Читать интересную книгу Кристальный грот - Мэри Стюарт

— Ты ведь знаешь, что я не могу так поступить.

— Да, знаю. Ты не посмеешь вернуться и все ему рассказать, не так ли? Оставь ты меня здесь и случись со мной худо, что, по-твоему, ждет тебя?

— Правильно говорят, что ты дьявольское отродье, — сказал Сердик.

Я расхохотался.

— Когда вернемся наверх, можешь говорить все, что хочешь, Сердик, но сейчас, пожалуйста, поторопись. Тебе ничто не угрожает, уверяю тебя. В воздухе сегодня не носится зло, и ты сам видел, как мерлин указал нам дверь.

Он, разумеется, пошел. Бедный Сердик, ему не оставалось ничего иного. Но когда он, высоко подняв факел, встал рядом со мной, я заметил, что он поглядывает на меня искоса, а левой рукой делает знак от злых чар.

— Давай только побыстрее, — сказал он, — вот и все.

Еще два десятка шагов, поворот, и тоннель вывел нас в пещеру.

Я дал знак поднять факел — и потерял дар речи. Это огромная полость точно в сердце горы, эта тьма, едва затронутая сиянием факела, это мертвое спокойствие воздуха, когда слышишь и чувствуешь биение крови в жилах — конечно, это было то самое место. Я узнавал каждую отметину на скале, узнавал саму эту покрытую следами и трещинами от рубил, а затем взломанную напором воды поверхность. Тут был и терявшийся во тьме свод, а в углу, где стояла помпа, виднелась груда проржавевшего металла.

А вот и сырой блеск на поверхности стены, но уже не полоска, а целый занавес сияющей влаги. Там, где были лужи и потеки воды под навесом, теперь широкое, тихое озеро. Не менее трети зала ушло под воду.

Воздух здесь пах как-то странно, дыханием вод и живой скалой.

Откуда-то сверху капало, и каждый удар капели порождал звук, чистый, как теньканье маленького молоточка по металлу. Взяв из рук Сердика теплящийся еще пучок прутьев, я подошел к краю воды. Поднял огонь как можно выше над водой и посмотрел вниз. Ничего не увидел. Огонь отражался от глади вод, как от полированного металла. Я ждал. Свет струился, мерцал и тонул во тьме. Вода не отражала ничего, кроме меня самого; отражение напоминало призрак в зеркале Галапаса.

Я вернул факел Сердику. Тот не сказал ни слова. Все это время он глядел на меня испуганно и как-то искоса.

Я тронул его за руку.

— Теперь можно возвращаться. В любом случае, факел уже почти погас. Пойдем.

Всю дорогу — по извилистой галерее, мимо груд земли и обломков, через выход в морозный полдень — мы хранили молчание.

Небо было голубовато-бледным. На его фоне зимние деревья стояли хрупкие и тихие; как кости, белели березы. Донесся снизу и зазвучал в застывшем звенящим металлом воздухе настойчивый призыв рога.

— Они отправляются.

Сердик ткнул факел в замерзшую землю — загасить. Я начал пробираться сквозь заросли вниз. Голубь все еще лежал там — холодный и уже окоченевший. Кречет тоже был здесь, он отполз от тела своей добычи и уселся рядом с ней на камень, сгорбившийся и неподвижный; он не шевельнулся даже при моем приближении. Я подобрал вяхиря и бросил Сердику.

— Сунь его в седельную сумку. Мне ведь не нужно просить тебя не болтать обо всем этом, правда?

— Да уж не нужно. Что ты делаешь?

— Он не может двигаться. Если мы оставим его здесь, через час он замерзнет и умрет. Я возьму его.

— Осторожнее! Это ведь взрослый сокол.

— Он не тронет меня.

Я подобрал мерлина; спасаясь от стужи, он распушил перья и показался мне на ощупь мягким, как совенок. Я натянул кожаный рукав куртки на левое запястье пониже, и сокол, изо всех сил вонзив когти, уцепился за него. Глаза его были теперь полностью открыты, и дикие темные зрачки неотрывно следили за мной.

Однако сидел он спокойно, сложив крылья. Слышно было, как бормочет себе что-то под нос Сердик, нагнувшись там, где я устраивался поесть и собирая мои вещи. Затем он добавил нечто, прежде не слыханное мной:

— Идем, молодой хозяин.

Когда я влился в хвост свиты моего деда, и мы отправились дальше, в Маридунум, сокол покорно остался сидеть у меня на запястье.

10

Не пытался он покинуть меня и по прибытии домой. Осмотрев его, я обнаружил, что в той погоне за вяхирем и при падении у него повреждены несколько перьев; я подлечил их, как учил меня Галапас, и после этого сокол сидел на ветке грушевого дерева за моим окном, кормясь из моих рук и не пытаясь улететь.

