущество. Такого испытанного бойца западные франки нашли в лице Эда. Он был величайшим защитником королевства, первым после государя, единственным, кто был способен царствовать[419]; он стал нужным человеком. Он, правда, никак не был связан с Каролингами. Ну и что? Раз эта династия не могла дать защитника, пришлось его искать в другом месте.
Однако его восшествие на престол произошло не сразу — не столько из-за сомнений некоторых людей и укоренившегося в их душах почтения к каролингским единству и легитимности, сколько и прежде всего потому, что появился соперник.
Действительно, среди западных франков произошел раскол: некоторые, впрочем, немногие, пожелали избрать на престол Гвидо Сполетского[420].
Гвидо происходил из австразийского рода с мозельских берегов, не родственного Каролингам, но почти не уступавшего им в древности[421]. Его прадед Гвидо был графом Бретонской марки; его дед Ламберт был графом Нантским, но в результате смут потерял свое графство и был вынужден удалиться в Италию, где и умер в 837 г. Его отец Гвидо, человек предприимчивый, деятельный и не очень щепетильный, приобрел герцогство Сполето, которое после его смерти перешло к старшему сыну Ламберту, тогда как второй сын Гвидо, вероятно, стал графом Камерино. Получивший от императора поручение защищать папу, Ламберт неизменно был самым грозным врагом последнего и руководствовался лишь личным честолюбием; он умер в 879 г., оставив одного сына, который не замедлил последовать за ним в могилу (в 882 г.). Гвидо II, брат Ламберта, остался единственным наследником герцогства Сполето и графства Камерино, которые Карл Великий в свое время отделил друг от друга, опасаясь, что рука, которая их объединит, станет слишком сильной. Поначалу Гвидо продолжил политику, враждебную папству; папа пожаловался на него императору Карлу III; Гвидо был арестован по обвинению в том, что получил деньги от византийского двора на мятеж.
Против него возбудили дело как против государственного изменника, но он бежал и вступил в союз с сарацинами. Карл III в 883 г. лишил его бенефициев и поручил Беренгарию, герцогу Фриульскому, исполнить приговор и подчинить Гвидо, но Беренгарий не сумел этого сделать. В 885 г. император простил Гвидо, получившего оба герцогства обратно. С тех пор последний стал союзником папы, который назвал его сыном; на время он захватил Капую и Беневент, одержав две победы над сарацинами; короче говоря, наглядно продемонстрировав слабость императора, он стал самым могущественным правителем Центральной Италии.
После смерти Карла III казалось, что именно он и захватит корону. Но нет! Он уступил ее своему сопернику Беренгарию. Память о происхождении у него была еще жива; итальянская ветвь постоянно поддерживала связи с очень многочисленной частью семьи, оставшейся в Западно-Франкском королевстве[422]. Он сам сохранял личные отношения с родственниками за Альпами. Последние выступили против возведения Эда на престол; они хотели получить государя, который принадлежал бы к их семье; они сформировали партию и призвали Гвидо, который, снедаемый жаждой царствовать[423], позволил себе увлечься и погнался за призрачной выгодой.
Самым могущественным среди родственников Гвидо, как и среди противников Эда, был, конечно, Фульк, архиепископ Реймсский[424]. Он родился во «Франкии»[425], то есть севернее Сены, и в этих краях прошло все его поприще. Он происходил из знатного рода, чем гордился, и, похоже, не без оснований. С самого детства его воспитывали по правилам канонической дисциплины, вероятно, в Сен-Бертене. Поскольку в школе этого монастыря он отличился интеллектуальными способностями, Карл Лысый взял его в свиту и включил в число приближенных; там он и приобщился к делам. В 875 г. Фульк сопровождал Карла Лысого в Рим[426]; в 877 г., когда этот государь готовился к новому походу в Италию, он включил Фулька и Гозлена в число тех, к кому должен был обратиться его сын Людовик Заика, чтобы составить из них свое окружение и совет[427]. Фульк был уже видной фигурой, он уже был аббатом[428]. В следующем году он сменил Хильдуина в должности аббата Сен-Бертена[429]; он немедленно принялся укреплять монастырь, но 28 июля 878 г., когда работы были еще не закончены, нагрянули норманны и принялись за привычный грабеж[430]. После их ухода Фульк вернулся к работам. Впрочем, жил он не в Сен-Бертене, а в основном при дворе[431].21 декабря 882 г. скончался великий Гинкмар; Фулька призвали сменить его на архиепископской кафедре Реймса. Похоже, часть суффраганов архиепархии воспротивилась его избранию[432]; тем не менее 7 марта 883 г. он был рукоположен[433]. Он отправил папе Марину I свое кредо и получил от него «паллий».
Отныне Фульк оказался в первом ряду магнатов королевства; это был, как пишет автор «Ведастинских анналов», «достойнейший во всех отношениях человек»[434]. Он сам ощущал весь груз этой новой ответственности, понимая, как тяжело принимать наследие Гинкмара: «Сколь бы меня ни возвысили, — писал он папе, — после той жизни, какую я вел до возведения в епископский сан, для меня это скорее бремя, чем почесть; это не возвышает меня, а принуждает к рабскому смирению»[435]. Один пример покажет, что он создал себе высокое представление об обязанностях, какие должен был исполнять и в сфере морали: Рихильда[436], вдова Карла Лысого, вела беспорядочную жизнь; он написал ей длинное письмо[437], призывая изменить образ жизни, подумать о душе, приблизиться к Богу, постараться обрести простоту и невинность голубки, чтобы, покинув смертное тело, она удостоилась услышать обращенные к ней слова Христа: «Зима миновала, она далеко; приди, Моя голубка, на Мое лоно, по правую руку от Моего Отца… Если Вы внемлете нашему совету, — добавляет он, — мы будем по отношению к Вам такими, какими должны быть, всецело исполненными верности и почтения во всем, что Вам надлежит, и Бог будет к Вам благосклонен, как мы молим Его об этом. Если же нет, то мы желаем, дабы Вы знали: мы не станем призывать на Вас гнев Божий, но, сообразно нашему сану, поведем себя по отношению к Вам так, как нам предписывает канонический авторитет… Пусть, вняв нашим молитвам, всесильный Бог прострет Свою длань с высоты небес и извлечет Вас из глубокой трясины мира сего».