Читать интересную книгу Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

— Вы ведь все время знали, чем занимался мой брат, верно?

— Не стоит обсуждать это по телефону, мсье Лэтем. Приходите ко мне домой на рю Мадлен. Дом двадцать шесть, квартира пять.

Дру сообщил адрес Дурбейну, накинул пиджак и помчался к машине Второго бюро без опознавательных знаков, теперь постоянно сопровождавшей его.

— Рю Мадлен, — сказал он. — Номер двадцать шесть.

— Неплохое место, — отозвался шофер.

* * *

Когда Лэтем увидел квартиру на рю Мадлен, облик Карин показался ему еще более загадочным. Эта большая, со вкусом обставленная квартира с прекрасной мебелью, драпировками и картинами явно превышала возможности сотрудницы посольства.

— Мой муж был человеком состоятельным, — сказала Карин, заметив удивление Дру. — Он не только прикидывался торговцем бриллиантами, но действительно занимался этим со свойственным ему elan[37].

— Видимо, он был незаурядным человеком.

— Не просто незаурядным, а одаренным, — сказала де Фрис. — Садитесь, пожалуйста, мсье Лэтем. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Поскольку в том кафе, куда вы пригласили меня, давали только кислятину, я с благодарностью принимаю ваше приглашение.

— У меня есть шотландское виски.

— Тогда я принимаю ваше приглашение с восторгом.

— Очень рада. — Де Фрис подошла к зеркальному бару. — Фредди всегда говорил, что в доме должно быть четыре вида напитков. — Она сняла крышку с ведерка со льдом и достала бутылку. — Красное вино комнатной температуры, белое охлажденное вино — крепленое и сухое хорошего качества, а также шотландское виски для англичан и бурбон для американцев.

— А как насчет немцев?

— Любое пиво — они, говорил он, пьют всякое. Но Фредди, как я упоминала, был крайне пристрастен.

— Но он наверняка знал и других немцев.

— Naturlich. Он утверждал, что они лезут из кожи вон, подражая англичанам. Виски — подразумевается шотландское, безо льда, хотя немцы предпочитают со льдом. — Она подала Дру стакан и указала на кресло. — Садитесь же, мсье Лэтем, нам надо кое-что обсудить.

— Вы узурпируете мои права, — сказал Дру, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив светло-зеленого бархатного диванчика, на который села Карин. — А вы не составите мне компанию? — спросил он, слегка приподнимая свой стакан.

— Возможно, потом, если это «потом» будет.

— Вы говорите загадками, леди.

— Все зависит от точки зрения. Вам я кажусь загадкой, так же как вы мне. Вы — и американская разведка. А я — само простодушие.

— Мне кажется, это требует пояснения, миссис де Фрис.

— Конечно, и вы его получите. Вы отправляетесь с секретным заданием необычайно талантливого агента, свободно владеющего пятью или шестью языками, и храните его пребывание в Европе в такой тайне, что он остается без всякого прикрытия. У него нет куратора, и значит, никто не несет за него ответственности, никто ничего не может ему посоветовать.

— Гарри всегда имел право выйти из игры, — возразил Лэтем. — Он разъезжал по всей Европе и по Ближнему Востоку. Он мог в любой момент позвонить в Вашингтон и сказать: «Все. Больше не могу». Он был бы не первым глубоко засекреченным агентом, вышедшим из игры. ...

— В таком случае вы не знаете собственного брата.

— Что вы хотите этим сказать? Черт побери, я же рос с ним.

— Профессионально?

— Нет, не в этом смысле. Мы работаем в разных подразделениях.

— Тогда вы понятия не имеете, что это за гончая.

— Гончая?..

— Он такой же фанатик-преследователь, как и те, кого он преследует.

— Он не любил нацистов. А кто их любит?

— Не в этом дело, мсье. Когда Гарри был куратором, активисты в Восточной Германии, оплачиваемые американцами, поставляли ему информацию, на основе которой он давалпоручения своим агентам, таким, как мой муж. Впоследствии же ваш брат не имел такого преимущества. Он остался совсем один.

— Это было предусмотрено характером операции — полная изоляция. Он не мог оставить ни малейшего следа — даже я не знал его конспиративного имени, так в чем же проблема?

— У Гарри здесь не было людей, а у его врагов были свои люди в Вашингтоне. -

— Что вы, черт подери, несете?

— Вы правильно заподозрили, что я знала, чем занят ваш брат, — кстати, его конспиративное имя Лесситер, Александр Лесситер.

— Что? — Потрясенный Дру даже подпрыгнул в кресле. — Откуда у вас эта информация?

