Читать интересную книгу Марго - Михал Витковский

После чего ксендз снова приглашает в дом, просит объяснить, что происходит. Я остерегаю его от Черной Греты, которая сюда вовсе не на причастие пришла, а на черную мессу, если уж на то пошло.

— Я ее уже полгода за нос вожу, что дам ей адрес святой Аси, который я, ей-богу, не знаю. А тут на тебе — она сама! А что эта сука за мной увязалась — ничего странного, потому что на коротком поводке, ноздря в ноздрю, колесо в колесо одной и той же дорожкой едем. Сундуки наверняка уже обсуждают Асину трассу, потому как сплетники они, и не похоже, чтоб она поехала глухонемая[79].

Ксендз видит, что я не как одержимая разговариваю, а очень даже разумно, и спрашивает, в чем проблема? Потому что он специализируется по важным делам. Вот например, когда в одну тут местную по имени Модеста Пентаграм в ночь на Ивана Купалу вошла душа умершего грешника, то он ее изгонял.

— Но не до конца изгнал. Сейчас одержимая в чуланчике, слишком мало у нас сведений о той несчастной женщине, которая в нее вошла. А у вас какие симптомы?

И тогда я получаю текстовое сообщение от шефини, что должна сворачиваться с этим мясом и возвращаться в Варшаву, потому что есть, что еще возить, заказы на сигареты, спиртное, что, мол, как дела, потому что еще два дня назад я должна была быть, но… — и тут ей знаков не хватило. Эсэмэска в десять вечера — в этом вся Мариола Хишпан. Это я, видите ли, на два дня опаздываю при том, что еду ночью! Ну и хрен с вами. Отвечаю, что увольняюсь с работы, что по состоянию здоровья не могу продолжать, но Эмиль в этот момент как всадит в меня, и я по ошибке выслала эту эсэмэску моей подружке, а как ее зовут, извините, не ваше дело.

Тем временем ксендз Марек расспрашивает нас о наших делах. Я ему говорю, святой отец, так, мол, и так, восемь лет работаю на сумасшедшую фирму «Mariola Spedition», а что это за Мариола — неважно. Важно для меня, что это психически больная женщина, потому что только против меня ее гнев обращен. Возможно, она уже вернулась в Варшаву, потому что, зная ее скупость, делаю вывод, что с водопада Анхель наверняка не послала бы мне эсэмэску со своего многофункционального I-Phon’a. Возможно, сейчас она уже идет по моим следам. Едет на своем дизайнерском «фольксвагене»-жуке на полных оборотах с толстой дочурой своей, сжирающей на каждой остановке по мороженому «Магнум», и расспрашивает: «Не проезжала ли здесь фура с надписью „Mariola Spedition“? Мариола — это я, так, by the way[80]…»

Метаморфозы святого Вальдека Мандаринки

Вальди Бакарди Мандаринка

И опять не получилось у нас наши дела перетереть, потому что в класс для катехизиса, в котором мы сидели, скорее ввалился, чем вошел, некто толстый, весь проколотый, с красными дредами, в татуировках, с типсами, словом, елочка, зажгись. И лицо его что-то очень знакомое. Типа где-то когда-то, только не могу понять, откуда звон, потому что стопудово до сих пор не встречала его, такого запомнила бы. Но Эмиль сильно сжал мою руку, и я поняла, откуда звон. Теперь я знаю — это Вальдек Мандаринка! Я видела этого чудака на биллбордах с рекламой хозтоваров. На автозаправке стоял вырезанный из картона в натуральную величину, но плоский, и рекламировал топливо для каминов и грилей. С дебетной карточки улыбался. С вклейки с мороженым на палочке. Из «Теско». С пачки чипсов. Коды, бонусы, призы — доказательства всеобщей крейзы. В итоге он был везде, пока едешь по автостраде, едешь с ним, а на остановках его было еще больше, даже над каждым писсуаром выглядывал из рамки. Да и в Радио-Z и в RMF FM все время был слышен его голос: «самая лучшая музыка», «только великие хиты». Брелочек с его изображением на каждой станции можно было купить.

А теперь и я увидела это лицо, публичным тиражированием разбитое. Вот именно что разбитое. Будто кто-то бил по нему медийной доской, утыканной медийными гвоздями. Глаза красные, наверняка ширяется по-черному. И все же чуток на святого смахивает, все-таки известность дурманит, ореол дурманит, ой дурманит! Немного меньший, чем в реальности, тьфу, в смысле — в реальности лицо меньше, чем на билбордах, зато — оригинал. Как если бы я вдруг увидела оригинальную банку кока-колы, чуть более неприглядную, чем те тысячи копий, которые я ежедневно беру в руки, немного более подвижную. Ну, дела!

Одет в спортивный костюм, на руках перчатки для фитнеса, а на них — перстни. На этот скромный прикид набросил большой алый плащ с надписью «Canon», обшитый белым мехом. Словом: звезда!

