– Трое на одного, да мать вашу?! – взвыл Канатов. Бешено вращая глазами и размахивая кулаками он ринулся на Продолголимонова, испанца и директора.
– Эй, Канатов, не дури! Мы же добра тебе хотим! Успокойся, давай, мужик! Остынь! – говорили все трое, испуганно пятясь.
Испанец вытащил пистолеты: – Я против насилия! Не вынуждай меня отстреливать тебе голову!
Директор шоу достал из кармана газовый баллончик, каким защищаются от собак и алкоголиков, а Эдичка упал на спину и притворился мертвым. Но эти трюки не подействовали на обезумевшего артиста Канатова – он продолжал наступление.
Испанец взвел курок, но тут же опустил пистолет и горестно вздохнул: – Кого я пытаюсь обмануть? Мне никогда не заставить себя выстрелить в живое существо.
В следующую минуту Продолголимонова, испанца и директора уже не было ни на сцене, ни на площади. Перепрыгнув через ограду, они мчались прочь по продовольственному рынку. Тучный и нетрезвый желтый Канатов умудрялся не только не отставать, но и сокращать дистанцию.
– Живьем! – кричал он. – Живьем затрахаю до смерти!
Стрелок-пацифист, Эдичка и директор добежали до отдела экзотических фруктов и сообразили, что попали в тупик. За прилавком с мангостином, личи, рамбутаном, плодами хлебного и драконового деревьев рынок заканчивался глухой стеной.
Троица поняла, что столкновения не избежать.
– Будем обороняться, – сказал директор. – Хватайте эти здоровенные шипастые фиговины и швыряйте их в Канатова. Может быть, нам удастся его прогнать или даже вырубить.
– Это не фиговины, а «король фруктов» – дуриан, – сказал испанец. – Его мякоть обладает приятным нежным вкусом, а запах можно сравнить с ароматом гниющего мяса или тухлых яиц. В Таиланде про дуриан говорят «вкус рая, запах…»
– Зада, – перебил его Продолголимонов. – И мы окажемся в этом заду по самые уши, если сейчас же не закидаем Канатова вот этими здоровенными шипастыми фиговинами!
Сражение началось. Все трое вооружились крупными плодами, весящими килограммов по пять каждый, и разом кинули их в приближающегося Канатова.
Дуриановые снаряды угодили в живот, пах и голову Канатова. Они разрывались не хуже бомб, и все тело артиста моментально покрылось густым слоем зловонной мякоти.
Голый азиат растерялся.
Чтобы закрепить успех, директор потянулся за следующим дурианом. Он схватил плод, потянул его, чтобы тут же отправить в лицо Канатову, но – увы! – дуриан не поддался. Мало того, он заговорил человеческим голосом:
– Это не дуриан, а моя голова. Я продавец веселящего газа. Автор вычеркнул меня из текста, но я договорился с редактором, что на последней страницы он устроит мне пенсию с выходным пособием. Но что-то пошло не так. Почему то я застрял здесь – в середине книги. Видимо, интервал между строчек маловат. Бумагу экономят, твари жадные! Может, подтолкнете меня, а? Узкий проход к последней странице длинной кишкой тянется через всю эту дурацкую книжонку.
Директор не верил своим ушам: дуриан выдавал себя за голову человека, впавшего в немилость автора, но сумевшего найти общий язык с редактором! Тогда он наклонился над прилавком и внимательно посмотрел на чудо. Глазам пришлось поверить. Глаза человека, к двадцати семи годам успевшего стать диретором исключительно своими заслугами, не врут.
То, что он увидел, действительно не имело ничего общего с дурианом. Это была грустная физиономия продавца веселящего газа. Как и все лица, она походила на лицо – с одним носом, одним ртом, двумя глазами, лбом, подбородком и ушами по бокам.
Продавец торчал между строчек, описывавших прилавок с экзотическими фруктами. Далеко вверху над его головой светлело пятно – выход из тоннеля, ведущего к последней странице.
– Здорово! – сказал директор.
Продавец смотрел на него круглыми глазами, в которых отражалось желание медленно и мучительно убить всех и каждого, кто мешает ему отправиться на покой.
– Я отдал редактору все мои баллоны с веселящим газом…
– Чертов главный редактор! Комок кошачьей отрыжки! Ненавижу!
– А вот, кстати, это сейчас тот самый редактор сказал.
Директор посмотрел и увидел высоко-высоко, намного выше облаков, хмурое лицо редактора.
