Читать интересную книгу Книга Тьмы. Дилогия (СИ) - Олег Мельник

Я с интересом наблюдал за изменениями в мимике и интонации Алекса: когда разговор заходил о попсе и деньгах он обычно становился резким и агрессивным. Казалось, Алексу самому не нравилось то, что он говорил. Пылкость его речей выдавала какую-то внутреннюю борьбу.

— А ты думал о том, к чему все это может привести? — спросил я.

— К тому, что в конце концов мы заработаем денег и нам не придется влачить грязную рабскую жизнь. Мы все, — Алекс обвел студию широким жестом, — праправнуки древних гладиаторов, покупающие себе свободу.

— У кого?

— У общества, у закона. Человеку с деньгами плевать на мнение нищего населения, ведь оно уважает и завидует ему. Человеку с деньгами плевать на законы, ведь он может купить судью или нанять хорошего адвоката. Человеку с деньгами не надо работать на хозяина, терпеть его унижения, предавать свои интересы и ждать милости в виде кусочка зарплаты. Человек с деньгами может путешествовать где угодно и на чем угодно…

— Не ново, — хмыкнул я.

— Не ново, — согласился Алекс. — Но это единственный способ отделаться от кандалов. Можно еще уйти в буддисты, но это не по мне…

— А как насчет того, чтобы помочь другим сбросить кандалы? Повести людей за собой, раз уж ты так ненавидишь рабство.

Алекс усмехнулся:

— Я не претендую на роль Спартака в современном мире. Тем более его конец был не самым завидным. К тому же сами спасенные, освобожденные никогда не оценят твоих стараний. И надо ли это им вообще? Почему ты думаешь, что сделаешь для них доброе дело? Вот пришел в свое время Иисус, хотел добру научить, в итоге оказался на кресте и превращенным в персонажа пафосных слезоточивых историй. На этих историях впоследствии росли поколения борцов за справедливость и творили таких гадостей, что… Вот тебе и благодарность. Не говоря уже о том, что с тех пор бюрократия стала более совершенной — меня повяжут раньше, чем я успею крикнуть «Свобода!». Так чего рыпаться? И других подведу, и себя под нож подставлю. У нас ведь не кастовая система, бюрократия позволяет обрести свободу, но только самому, если ты докажешь, что достоин. Именно это мы и должны доказать.

— Выглядит цинично, — заметил я. — Вообще-то после нашего разговора по дороге в Ставрополь я зачислил тебя в анархисты. Я думал, власть в любом виде вызывает у тебя неприязнь, а ты согласен плясать под их дудку.

— Я не против руководящих органов, но управлять должны те, кому нечего терять.

— То есть, отчаянные сорвиголовы? — удивился я.

— Почти. Я говорю о тех, кто не станет при мысли о решении какой-то важной задачи думать в первую очередь о своей заднице: как поведут себя его счета в банке, удастся ли продолжить бизнес, на сколько упадет или вырастет в цене недвижимость, не захочется ли бандюганам вырезать всю его семью или сможет ли дорогой сынишка продолжать обучение в Оксфорде. Когда человеку нечего терять, в нем пробуждается мужество. А с мужеством просыпается ответственность. Когда ответственный, мужественный политик сталкивается с проблемой, больше вероятности того, что он с ней справится. А сейчас я вижу только жирных баб в кабинетах мэров и креслах губернаторов. Баба, ясное дело, будет тащить все попавшееся на работе добро к себе в дом. Она не может отвечать за свои слова и поступки, это прерогатива мужчины. Управлять должен лидер, хозяин, мужик. Но предполагаю, в том, что они бабы — это не их вина. Это вина их жен. Жены политиков ведут себя не как женщины, а как истеричные мужики — то есть дофига думают и много чего хотят. Это ломает все общество. Мужику надо пробираться в неизвестное Вперед и не задумываться о тыле — тыл прикрывает его жена. Поэтому политик должен быть либо женат на женственной жене, либо не иметь ничего, чего боялся бы потерять.

Я некоторое время обдумывал его слова, Алекс листал мой блокнот как будто в поисках подходящих текстов. На самом деле он тоже был озадачен своими словами и переваривал какие-то выводы.

