учителей из-за излишней скрытности. В старших классах он увлёкся чтением книг и вскоре погрузился в них с головой. Мурзан старался воспитывать сыновей как солдат и будущих защитников, с Маундом получалось, с Мау не выходило вовсе. Младший сын испытывал ко всему военному отвращение и не имел интереса к физическим упражнениям, в силу чего рос вялым и болезненным ребёнком. Когда Мурзан объединил котивские княжества и создал Муринию, где начал гонения на медивов, отношения между братьями ухудшились окончательно. Маунд всецело поддерживал отца и помогал создавать новую армию, а Мау, постоянно обхаживал кабинеты больших чинов и требовал прекратить репрессии и примирения с медивами, считая милитаризацию страны большой бедой. Мурзан не мог репрессировать собственного сына, боясь потерять поддержку народа, но и терпеть его выходки уже не было сил. И тогда он потребовал от него добровольно покинуть столицу и жить на полном государственном обеспечении в любом другом городе, после долгих конфликтов и окончательной ссоры Мау покинул главный город и порвал все отношения с семьёй. Не смотря на все конфликты, отцовское сердце очень переживало за сына и Мурзан так и не смог смириться с расставанием и размолвкой, то и дело он пытался наладить отношение с Мау, на что получал непременный отказ.
***
А тем временем эшелон с добровольцами уже пересёк пол страны и приближался к Ирку, машинисты видели в свои окна этот хмурый, неприветливый город. Сотня панельных, серых домов с облезлыми стенами и тёмными окнами. Средь мрачных строений высилась высокая телевышка, похожая на остриё меча с ровными гранями стен. По всей видимости, её уже зацепило снарядом, так как северная часть была в трещинах, а на трёх этажах окна закоптились от пожара.
Даже издалека было видно, что город уже не раз подвергся налёту медивской авиации, многие дома были повреждены и частично разрушены. Но, не смотря на это основная ценность, то есть вокзал и железнодорожная развязка, были целыми. Сильно досталось именно центру города, откуда до сих пор валили клубы чёрного дыма. Ничего не радовало глаз в этом городе, сплошная серость и печаль.
Было раннее утро, когда поезд прибыл на вокзал города Ирк, вся площадь которого, была забита солдатами. Солнце только всходило, его утренние лучи, слабо согревали остывшую за ночь землю, стоял лёгкий туман, в воздухе пахло влагой и дымом. Сонные полковники, без какой либо радости и восторга стояли на перроне, ожидая разгрузки поезда. Ответственные за оборону города были полковник Арт Атир, пожилой железнодорожник, мало понимающий в боях, но разбиравшийся в поездах, что было бесполезным знанием в нынешних условиях и полковник Фрол, так же немолодой офицер пехоты, который за свою долгую жизнь ни разу не был на войне. Они не возлагали на это подкрепление ни каких надежд, более того они считали этот сброд «подрывающим фактором» Иркской обороны ибо «воевать не умеют, а воровать умеют», хотя в этом городе воровать было нечего. В распоряжении Иркского гарнизона было всего пять тысяч солдат и офицеров, многие из которых в мирное время обслуживали железнодорожные пути и развязки, к тому же у них в распоряжении было около тысячи добровольцев из местного населения. Ополчение было самым плохо вооружённым подразделением обороны, у большинства на руках были охотничьи ружья либо вовсе ножи да топоры, но не смотря на это они являлись, безусловно, самым мотивированным подразделением. За их спинами стояли их дома, а в сорока километрах от Ирка стоял лагерь беженцев, в которых голодали их жены и дети. Но, не смотря на это, силы обороны были несравнимо скудны по сравнению с наступающей армадой медивов, всего шесть тысяч солдат и офицеров, гетерцев на этом участке было в тринадцать раз больше. Собственно даже генерал Арт Атир не строил ни каких надежд на победу к тому же он знал, для чего они нужны, победы от них не просило даже командование, лишь только продержаться пару дней, до начала наступления. А на несколько сотен добровольцев, бывших заключённых, надежды не было вовсе никакой, им были не рады.
– Лучше бы пару танков привезли, чем этих ненормальных и отморозков!– с презрением сказал Арт Атир окинув взором эшелон, из вагонов которого начали сгружаться новоиспечённые защитники Ирка.
– Ну хоть какая то помощь из центра, – промычал полковник не подымая глаз, – хоть так, чем совсем ничего.
– Армия до сих пор не вступает в бой, а медивы уже своими сапогами наши земли топчут. Когда Маут одумается то! Мы так всю страну просрём, мать его.
– Это не наша обязанность думать, товарищ полковник. Мы должны исполнять приказ.
– А ты, когда, Фрол, умным-то таким стал? Или уже не терпится голову сложить во имя Муринии?
– Голову сложить во имя родины я всегда готов. – ответил тот, не поворачиваясь.
Пополнению ни кто толком и не радовался, все ждали регулярных частей армии, а не добровольцев из лагеря. Приняв подмогу, полковник Атир кратко довёл им обстановку, не церемонясь в выражениях. После переклички и проверке вооружения, велел выдвигаться на северо-западный рубеж обороны.
Рота, в которой служила Китти, заняла оборону в цветущем саду Иркского парка отдыха, что располагался на окраине города на берегу небольшого пруда. Во всём сером Ирке не было места красивей и приятней, зелёная сочная трава, цветы и деревья, всё здесь располагало к отдыху, но не к войне. Но суровая судьба, покрыла цветущий парк шрамами окопов и блиндажей. Китти копала траншею наравне со всеми. Солнце уже припекало и становилось невыносимо жарко и тяжело, махать лопатой, солдаты разделись по пояс и обмотали майками головы. Лейтенант Лина же не могла позволить себе таких вольностей, хотя в тот момент её меньше всего заботили моральные аспекты. Тем не менее, Китти терпела, понимая, что в мужском коллективе девушке нужно вести себя скромнее. Её окоп проходил на месте бывшей клумбы, бордюры пошли на бруствер, как и брусчатка с тротуаров, а вот цветы лейтенант собирала в букет, да и неравнодушные сослуживцы дарили ей смешные букеты, благо цветов на передовой хватало. Девушка и на войне девушка и в каких бы условиях она не была, хоть в грязи среди солдат, хоть на вечере с друзьями, тяга к прекрасному в девичьем сердце всегда сильнее, чем в мужском.
Китти до сих пор не осознавала, куда занесла её судьба злодейка, и понятие война в её голове укладывалась в те идеологические представления, что несла муринская пропаганда. Хоть последние года из всех газет и телевизоров только и говорили, что о злобном и