Испанец и Эдичка, устав обстреливать артиста Канатова, тоже увидели редактора, а также проход на последнюю страницу. Только артист Канатов, оглоушенный и обляпанный жирной мякотью со всех сторон, ничего не увидел.
Пока он шатался, отплевывался, высмаркивался, прочищал глаза и ругался, директор, Продолголимонов и испанец поднатужились и со скрипом пропихнули продавца веселящего газа дальше по тоннелю. Когда ноги продавца исчезли в бреши между строк, все трое устремились в бегство за ним следом.
В последнем абзаце этой главы артист Канатов остался совершенно один. Он взобрался на прилавок, сунул под голову единственный уцелевший дуриан, подогнул колени к животу, пробормотал «ох, все достали мать их» и уснул. Несмотря на трудный день, снилось Канатову нечто приятное – на его лице то и дело зажигалась та удивительно добрая и наивная улыбка, с которой он со сцены смотрел на доктора Гаспаряна.
Глава VI
Нежданчики
– Не твое мать твою гребаное дело, окурок человеческий, – ответил артист Канатов на вопрос, почему он стал азиатом.
Но, даже не будучи человеческим окурком, можно догадаться о причине. Вспомним: все считали, что дни Канатова в шоу бизнесе сочтены. Также вспомним: он был готов на все, чтобы доказать несправедливость имени площади Почти Всех Звезд. Волею нетрезвой судьбы артиста Канатова занесло в дом доктора Гаспаряна. Но и тут, даже если бы кто-то узнал об искре, промелькнувшей между пожилым и очень дорогим доктором и вышедшим в тираж артистом, всем было бы все равно. Всего лишь несколько минут общественность интересовалась внеэстрадной жизнью Канатова. И те минуты были куплены Лучшей Подружкой Трех Толстушек в обмен на обещание принять участие в государственном перевороте. Апатия Канатова была очевидна. Все знали его в лицо, и всем на это весьма щекастое, не слишком приятное, но в целом заурядное лицо было откровенно наплевать.
Любому торговцу алкоголем, наркотиками и продажными женщинами Канатов был несимпатичен, так как наглядно демонстрировал их текущим и потенциальным клиентам, к чему ведет нездоровый образ жизни. А ведь именно этот образ жизни и был их основным товаром! Всякому приспешнику здорового образ жизни, хоть таких и были единицы, Канатов внушал отвращение. Даже искренним молодым бунтарям ПРОТИВ ВСЕГО, как их обязывал юношеский максимализм, артист казался живым недоразумением. Узнай кто-нибудь, что Лучшая Подружка сделала на него пусть частичную, но ставку, все бы просто покрутили пальцем у виска и в качестве объяснения выбрали бы спонтанное бешенство матки.
– Вам, мой, простите, но… едва ли удержусь… Пупсик. Да, тебе, пупсеночек, нужно переменить внешность, – сказал доктор Гаспарян в ту ночь, когда Канатов, не приходя в сознание, успел раскрыть истинную сексуальность Сержа.
И доктор Гаспарян сделал Канатова другим. Так он по-своему ответил на тот поступок артиста, который его самого, Сержа Артуровича, сделал совершенно иным человеком.
Доктор, трепля безволосую грудь Канатова, говорил:
– Ты бутуз, пухлячок мой ненаглядный. У тебя мягкая и податливая грудь, круглый лысенький животик, узенькие плечи, неровные зубки, черные засаленные волосики, и глазки, тонущие в пышных щечках. Если бы не бледный цвет кожи, ты походил бы на девственного азиата из знатного и богатого рода. Я нахожу, что это отличная смена имиджа – радикальная и возбуждающая одновременно. Я тебе помогу стать желтеньким, мой цыпленочек.
Доктор Серж Гаспарян изучил сто наук. Он был очень серьезным человеком, но, как оказалось, имел такие личностные качества, о которых и сам ранее не догадывался. «Делу время, и каждая моя минута имеет определенную цену» – таков был девиз Сержа. Когда же случалось так, что с делами покончено, Гаспарян мог и развлечься. Но при этом он, оставаясь ученым и бизнесменом, всякий раз заранее выяснял, во сколько именно ему обойдется каждый час потехи. Если прейскурант устраивал Сержа, тогда он мог отправиться на ранчо к бедным приютским детям, стать единственным зрителем удивительных фейерверков, купить редкие коллекционные комиксы и фигурки их персонажей или посетить интерактивное шоу наивысшей пикантности.