Отправившись к Галапасу, я прихватил с собой и его. Это было в первый день февраля; прошедшей ночью морозец спал и под утро пошел дождь. День выдался свинцово-серым, низко висели облака, под порывами ветра колебались струи дождя. Во дворце свистели сквозняки, и на двери спешно навешивались занавеси, люди же кутались в шерстяные одежды и старались держаться поближе к жаровням. Казалось, над дворцом нависла серая тяжелая тишина. После возвращения в Маридунум я почти не видел деда, он часами держал совет со своими приближенными, и ходили слухи о ссорах и криках, когда он совещался один на один с Камлахом. Однажды, когда я пришел в комнату матушки, мне сказали, что она молится и не может встретиться со мной. Я мельком увидел ее через открытую дверь и мог бы поклясться, что склонившись перед святыми образами, она плакала.

Но в горной долине все шло по-прежнему. Галапас принял сокола, похвалил мою работу над его крыльями, затем посадил птицу на укрытый выступ близ входа в пещеру и пригласил меня подойти к огню и погреться. Зачерпнув для меня из кипящего на медленном огне горшка тушеного мяса и заставив поесть, лишь затем он согласился выслушать мой рассказ. Я поведал ему все, вплоть до ссор во дворце и слез моей матушки.

— Это была та самая пещера, Галапас, могу поклясться! Но зачем? Там ведь ничего не было! А кроме этого ничего не случилось, совсем ничего. Я старался разузнать как только мог, и Сердик среди рабов поспрашивал, но никто не знает, о чем договорились короли и почему мой дед ссорится с Камлахом. Но кое-что он мне сказал. За мной следят. Люди Камлаха. Если бы не это, я приехал бы раньше. Они сегодня уехали, и Камлах, и Алун, и другие, поэтому я сказал, что еду на заливные луга обучать сокола и приехал сюда.

И поскольку он хранил молчание, я повторил с озабоченностью, сделавшей меня настойчивым:

— Что происходит, Галапас? Что все это значит?

— О видении твоем и находке пещеры я ничего не знаю. О причинах же ссор во дворце, кажется, догадываюсь. Ты знал, что у Верховного короля от первого брака были сыновья — Вортимер, Катигерн и молодой Пасцентий?

Я кивнул.

— Кто-нибудь из них был в Сегонтиуме?

— Нет.

— Я слышал, что они порвали с отцом, — произнес Галапас, — и Вортимер собирает свое собственное войско. Говорят, что он хочет стать Верховным королем, что Вортигерну, кажется, грозит мятеж, и как раз тогда, когда это ему меньше всего кстати. Королеву его многие ненавидят, это ты знаешь, мать же Вортимера была доброй британкой, и кроме того, молодым нужен молодой король.

— Значит, Камлах стоит за Вортимера? — быстро спросил я, и Галапас улыбнулся.

— Кажется, да.

Я немного поразмыслил над этим.

— Что ж, как говорится, когда грызутся волки, добыча достается воронам.

Поскольку я родился в сентябре, под Меркурием, ворон был моим знаком.

— Может быть, — ответил Галапас. — Но скорее всего, тебя запрут в клетку раньше, чем ты этого ждешь.

Он сказал это отсутствующе, как бы унесясь мыслями куда-то далеко, и я вернулся к тому, что заботило меня больше всего.

— Галапас, ты сказал, что ничего не знаешь ни о моем видении, ни о пещере. Но ведь это… В этом должна чувствоваться рука бога.

Я глянул вверх, на выступ, где сидел сокол — задумчивый и терпеливый, с полузакрытыми глазами-щелками, в которых отражался огонь.

— Так и есть.

Я заколебался.

— А не можем ли мы выяснить, что он… что все это значит?

— Хочешь снова войти в кристальный грот?

— Н-нет, не хочу. Но, может быть, я должен это сделать. Скажи, как ты считаешь?

Чуть помедлив, он тяжело произнес:

— Да, по-моему, тебе следует войти. Но сначала я научу тебя еще кое-чему. На этот раз ты сам должен сотворить себе огонь. Не так… — Он улыбнулся, когда я потянулся за веткой, пошевелить тлеющие в золе угли. — Положи ее. Перед тем как уехать, ты попросил показать тебе что-нибудь настоящее. Это последнее, что мне осталось показать тебе. Я не понимал… Ладно, не буду об этом. Нет, сядь, дитя, книги тебе больше не нужны. Смотри сюда.

О том, что случилось затем, я писать не буду. Как я уже сказал, это было первое пришедшее ко мне волшебство — и будет последним, которое я забуду. Я нашел его несложным — даже творить огонь, холодный, как лед, и бушующее пламя, и вспышки, ударом кнута пронзающие тьму. Только этому искусству и обучил он меня, не считая некоторых приемов лечения. И это правильно, ибо я был молод, чтобы учиться большему, а искусство это таково, что если ты непригоден или не готов, оно может ослепить тебя.