— А для анархии общество еще не созрело, — вдруг заявил он.

— Не созрело для того, чтобы делать все, что ему заблагорассудится?

— Нет, общество еще не знает, чего оно хочет. Сейчас оно хочет того, что говорит ему телевизор. А телевизору нужны только деньги.

— Кто же тогда расскажет обществу, чего оно хочет на самом деле? — поинтересовался я.

— Не знаю. Может быть, в этом и состоит уловка — не рассказывать обществу ничего, чтобы оно само нашло то, что ищет. Я думаю, ему нужно хорошенько прогнить для начала, — выдал Алекс, — от верхушек до самых корней.

— Поможет?

— Наверно. Но люди нетерпеливы. Революция предлагает светлые времена прямо здесь и сейчас. Никто не хочет трудиться и ждать. Но бюрократия настолько укоренилась не только в социально-творческо-экономической сфере, но и в сознании человечества, что попытка ее вырвать без анестезии погубит всю цивилизацию от болевого шока.

— Что это за анестезия? — заинтересовался я.

— Не знаю… — Алекс задумался. — Наверно, пропаганда.

Разговаривая с Алексом, я сожалел о том, что не мог проверить его слова у Тьмы. Сколько в них правды и можно ли ему верить? Ведь он выражает только свою точку зрения, а как дела обстоят в действительности? Иногда во время беседы я мысленно задавал Ей вопросы в слабой надежде получить ответ. Но Та, как известно, молчала. Вернее, молчать Она не могла, Тьма открыта любому тянущемуся к Ней разуму, только вот различать Ее ответы среди нагромождения посторонних шумов я уже не мог. Я так же сожалел и о том, что в свое время не успел пообщаться с Ней на интересующие меня сегодня темы — в те времена, когда связь с Тьмой была еще прочна, меня занимали далекие от политики предметы. Да и те полученные знания, не найдя применения на практике, благополучно забылись.

— Эй, голубки, долго будете там в уголочке ворковать? — донеслось до меня.

Увлеченный разговором, я совершенно забыл о других участниках коллектива, все это время занимавшихся творческим издевательством над инструментами. Гитаристы и барабанщик, видимо, только что вернулись с перекура и застали меня с Алексом все на то же междусобойчике.

— Что-то мы и правда засиделись, — пробормотал Алекс, глядя на часы. — Скоро администрация приползет, а мы еще не пошумели толком.

Глава 8

Работа в магазине все больше раздражала меня. И даже не оттого, что коллегами на восемьдесят процентов являлись женщины, а это значит, что наш коллектив постоянно варился в бульоне зависти, сплетен, интриг и скандалов. Меня бесили клиенты: капризные, высокомерные или не знающие чего хотят. Бесило начальство, потому что я отчего-то всегда чувствовал себя виноватым перед ними. Бесили коллеги, ибо принимали свою роль прислуги как должное. Казалось, им доставляло мазохистское удовольствие следовать за покупателями вдоль стеллажей с музыкальными и кинематографическими дисками, домогаясь к клиентам бестактными вопросами типа «вам помочь?» или «вы что-то конкретно ищете?», на что иной раз получали грубое «сам себе помоги». Конечно, такая слежка за клиентом со стороны продавца-консультанта не всегда означает желание помочь или подсказать — работник магазина попросту шпионит, дабы хитрый покупатель не прихватил чего лишнего. Такое положение прислуги-надзирателя тоже порядком выводило из себя. Не говоря уже о том, что в погоне за индивидуальной премией коллеги бросались на покупателя с жадностью нимфоманки, стремясь отбить жертву друг у друга. Постороннему наблюдателю такая борьба, конечна, была неизвестна: в торговом зале всегда царила спокойная и дружелюбная атмосфера. Но по ту сторону прилавка грызня за клиентов не прекращалась — каждый продавец имел свою кассу и компьютер (то есть учетную запись в системе), где фиксировались пройденные через продавца платежи. С каждой проданного товара труженик прилавка получал процент. Конечно, с волками жить — по-волчьи выть, только на обглоданную кость я не был согласен. Я все глубже и настойчивей уходил в музыку, желая в один прекрасный момент оставить этот прогнивший изнутри магазинчик навсегда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});