— Вы проверяете апрель. Я возьму май.
— Вы не сказали, что искать, — вопросительно произнесла она.
— Любую ссылку на Североамериканский договор.
Она почувствовала, что ей нужно знать больше, но Бисли уже наклонился над огромным кожаным переплетом, в котором хранилось огромное количество пожелтевших официальных документов и меморандумов департамента, листая его. Она приступила к неизбежным поискам и взяла первый том за апрель 1914 года, морща нос от запаха грязи и пыли.
Через четыре часа под аккомпанемент протестующего желудка мисс Госсет они не нашли ничего. Бисли поставил на место просмотренные тома документов, вид у него был задумчивый.
— Простите меня, мистер Бисли, но как быть с ленчем?
Он посмотрел на часы.
— Я очень виноват, не обратил внимания на время. Позвольте мне пригласить вас на обед.
— Принимаю с благодарностью, — вздохнула мисс Госсет.
Они поставили свои подписи об уходе, когда Бисли неожиданно обратился к дежурному.
— Мне бы хотелось изучить официальные секретные хранилища в подвалах, — сказал он. — Мой допуск позволяет сделать это.
— Но не юной леди, — сказал дежурный в форме с вежливой улыбкой. — Ее допуск позволяет пользоваться только библиотекой.
Бисли похлопал мисс Госсет по плечу.
— Прошу проявить еще немного терпения. На это уйдет всего несколько минут.
Он последовал за дежурным на три пролета вниз по лестнице в подвал к большой железной двери в бетонной стене. Наблюдал, как два тяжелых бронзовых ключа поворачивают смазанные тумблеры двух огромных старинных висячих замков без малейшего звука. Дежурный распахнул дверь и отступил в сторону.
— Мне придется закрыть вас внутри, сэр, — сказал он в соответствии с книгой правил. — На стене есть телефон. Позвоните по номеру три-два, когда захотите выйти.
— Я знаком с процедурой, спасибо.
Папка, в которой хранились документы, относящиеся к весне 1914 г., содержала всего сорок страниц, но в ней не было ничего нового. Бисли уже начал вставлять ее на место, когда заметил нечто странное.
Несколько папок с каждой стороны выступали почти на полдюйма по сравнению с остальными, которые стояли в ряду ровно. Он вытащил их.
Одна из папок была каким-то образом засунута за остальные, что и мешало установить их ровно. Он открыл ее. На титульном листе содержимого, которое казалось докладом, были написаны слова «Североамериканский договор».
Он сел за металлический стол и начал читать.
Через десять минут у Бисли был вид человека, которого похлопали по плечу на кладбище в полночь. Трясущимися руками он едва смог нажать на нужные кнопки телефона.
14
Хейди проверила свой посадочный талон и взглянула на телевизионный монитор, на котором появилось время вылета ее самолета.
— Нужно убить еще сорок минут, — сказала она.
— Вполне достаточно времени для прощального тоста, — ответил Питт.
Он провел ее по переполненному залу аэропорта Даллес в уютный коктейль-бар. В каждом углу было полно бизнесменов с расстегнутыми воротничками и в мятых костюмах.
Питт занял небольшой столик и сделал заказ официантке, проходившей мимо.
— Хотела бы остаться, — сказала Хейди мечтательно.
— Что же мешает?
— ВМС всегда недовольны офицерами, которые появляются на корабле в последний момент.
— Когда заканчивается твой отпуск?
— Должна доложить на военно-морскую коммуникационную станцию в Сан-Диего завтра в полдень, что готова приступить к исполнению обязанностей в море.
Он посмотрел ей в глаза.
— Кажется, наш роман стал жертвой географии.
— Мы не дали ему шанса, правда?
— Возможно, он вообще не предполагался, — сказал Питт.
Хейди пристально посмотрела на него.
— Именно так сказал он!
— Кто?
— Президент Вильсон в письме.
Питт рассмеялся.
— Боюсь, ты потеряла меня.
— Прости.
Она постаралась избавиться от этой мысли.
— Так, просто пустяк.
— Мне кажется, что твое исследование захватило тебя целиком.
— Осложнения, — сказала она. — Я пошла не тем путем. Это бывает в научных исследованиях. Занимаешься одним вопросом, но вдруг находишь потрясающую информацию, которая уводит тебя совершенно в другую сторону.
Принесли напитки, Питт расплатился с официанткой.
— Ты уверена, что невозможно продлить отпуск?
Она отрицательно покачала головой.
— Я полностью использовала все время. Только еще через шесть месяцев у меня появится возможность снова взять отпуск.
Затем внезапно ее глаза оживились.
— Почему бы тебе не поехать со мной? У нас было бы несколько дней, которые мы могли бы провести вместе перед моим уходом в море.
Питт взял ее руку.
— Прости меня, моя дорогая, но мой график не позволит сделать это. Я сам отправляюсь в путь, проект в море Лабрадор.
— На какое время ты уезжаешь?
— На месяц, может быть, на шесть недель.
— Мы увидимся когда-нибудь снова?
Её голос смягчился.
— Твердо убежден, что хорошие воспоминания следует поддерживать и возобновлять.
Через двадцать минут после того, как они покончили со второй порцией напитков, Питт проводил Хейди к контрольному пункту на посадку. Там уже почти никого не было, дежурная контрольного пункта давала последнее объявление о посадке. Хейди положила сумочку на свободный стул и взглянула на Дирка глазами, полными надежды. Он ответил ей поцелуем. Затем откинул голову назад, широко улыбаясь.
— Вот так распространяется моя репутация мачо.
— Как — так?
— Как только пойдут слухи, что я поцеловал моряка, я погиб.
— Ты клоун.
Она наклонила его голову к себе и жарко поцеловала долгим поцелуем. Потом отстранилась. На глазах показались слезы.
— Прощай, Дирк Питт.
— Прощай, Хейди Миллиган.
Она взяла свой багаж и направилась к посадочному пункту. Затем остановилась, словно вспомнив что-то, и вернулась. Порывшись в сумочке, вытащила конверт и сунула ему в руку.
— Послушай! Прочитай эти бумаги, — нетерпеливо сказала она. — Они объяснят тебе, что сбило меня с пути. И… Дирк… За этим, возможно, что-то стоит. Что-то очень важное. Подумай об этом. Если почувствуешь, что это нужно исследовать глубже, позвони мне в Сан-Диего.
Питт не успел ответить, как она повернулась и исчезла.
15
Говорят, что после смерти не существует более идеального места, чем кладбище английской деревни. Вокруг приходской церкви молчаливо стоят надгробные камни, покрытые мхом в вечном покое. Время выветрило высеченные на них имена и даты. Их почти невозможно прочитать на камнях, установленных раньше девятнадцатого столетия.