Читать интересную книгу Запасная столица - Андрей Павлов

Жители наблюдали, как с фрегатов спускаются шлюпки и в них рассаживаются солдаты десанта. Собрали кое-какое оружие по домам – дать отпор неприятелю. Стояла на берегу в давнем бездействии легкая пушчонка. Нашелся среди горожан отставной бомбардир. Зарядил он ядром орудие и, выбрав верный прицел, выстрелил по уже близкому десанту. Ядро удачно угодило в правую скулу недалекой шлюпке, и стала она тонуть.. На радость жителям и к полному конфузу английского адмирала. Обескураженный дерзостью, флагман поднял сигналы – вернуться десанту. Эскадра ушла. Через несколько лет затонувшую шлюпку подняли со дна – вот она-то и есть экспонат славной виктории.

Пример уважения к истории завидный. Но самое удивительное в другом. Рассказывали мне: ежегодно англичане перечисляют в мэрию города Коккола несколько, кажется, всего-то семь фунтов стерлингов на поддержание в потребном виде музея! Оказывается, в Англии существует добровольное общество, что-то вроде клуба, какое занято постоянным поиском, даже могилы безвестного моряка-соотечественника где-нибудь в диких скалах мыса Горн, да где угодно, как бы далеко это ни было, и следят, и материально тоже, за состоянием печального или славного памятника.

Разве такое вот не достойно уважения и подражания!

Жив в памяти и еще один случай. В Италии, в Генуе, похоронен Герой Советского Союза, солдат из Рязанщины Федор Полетаев. В годы войны, бежав из плена, отважно сражался он в итальянском отряде сопротивления и погиб в 1944 году. В один из приходов в Геную решили мы с капитаном Гореловым поклониться могиле соотечественника. Трудность нашего поиска можно себе представить хотя бы по тому, что генуэзское кладбище существует еще со средневековья, нетронутое неблагодарными потомками, ухоженное до такой степени уважения к ушедшим предкам, что тебе, россиянину, становится нестерпимо стыдно за безобразное состояние своих национальных кладбищ где-нибудь под Рязанью или Самарой. Отчаялись мы с капитаном Гореловым найти могилу Федора Полетаева. Оказалось, что легче в ненастном море определиться координатами. И хотели уже вернуться. И тогда ухватился я за последнее, без всякой надежды: выспросить у редких в предвечернем часу прохожих на кладбище – не знает ли: кто, где могила русского солдата Федора Полетаева? Трудность усугублялась еще и тем, что расспросы должны были вестись только на английском языке. В чужом языке и для нас с капитаном Гореловым, и для итальянцев самое "обычное усложнено иной раз до непонимания. Капитан Горелов отнесся к моей мысли с явным недоверием. Да и сам я – тоже сомневался в успехе. Решил попробовать, чтобы совесть успокоить: все, мол, мы сделали, но… Вот и первая встреча на узкой аллее среди великолепных старинных памятников: мужчина и женщина средних лет со своими печальными заботами. И разговор на доморощенном английском. И… о чудо! Мы поняли друг друга! Они знали, где могила русского солдата, но только не Полетаева, а Поэтана. Так звали Федора в Италии его товарищи-партизаны, на свой лад. Плохо веря в невероятное, мы пошли по названным ориентирам и скоро уже стояли у могилы соотечественника, ухоженной, оберегаемой от времени и забытья. Дивились мы. Ведь для итальянцев Полетаев-Поэтан был просто солдатом-чужестранцем. Но все-таки они знали о нем и помнили его первые встречные, хотя прошло несколько десятилетий, хотя он и не был столь знаменит, как, скажем, Гарибальди. Уже возвращаясь с кладбища, почти в потемках, мы с капитаном Гореловым вспоминали своих родных дедов: давно не навещали их могил и – сразу ли найдешь?

Совестливый урок преподали нам итальянцы. Первые встречные. Безымянные. И больше всего я жалел потом, что не догадался пожать им руку.

А могила моего деда по матери, Андрея Васильевича, первостатейного сапожника, давным-давно распахана под Сызранью. И теперь я даже и звезды в небе не отыщу, под какой она была. Могила же деда по отцу, Лавра Михайловича, священника, вообще не знаю где. Ладно хоть Господь оставил имя своего пастыря во мне, неверующем.