— Откуда же, как не от врагов? От одного из членов Братства — так они теперь себя называют.

— Это чертовски дурно пахнет, леди. Нет ли у вас другого объяснения?

— В какой-то мере. Некоторые вещи вам придется принять на веру — для моей безопасности.

— Веры у меня немного, а теперь стало еще меньше, так что перейдем к другому объяснению. А после этого я скажу вам, остаетесь вы на работе или нет.

— Учитывая мой вклад, это едва ли справедливо...

— Попытайтесь пройти испытание, — резко прервал ее Дру.

— У нас с Фредди была квартира в Амстердаме, купленная на его имя и, конечно, соответствовавшая положению богатого молодого торговца бриллиантами. Когда время позволяло, мы жили там вместе, и там я всегда была совсем другой, чем в НАТО... или чем здесь, в посольстве. Я модно, даже экстравагантно одевалась, носила светлый парик, драгоценности...

— Словом, вели двойную жизнь, — снова нетерпеливо прервал ее Лэтем.

— Это было необходимо.

— Согласен.

— Мы принимали гостей — не часто и только очень нужных Фредди, — и меня прекрасно знали как его жену. — Здесь я остановлюсь и кое-что вам объясню, хотя вы наверняка это и сами знаете. Когда влиятельную правительственную организацию кто-то обводит вокруг пальца, она, понятно, избавляется от него. Этого человека убивают или компрометируют, чтобы хозяева ликвидировали его, как двойного агента, не так ли?

— Я слышал об этом.

— Но могущественная организация никогда не признается, что в нее проникли, ибо это подрывает ее авторитет. Случаи подобного рода держатся в глубочайшей тайне и не выходят за пределы организации.

— Об этом я тоже слышал.

— Вот это и случилось в Штази. После того как Фредерик был убит, а Стена рухнула, на нашем автоответчике появились записи телефонных звонков от важных особ из Восточной Германии, настаивавших на встрече с Фредди. С несколькими из них я говорила сама, как жена Фредди. Двое из этих людей (один — четвертый по рангу офицер Штази, другой — дешифровщик, осужденный за насилие и вытащенный из тюрьмы своими начальниками) были завербованы Братством. Они приходили к Фредерику и приносили ему на продажу бриллианты. Я устраивала для них ужины с вином, куда подсыпала порошки, которые, по настоянию Фредди, держала в сахарнице, и когда эти двое стали приставать ко мне, пытаясь соблазнить, каждый спьяну похвалялся, какая он важная персона.

— Тут на сцену выходит мой брат Гарри, — заметил Дру.

— Да. Порошки развязали им языки, и каждый из них рассказал мне о том, что с его подачи Братство узнало об американском агенте по имени Лесситер и готовится к его приему.

— А как вы узнали, что речь шла о Гарри?

— Проще простого. Сначала я задавала вполне невинные, вопросы, а потом более конкретные — Фредди всегда считал это самым правильным, особенно когда человек находится по действием алкоголя и порошков. И вот со временем эти бывшие сотрудники Штази, перекочевавшие к неонацистам, сказали мне одно и то же. А именно: "Его настоящее имя — Гарри Лэтем, он из ЦРУ; отдел тайных операций, время на выполнение задания — два года, кличка — Шмель, вся информация о нем изъята из компьютеров ниже уровня «АА-ноль».

— Бог ты мой! Ведь эта информация поступила сверху, с самого верху! Уровень «АА-ноль» — это директорский кабинет, не ниже... Это уж чересчур, миссис де Фрис!

— Поскольку я не имела и не имею ни малейшего понятия, что значит уровень «АА-ноль», полагаюсь на ваши знания. Я сообщила вам то, что слышала, и, надеюсь, объяснила, почему попросилась в Париж... Так что же, я остаюсь сотрудницей посольства, мсье?

— Несомненно. Только теперь появится одна новация.

— Новация? Не понимаю, в каком смысле вы употребляете это слово.

— Вы остаетесь в отделе документации и справок, но входите теперь и в консульские операции.

— Зачем?

— Помимо всего прочего, вы подпишете клятвенное обязательство не распространять только что сообщенную мне информацию; если вы нарушите клятву, это грозит вам тридцатью годами американской тюрьмы.

— А если я откажусь подписать этот документ?

— Тогда вы становитесь врагом.

— Прекрасно! Вот это мне нравится. Точно и ясно.

— Будем еще точнее, — сказал Лэтем, глядя прямо в глаза Карин де Фрис. — Если вы перейдете на другую сторону или вас заставят перейти, не надейтесь на снисхождение, понятно?

— Принимаю это умом и сердцем, мсье.

— Теперь моя очередь спрашивать. Почему?