Читать интересную книгу Квинт Лициний - Your Name

— Считай до десяти, я пока спрячусь.

— Сейчас… дай только сапоги снять… сейчас… — наклонившись, мама нервно дёргает на сапожке заевшую молнию, потом нетерпеливо распрямляется и гневливо топает, — я тебе сейчас сама между половицами спрячу, паршивец мелкий, папа потом с микроскопом не найдет! Отвечай быстро, что по русскому, литературе и английскому?!

— Три, четыре, четыре, — дурашливо вытягиваюсь в струнку и рапортую, радостно поедая глазами лицо начальства. Потом опускаюсь на колено, — да не дёргайся, сейчас расстегну… Вот, с лаской надо, с любовью…

— Так… — мама на глазах веселеет, — уже легче. Тему на что сдал?

— Пять, — отвечаю гордо.

— По остальным что в четверти?

— То же, что и во второй.

Мама повесила пальто и вспомнила, что хвалить — вредно:

— По русскому — три бала, стыдоба-то какая! Как жить будешь с такой грамотностью? Начальство не будет уважать, коллеги смеяться за спиной, пальцем показывать… — запричитала жалобно над моей судьбинушкой.

— Девушки любить не будут… — с тоской в голосе подхватываю скорбный перечень.

Мама сразу заметно напрягается:

— Какие девушки? Зорька твоя, что ли?

— Ну зачем обязательно Зорька… Это, даже совсем напротив, не обязательно… Вообще — девушки как биологический вид. Вот скажи, — с энтузиазмом развиваю тему, — ты в папин диплом с оценками когда заглянула, до моего рождения или после?

— Эээ… — ошеломленно тянет мама, — я?

— Ну да, мне-то зачем?

Она что-то такое вспоминает и розовеет.

— Ты это кончай выдумывать, оценки какие-то…

— Есть кончать с оценками, — довольно согласился я. — И вообще, что у нас сегодня на праздничный ужин планируется?

Мама пару раз озадачено моргнула:

— Тьфу на тебя, язык длиннющий! Совсем заболтал. Ты не думай, что я тебе эту тройку так спущу! Ты у меня учебник наизусть учить будешь…! Вот подожди, папа приедет…

И под эти ритуальные обещания мы переходим на кухню. Пройдя к столу, мама вытряхнула из матерчатой сумки добычу и азартно нависла над ней. Сероватая бумага распахнулась, и я увидел легендарную синюю птицу. Судя по застывшему в глазах выражению, она так и умерла непокоренной. Чем-то, то ли горделиво заброшенной вверх головой с топорщащимся гребнем, то ли свободно распрямленной позой она походила на непреклонно прошедшую по жизни старушку-раскольницу. На кур двадцать первого века смахивает не больше, чем жилистая дворняга на разожравшегося ротвейлера. Элегантно вытянутые тонкие синюшные лапки обтянуты кожей с топорщащимися кое-где жесткими остьями. Сквозь неё просвечивают тугие жгуты сухожилий и мышц, накачанных, видимо, за время предсмертного перегона строем из Сибири на синявинскую птицефабрику. Судорожно скукоженые когтистые лапы молят о скорейшей отправке к задней стенке морозилки, где они упокоятся в жутковатом, навевающем мысли о Дахау, штабеле себе подобных до первомайского студня.

— Ты иди и дверь закрой, я её сейчас опаливать буду, — озабоченно говорит мама, открывая форточку.

— Почем за килограмм трофея? — интересуюсь, разглядывая размашистый карандашный росчерк «два двенадцать» на углу обертки.

— Два тридцать.

— Меньше килограмма… — подсчитал я.

— А с чего им больше быть? Кормят впроголодь, а яйца всю жизнь неси. Бедняга, тощая, как цыпленок.

Мама засунула руку в курицу и начала что-то там нашаривать.

— Да, а у нас классы объединяют. Из двух наших восьмых делают один девятый, остальные — в училища и обычные школы, — поделился я главной новостью дня.

— Чёрт! Да разве ж можно такое под руку говорить?! Разорвала из-за тебя желчный пузырь, теперь горчить будет… — мама расстроено рассматривает выдернутую из тушки печень.

— Дрогнули руки у Ивана Кожемяки и порвал он шесть воловьих шкур, — речитативом декламирую я.

— Да ну тебя, одно расстройство… — мама, наконец, оторвалась от курицы и повернулась ко мне. — Так что там с объединением?

— На классном сегодня Тыблоко объявила. Сказала, что пройдет тридцать два лучших по среднему балу ученика, мол, всё будет честно.

Мама небрежно отмахнулась:

— Ну, это понятно, как иначе-то?

Я задохнулся от неожиданности. Как может быть иначе?! Да легко, мать-перемать… Перед глазами внезапно поплыла красноватая пелена ярости, и я сцепил челюсти, что бы из меня не вырвалась полыхнувшая ненависть. Вдох-выдох, вдох-выдох…

— Э, ты чего? Дюш?