Простите меня, Андрей Васильевич и Лавр Михайлович!

В запоздалом раскаянии о небрежении к славным страницам истории города Самары как бы нужно сегодня установить на особняках, где размещались иностранные посольства, мемориальные доски. Всего несколько строк.

А историческая емкость в них – чрезвычайная! И не только для города Самары. В 1941-43 годах за дверями посольских особняков с разноцветными флагами обсуждались, готовились и приводились в действие важнейшие документы, определявшие во многом ход Великой Отечественной войны.

Ставшие доступными, не в полной мере, конечно, архивные материалы Министерства иностранных дел России, разрозненные, почти забытые, иной раз и вовсе неизвестные публикации позволят нам, хотя бы конспективно, приблизиться к историческим вехам ушедшего судьбоносного времени.

МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ В САМАРЕ

Остановимся.

Дом № 126 по улице Молодогвардейской. Посольство Болгарии.

Здесь в критические дни осени 1941 года, когда решалась судьба Москвы, обсуждались ошеломляющие и ныне события. О них рассказывает, со слов маршала Москаленко, Д. Волкогонов в книге «Триумф и трагедия»:

«…При разборе дела Л. Берии в 1953 году он показал, что в 1941 году Сталин, Берия и Молотов обсуждали вопрос о капитуляции. Они договорились между собой отдать немцам Прибалтику, Молдавию и часть других республик. Пытались связаться с Гитлером через болгарского посла. Посол заявил, что «никогда Гитлер не победит русских, пусть Сталин об этом не беспокоится». Сталин в беседе с послом молчал. Говорил Молотов, назвав предложение «возможным вторым Брестским договором». Посол отказался быть посредником в этом сомнительном деле, сказав, что, «если вы отступите хоть до Урала, то все равно победите». После войны болгарский посол Стаменов подтвердил все это».

Другой автор, Б. Соколов в книге «Цена победы. Великая Отечественная: неизвестное об известном» указывает, что об этом же факте намерений Сталина есть устные свидетельства и маршала Г. Жукова.

Дом № 80 по улице Чапаевской. Посольство Японии.

В конце 1941 года в Самаре посол И. Татекава обратился к зам. наркома иностранных дел А. Вышинскому с просьбой о продлении советско-японской конвенции на 1942 год, предоставлявшей Японии возможность рыболовства в русских водах Дальнего Востока. Тогда это было очень выгодно Японии. Мирясь с собственными издержками, Вышинский подписал конвенцию как некоторый залог добрососедских отношений со страной, правительство которой в 1941 году еще вынашивало агрессивные планы против СССР, пристально следя за развитием военных событий на фронтах России.

Может быть, и это, немногое, сыграло тогда определенную роль в умиротворении грозного по тем временам соседа.

Предвидя неизбежность войны, Сталин использовал и малейшую возможность улучшения дипломатических связей с Японией. Интересное подтверждающее свидетельство оставил истории бывший посол Германии в СССР Шуленбург. В конце марта 1941 года министр иностранных дел Японии по пути из Берлина в Токио остановился в Москве. И был принят самим Сталиным.

«…Я лично не был приглашен на большой банкет в Кремле, – вспоминает Шуленбург, – но я присутствовал на проводах Мацуоки на вокзале. Я увидел невероятное. Сталин своей собственной персоной провожал гостя к поезду».

Подтверждение этому неординарному событию приводит Молотов в беседе с писателем Ф. Чуевым 29 апреля 1982 года:

«Сталин был крупный тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор 1939 года о ненападении без согласования с Японией… Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не вышло. Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Сталин сделал жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никого не встречал и не провожал. Японцы да и немцы были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать…»

На родине министра сказали бы: «Его превосходительство «потерял свое лицо». В Москве проще: «Японец-то в стельку напился».

С изрядной долей сомнения следует, очевидно, отнестись к последней фразе Молотова. Если бы так просто все совершалось в международных отношениях! Впрочем, кто знает, – какую-то роль, положительную, столь торжественные проводы, хлебосольные по славянскому обычаю, и сыграли. Русская водка в обильном застолье, она, матушка, всемогущественна, средство, веками проверенное. Значит, действительно, понравились Мацуоке проводы, если, по словам Молотова, он с японцем даже попробовал на два голоса спеть «Шумел камыш, деревья гнулись».