Читать интересную книгу Макс Шрёдингер (СИ) - Конопляник Станислав

Мама окликнула меня, когда я был в малине. С колотящимся сердцем я вынырнул оттуда и построился по стойке смирно.

— Ну? — не выдержал я.

Мать покачала головой.

— Мне выметаться из дома? — руки и ноги переставали слушаться, в глазах темнело, я уже продумывал план отступления.

— Погоди ты. Чуть что, сразу бежать, — нахмурилась мать. — Максимка, я понимаю тебя, понимаю потому, что помню себя с Виталиком. Суд дал мне два года условного срока за наркотики.

— Да, ты рассказывала.

— И это я ещё хорошо отделалась. Виталик сел на пятнадцать и мы разводились уже через суд, когда он был в тюрьме. Потом его братки ко мне приходили, — она указала на шрам на виске. — Потом приходили ещё раз, — покрутила выбитым большим пальцем.

— Ты рассказывала и я тогда не понимал, почему ты вообще туда влезла.

— Сейчас понимаешь?

— Понимаю, мам.

— Тогда иди и расскажи Ане, иди прямо сейчас, пока ещё не слишком поздно. И там, поверь, не будет два года условки. Там будет пожизненно или яма в лесу. Доверься матери.

В груди словно ножом резануло. Я покачал головой.

— Нет, мам, я так не могу. Лучше уж как спичка: вспыхнуть и выгореть. А после всю жизнь провести на зоне, чем жалеть, — с тоской в голосе проговорил я.

— Ты просто не знаешь, на что идёшь, — вздохнула мама. — Валенок, доверчивый, точно твой отец Олег. Я разочарована.

— Мне уехать? Не звонить тебе больше? — растерялся я.

— Глупости, — обняла меня мама и чмокнула в щеку. — Будем тебе передачки в тюрьму таскать.

— Да я уж надеюсь, что всё будет хорошо, мам.

— А я надеюсь, что то, что говорила Аня, или действительно правда, или ложь до последнего слова.

Я её обнял покрепче и ничего не ответил, а вот она добавила:

— Оставайтесь здесь столько, сколько нужно. А потом приезжайте в конце лета или осенью, как получше узнаете друг-друга, если до этого момента ничего не случится. Буду рада, если ты окажешься прав.

— Спасибо, мам.

— И вот ещё что. К Николаю Виссарионовичу я на приём её запишу. Она жаловалась, что ей плохо, а она его, оказывается, знает.

Деда Колю? Тесен мир.

Наёмный убийца не будет знать деда Колю, — ухватился я за мысль.

— Спасибо, мам, — ещё раз отозвался я. — Ещё что-нибудь?

— Нет, мои советы здесь бесполезны, — невесело хохотнула она и пошла обратно в дом готовить еду на вечер.

Аня увидела меня, когда я рассматривал куриц в курятнике. Она шла из душевой в новой майке и старой своей юбке, босиком по холодной земле. Взгляд её был немного потерянным.

Она остановилась, не доходя шаг и пряча руки за спиной.

— Я всё испортила?

— Нет, не испортила.

— Но твоя мама меня не приняла же. Или это не так работает?

Я раскинул руки, она прижалась ко мне.

— Я не хочу… прощаться, — голос её дрожал.

В глазах её были слёзы.

— Я ещё не научилась тебя любить! — выдала она мне. Слёзы потекли к бороде.

Я смахнул их, улыбаясь.

— Я бы хотел похвастаться, что уговорил маму дать нам шанс. На самом деле я делаю грязь, — с улыбкой проговорил я.

— И что мы делаем?

— Сегодня остаёмся здесь, а завтра поедем обратно. У меня столько вопросов! Я очень сильно хочу знать ответы на некоторые из них.

Аня смутилась, опустила взгляд.

— Я не на все буду отвечать, — пробурчала она. — Можно?

— Можно. Это тоже называется «договариваться». Пошли погуляем.

Мы шли под руку, смотрели по сторонам, любовались природой, слушали гавканье, кудахтанье, блеенье, мычание — звуки деревни. Хоть и не такие насыщенные, как были в моём детстве, но деревня всё ещё была на плаву, хоть и сложно было назвать её живой и цветущей.

— У тебя были вопросы. Давай, я готова, — выдохнула Аня.

Синяки не лишили Ани боевого настроя.

— Вопросы? Какие вопросы? — пытался сообразить я, вглядываясь в её лицо. — Ты такая красивая, когда улыбаешься.

Она залилась краской.