Откупорил себе «Red bull», «Bacardi Brizzer», который он рекламировал и поэтому тоннами поставляемый, из морозильника со льдом достал, а заодно и «Finlandia», отмерил пятьдесят граммов и начал в шейкере взбалтывать. Как старый толстый Элвис. Со страхом присматривалась я, какие опустошения произвел на его теле хищный шоу-бизнес. Он проглотил цветную таблетку, запил ее дринком, и один его глаз открылся:

— Вы кто, репортеры-говнюки? — спросил он голосом, которым объявлял, что «на Радио-Z только великие хиты», которым также хвалил «Лидль», «Теско» и «Божью Коровку», хозтовары и дебетные карточки, голосом, которым он пел, что не умеет танцевать. Потому что в данный момент у меня все разрозненные ассоциации с ним вдруг сошлись воедино, и мое знание о нем с каждой минутой становилось все больше и больше. А публичная особа очень даже публично сидела и оч. публ. пила через соломинку, беспрестанно рекламируя. Потому что рекл. деятельности он не прекращал ни на мгновение.

— Нет. Мы к его преподобию.

И тогда что-то вроде тени разочарования пролетело по несмотря ни на что все еще прекрасному лицу Вальдека Мандаринки.

— Репортеры на дереве, в саду! — крикнула хозяйка.

Тут Вальдек что-то у себя в носу и в ухе подправил, натяжение золотой нитки, в губу вшитой, отрегулировал, а то она почти на щеку заехала, и рот у него сделался большой, как у лягушки, надел ожерелье на шею, освежителем пшикнул себе в рот, одну руку неизвестно зачем перевязал, подошел к окну и жалюзи вертикальные раздвинул. Закурил тонкую «Мальборо». Запил дринком и оскалился в улыбке, учитывая наличие нитки, которая собственно не ниткой, а проволокой была и постоянно его колола. Начал там перед ними позы разные принимать, воздушные поцелуи посылать.

— Ты бы перестал перед ними щериться, а то потом удивляешься, что не дают тебе покоя. А сам их провоцируешь. — Ксендз подошел и закрыл жалюзи. — Сейчас массаж будет антицеллюлитный для похудения. Я заварил тебе чаек пуэр, охренительно действует в смысле стройности фигуры.

— О, это и моя самая большая любовь, мое наслаждение! А как я дошел до этого, расскажу.

При этих его словах вошел массажист-качок, выставил в баночках грязи разные, ил из Мертвого моря, и лапищи свои в масло обмакнул. Вальди Бакарди, не стесняясь присутствием женщины, все с себя сбрасывает, удобно располагается на кушетке, жопой, красной от солярия, вверх, и начинает свой рассказ, ёкая, когда ему особенно хорошо.

Пока Вальди рассказывал свою историю, ксёндз обследовал меня. Велел на кушетку лечь, раздеться до бюстгальтера и трусов, ощупывал, зеркальце ко рту прикладывал, щекотно было. Велел то дышать, то не дышать. В горло заглядывал, обстукивал, наконец, велел сделать клизму (О боже, какой подозрительный курс!). Меня завели за занавеску, где уже лежала какая-то особа, вся латексом стянутая (наверняка Модеста Пентаграм), а рот епитрахилью заткнут. Пока эта клизма в меня стекала (потому что это не клизма-груша, а клизма-капельница), Вальди делился с нами воспоминаниями:

История взлета и падения святого Вальдемара Бакарди Мандаринки, мученика раннего польского шоу-бизнеса

Глава первая, из которой мы узнаём, кем был святой в отрочестве

Родился я здесь, в деревне Рудка, в свидетельстве о рождении записан как Есёнка Вальдемар. Мандаринка — это мой псевдоним, которым я обязан прекрасному оранжевому загару из солярия.

Но пока что я просто родился и всё тут. Месил грязь вместе с утками, с курами. Потом переместился с друзьями на автобусную остановку. Мы там стояли и стояли. Втянем голову в воротник, и порядок. «Стою себе, стою, и все отлично»[81] — это о нас. Заплевать все вокруг, поджечь зажигалкой расписание, которое нас не касалось, потому что мы никуда не ехали, бросить на шоссе капсюли и яблоки, чтобы их распиздило во все стороны, а в сезон — петарды, и самое большое извращение — выпить шампанское из «Лидля». Большой Мир символизировали расписание автобусов и реклама с одной Известной и хоть Элегантно, но все же Стареющей Звездой, которая игриво на нас смотрела из-под пластика остановочной витрины, рекламируя пожирание непомерных количеств «Киндер-Буэно». Все парни на нее кончали, потому что всех она, хоть и за стеклом, доставала; в конце концов, Лысый дорисовал ей маркером хуй, клыки, звезду Давида на лбу и подписал «жиды» и «пидоры».