— В ухе стрельнуло что-то… — для убедительности я потер правое ухо, — все, прошло. Так вот, меня сегодня с физры пораньше отпустили, и я с Тыблоком обедал. Она сказала, что у меня всё окей, если не съеду в последней четверти сильно.

— Готовься, — говорит мама спокойно, — будем три шкуры с тебя спускать.

— Всегда готов! — вскидываю руку. Учебой меня теперь испугать сложно. Так бы вот всю жизнь учился бы и учился…

Долгожданный скрежет ключа в замке раздался, когда по «Времени» показывали награждение хоккеистов ЦСКА золотыми медалями. Я, впившись взглядом в экран, рассматривал молодые лица легенд — Харламов, Жлуктов, Фетисов, Цыганков, Петров, Михайлов, Викулов, Лутченко, Третьяк…

Мама, радостно взвизгнув, опрометью бросилась в коридор и повисла на папе, я терпеливо пристроился позади. Потом дошла очередь и до меня, и я, привстав на цыпочки, вдыхаю знакомый запах трубочного табака и дивлюсь отсутствию привычной седины в бороде.

Оторвавшись, рассматриваю внимательнее. Папа молод, бодр, элегантен и окружен каким-то нездешним флером, слегка выпадая из советского антуража. Пожалуй, выражением глаз: сквозь радость встречи и облегчения от окончания дороги просвечивает лёгкое недоумение и какая-то светлая тоска по мельком увиденному, как у мальчонки-подпаска, издали посмотревшего на игры приехавших в именье на лето барчуков — ему в эту сказку попасть не светит при любом раскладе.

Память выбрасывает на поверхность строки: «в глазах оленей призрачных горит как дальний свет та дикая Америка, которой больше нет». Ну, нет и нет…

Я ещё раз взглянул отцу в глаза и принял на себя ещё один долг, которым так часто пренебрегал там. А для начала пусть испытает радость от дарения подарков любимым.

— Пап, пап! Мы по тебе скучали! Мама так вовсе места себе не находила — видишь, как меня в сердцах шлепнула? Признавайся, что ты нам привез?!

Папа, смеясь, обнимает нас вместе, потом пытается провести медицинский осмотр прямо в коридоре.

— Да всё в порядке уже, — уклоняюсь я, — всё прошло, как с белых яблонь дым. Давай, сим-сим, открывайся, мама извелась вся!

— Да-да, — подключается мама, нетерпеливо приплясывая, — иначе никакого ужина!

Папа сокрушенно тянет носом запах, потом начинает, радостно блестя глазами, одаривать эксклюзивом. Ну да, по советским меркам — выше только звезды. Маме достался маленький флакончик какой-то туалетной воды, кусок ароматизированного мыла и что-то из предметов нижнего туалета. Она в ответ одарила папу восторженным поцелуем и с повизгиванием унеслась в комнату для примерки.

Мне же торжественно вручен брусок двухкассетного магнитофона, десять 60-минутных кассет Super chrome, кассета для чистки головки, футболка с трилистником Адидаса и пять одноразовых шариковых авторучек Bic.

— Ууу, здоровски! Спасибо, пап, — старательно изображаю восторг, практики лицедейства у меня в последние дни было предостаточно. — Ого, израильская, — я указал на синюю шестиугольную звезду на этикетке футболки.

— Хм, — папа с сомнением разглядывает политически неблагонадежную полоску ткани, — не заметил. Спороть бы её надо…

— Зачем?

— Скажут, что экономически поддерживаем противника.

— Ага, туалетную воду от страны — члена НАТО, можно, а футболку из Израиля — нет?

— Эх, Дюш, кто может знать заранее, что этим дубам в голову придёт? На твою детскую демагогию всегда найдется демагог с тридцатилетним стажем, которой с ссылками на Маркса с Лениным как дважды два докажет, что ты — враг народа и сионистский диверсант, да так ловко, что ты и сам в это поверишь.

— Ничего у меня не детская демагогия, а самая что ни на есть настоящая… Спарывать?

Папа ещё раз взвешивает на чутких внутренних весах все обстоятельства и махает рукой:

— Оставляй. Только никому не хвастай, тогда можно будет сказать, что не обратили внимание.

— Окей. А себе что взял?

— Да ничего. Что там брать-то на эти недельные командировочные? Да ещё подарки для работников ЦК надо купить, а то в следующий раз на конгресс могут и не послать… Хорошо хоть им не много надо, тех же авторучек Bic вязанку да шоколадку начальнице.

— Занес уже?

— Угу, сегодня прямо из аэропорта туда и заехал. Прошелся по кабинетам, поулыбался, раздал, да выклянчил у теток проездной на самолет до Ленинграда, а то бы только завтра поездом приехал. Со Старой площадью надо дружить…