особо нечего, – ответил я. – Целые сутки в остром отделении, наполненном больными под завязку. Иногда выезды к буйным.
– Не жалеешь, что на альтернативку пошел? – спросила Никки, присев рядом. Её маленькая грудь уперлась мне в руку, но Наташку это не смутило. Её наоборот забавляло то, как я смущаюсь.
– Поначалу жалел. Сейчас втягиваюсь. Конечно, тяжело порой бывает. О, кстати. Прикиньте, у нас Вампир лежит.
– Вампир? – удивилась Никки. – Настоящий?
– Ага, – съязвил я. – Мы его утром в гроб кладем, чтобы он на солнце не сгорел.
– Иди в жопу, – беззлобно рассмеялась она и прижалась еще ближе, заставив мои щеки налиться румянцем. – Так почему вампир?
– Прозвище у него такое, – ответил я. Энжи, заметив, что Никки сидит ко мне слишком близко, гневно засопела, но нарвавшись на ледяной взгляд Лаки, демонстративно уселась на пол и оперлась спиной на ногу Маркуса. – Жора, санитар наш, рассказал, что он шизу поймал и начал газовую трубу дома кусать. Настолько увлекся, что из всех зубов у него только резцы и остались. Еще он шипит и может укусить.
– Точно вампир, – поджала губы Лаки. – Тебя уже кусал?
– Нет. Мы с ним дружим, – рассмеялся я и пояснил. – Сигаретами его подкармливаю, поэтому он на меня только шипит. А вот Ромка Гузноёб всех уже заебал.
– Гузноёб? – хохотнула Никки.
– Безумный цыган. Он в больнице давно лежит. Под нейролептиками спокойный, как и остальные. А если шиза нападает, то тушите свет. Срет круглосуточно, орет, кулаками машет. Чтобы его искупать четыре санитара нужны.
– Почему? – удивилась Энжи. В её глазах злые искорки, но Никки это только веселит.
– Купаться не любит, а мыть его надо каждый вечер перед сном. Ну и… – замялся я, – обсирается в процессе купания часто.
– Фу, – рассмеялись девчата. Лаки сделала глоток вина и покачала головой.
– Да, уж, – ответила она. – Нагадила тебе та жаба, конечно.
– Пофиг, – махнул я рукой. Естественно, Лаки была в курсе, кто выдал мне направление в психбольницу. Даже предлагала помочь, но я отказался. – Со временем втягиваешься, да и материал постепенно набирается.
– Материал? – заинтересованно спросила Никки. Она прижималась ко мне без стеснения, иногда, словно случайно, касалась пальцами волос и этим дико злила Энжи, чье лицо из бледного превращалось в красное, несмотря на обилие готического макияжа.
– Ага. Я записываю события каждой смены в тетрадку. Кто знает, может потом диплом буду защищать по этой теме, – улыбнулся я. – Вы не представляете, какие там личности лежат.
– Знаем. Наполеоны, – фыркнула Энжи.
– Наполеонов нет, – помотал я головой. – Есть люди. Измученные, больные, дурные. Но это люди. Каждый со своей историей, по которой можно книгу писать. Бодибилдер, у которого от анаболиков поехала крыша. Парнишка, чьи родители сгорели в машине у него на глазах. Санитарка, тянущая на себе мужа-инвалида и сына-дегенерата. А есть и такие, по кому и не скажешь, что они больные. Аристарх, например. Вежливый такой дядька, всегда по имени-отчеству обращается, не бузит никогда.
– Погоди, – нахмурилась Лаки. – Аристарх? Якобинский?
– Знаешь его? – удивился я. Лаки кивнула.
– Учителем в моей школе работал, – грустно улыбнулась Олька. – Там мутная история. Аристарх Тимофеевич учителем от бога был. Его уроки географии – это маленький спектакль, а контрольные – целое представление. Любили его все. Даже уроды на его уроках молчали. А потом он жену за изменой застукал.
– От измены крыша едет? – усмехнулся Маркус. Но Лаки улыбку не поддержала.
– Он домой раньше времени вернулся. У нас тогда уроки отменили из-за пожарной тревоги. Так вот. Вернулся он домой, а там его жена сразу с двумя в кровати зажигает. Да еще с кем. С двумя старшаками из параллельного класса. Один спереди, второй сзади… Они потом всей школе об этом растрепали. Когда из больницы вышли.
– Он их избил?
– Как сказать, – буркнула Олька. – Орать не стал. Пошел, взял из кладовки молоток и переломал им ноги. Включая свою жену. Только ей он еще голову проломил, но она выжила. Пока они корчились от боли в спальне, Якобинский ванну набрал и вены себе вскрыл.
– Это ужасно, – тихо ответила Никки.
– Так и есть. Соседи крики услышали, ментов вызвали. Те дверь вскрыли, а Аристарх Тимофеевич в ванной лежит, плачет и песню поет. «Прекрасное далеко». Хорошо, хоть успели.
– Тупо как-то, – мотнула головой Энжи.
– Нет, не тупо, – чуть подумав, ответил я. – Скорее всего, он любил жену и свою работу. Поэтому измена, так сказать, двойная получилась.
– Вань, – тихо сказала Лаки. – Его там хоть не обижают? Он хороший. Правда.
– Не так, как других, – вздохнул я, вспомнив, как Аристарху отвесил поджопник Георгий, из-за чего учитель расплакался, как обиженный ребенок. – Там свои порядки, Оль. Я в них не лезу.
– Это понятно, – хмыкнула Лаки. Она поднялась с дивана и мотнула головой. – Ладно. Хватит страданий. Кто поможет с ужином?
– Пойдем, – кивнул я.
– Я тоже помогу, – хитро улыбнулась Никки и, переглянувшись с Лаки, рассмеялась.
В два часа ночи половина гостей разошлись по домам. А те, кому ехать было далеко, остались у Энжи на ночевку. Я решил, что утром забегу домой за вещами, предупредил родителей по телефону и с чистой совестью открыл еще одну бутылку пива. Встреча с друзьями приятно расслабила и о завтрашней смене я старался не думать. Куда больше меня интересовало поведение Энжи, которая утащила Маркуса в свою комнату, предоставив остальным гостям самим выбирать себе место для ночлега.
Лаки вызвала такси, как и всегда, после чего уехала домой. Колумб, перебравший с вином, расположился с Викой на диване в гостиной. В кресле свернулась калачиком Крошка Ру. Она только недавно влилась в нашу компашку и немного робела. Крошкой её прозвали из-за маленького роста и детских черт лица. На самом деле Крошка Ру была ровесницей Лаки и давно уже училась в универе. Ну а я, Лысая Кэт и Никки отправились в комнату родителей Энжи. Кэт стащила с кровати одно одеяло и подушку, после чего оборудовала себе на полу спальное место. Мы с Никки, переглянувшись, заняли кровать. Причем Наташка сразу же забралась под одеяло, прижалась ко мне, и положила голову на грудь.
– Ты это делаешь, чтобы Энжи позлить? – ехидно спросил я.
– Нахуй Энжи, – улыбнулась Никки и нежно поцеловала меня в щеку. – Спи.
Естественно я опоздал. И за это получил ушат говна на голову сначала от Миловановой, а потом и от Степы, которого обещал подменить. Правда санитар, учуяв от меня легкий запах перегара и оценив помятое лицо, понимающе хмыкнул и велел отправляться в другое крыло, где находилось женское