Я на глаз видел, что на ней не было лифчика. Руки чесались залезть к ней под майку. Какие у неё сиськи? Упругие или мягкие? Обвисшие или торчащие? Собранные или по бокам? О чём-то другом думать было сложно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Давай тогда я расскажу что-нибудь, раз ты не в состоянии.

— Да? — и всё же одна тема меня тревожила и занимала моё сознание, вытесняя даже спрятанную под майкой грудь. — Расскажи мне, почему ты так расправилась с Викторией.

Аня икнула от неожиданности, но руку не выпустила.

— От того, как я преподнесу тебе эту историю, будет зависеть наше будущее?

Она больше утверждала даже, нежели спрашивала.

— Только в какой-то степени. Ты же понимаешь, почему я такое спрашиваю?

— Обычные смертные очень ценят жизни, — кивнула Аня.

— Обычные смертные? Ты всё же бессмертна?

— Макс, — она остановилась, держа меня за руку. — Я не могу умереть от старости.

— То есть я нашёл себе вечно молодую девушку? — мечта любого мужика.

— Ты не осознал. Я не старею. Ты состаришься и умрёшь, наши дети состарятся и умрут, и дети наших детей…

— Наши дети… — поплыл я.

После разговора с матерью из меня выходил стресс.

Аня покраснела до кончиков ушей, опустив взгляд.

— Нужно только разобраться со всем, — шепнула она. — И мы сможем попытаться завести самую нормальную человеческую семью, которой у меня никогда не было.

Откуда семья у колдуньи, выращенной в лаборатории? Всё логично.

— Ты всё ещё хочешь услышать мою историю?

— Дай угадаю. Она будет заключаться в том, что люди, которые лгут, заслуживают смерти, — нахмурился я.

— Так было. Пойми, мне ещё нужно будет встречаться с отголосками своего прошлого, — смущённо произнесла она и мы пошли назад к дому, совершив круг почёта. — Я бы и дальше помогала Виктории, но они снова привезли тебя. Понимаешь? Я не могу быть в двух местах одновременно, не могу делать дела и защищать тебя. А они могут тебе навредить. Я клянусь, если кто-то тебе навредит, я этот мир сотру с лица земли во имя Адельгейды, раздавлю всех и каждого, причастного и непричастного… Макс, прости, не слушай что я говорю!

Она уже не делала пассы руками — прогресс.

— А ты можешь это устроить? — удивился я.

— Я-а… — замялась она, окончательно покраснев и закрыв лицо руками. — Не буду отвечать на твой вопрос, — надулась она. — Они от нас не отстанут, Макс, если не дать отпор.

— Агрессивно? — я не любил это слово.

— Да. И я знаю, что ты и мухи не обидишь, мне так госпожа Ольга Ефимовна сказала. Что?! Что я уже не так сделала?

— Почему она госпожа?

— Потому что твоя мать. И я к ней уважительно отношусь. А как надо? — засмущалась она снова.

— Если ей нормально, то и мне нормально. Ну я «мухи не обижу», это правда. И что?

— Предоставь обижать мух мне, хорошо?

Я нахмурился. Она словила мой взгляд.

— Я клянусь великой Адельгейдой, что никогда не причиню вреда тебе, твоим родным или твоим друзьям, — она подняла руку и после приложила к своему сердцу, поглядывая на меня.

Я сгрёб её в охапку.

— Я тоже хочу руку к твоему сердцу приложить, — выдал я.

Она вначале не поняла, а после смутилась, расхохоталась и поцеловала меня, выпутываясь из объятий.

Камешек из ботинка выпал, хоть след от него и остался. Хоть это и не было больше проблемой, я пообещал себе подумать обо всём, когда в голове прояснится. Когда-нибудь это ведь произойдёт. А не будет ли слишком поздно?

Глава 9. Руки не распускать

Мы гуляли и шутили до самого вечера. Мама попросила накосить травы кроликам. Я вспоминал, как пользоваться косой. Ане она сказала набрать яиц из кубла. Аня пришла с поклёванными руками, но с охапкой яиц, довольная. Мама тут же забинтовала ей руки, хотя та отнекивалась. Кузя пробовал Аню подкалывать: все подколки по поводу внешности, работы и характера она просто игнорировала. На пошлые шутки тупенько улыбалась и очень сильно краснела.

Вечером мы укладывались спать. У матери табу ни на что нет, абы сексом ночью громко не занимались. Ключевой момент — громко. Когда я был маленький, Кузя с Танюхой заделывали первого ребёнка, и я задавал неуместные вопросы маме, после этого табу и ввели. Нас отправили в гостевую с двумя кроватями.