— Можно? — Волков бочком протиснулся в приоткрытую дверь и остановился на пороге за пятнадцать минут до плановой утренней летучки.
— Заходи, Вова, хватит на косяке висеть.
Северинцев сидел, положив ногу на ногу и обняв руками спинку дивана. На столе лежала непочатая пачка сигарет. Вид у него был злой и очень усталый. Володя уже знал от дежурной сестры, что у Северинцева ночью умер пациент, поэтому решил отложить трудный разговор на «потом». Саня и в лучшем то расположении духа неизвестно как отреагировал бы на подобное откровение. А уж соваться к нему сейчас, значило нарваться на крупную ссору. А ссориться с ним Вове не хотелось.
— Ты что начал курить? — изумился Волков, зная, как ревностно относится друг к своему здоровью.
— С такой жизнью, Вова, не только курить научишься, но и в запой уйдешь, пожалуй. Нет. Это я у Лерки отобрал. Нечего с младых ногтей свою жизнь на дым переводить. А ты чего пришёл-то?
— Да так. Завтра суббота. На шашлычки к нам заехать не хочешь? Наташка очень звала, да и Ксюха постоянно спрашивает, куда ты подевался. Развеешься опять же.
Северинцев улыбнулся, вспомнив свою любимую непоседу-крестницу- четырнадцатилетнюю Вовкину дочку.
— Не откажусь, — он со вкусом потянулся, расправляя мышцы. Устал как ездовая собака, Волк, ты не поверишь!
— Верю, Саня, верю. Тогда давай, сразу сегодня после работы и поедем. Ты когда заканчиваешь?
— Ну, если никакого форс-мажора не случится, в три часа буду свободен.
— Дай-то Бог. Так я зайду за тобой?
— Лады. Ну что, Вовчик, пора главному сдаваться.
— Ага. Пойдём.
* * *
У опера убойного отдела 15-го РОВД Влада Хохлова, дежурство тоже выдалось далеко не лучшим за всю его службу в органах. Если не худшим. Сначала его вызвали к шестнадцатиэтажке, где под окнами первого этажа лежала изломанная фигурка молодой женщины.
— Ну и какого хрена вы нас дёргаете, — поинтересовался у участкового Влад, выглядывая в открытое окно на четырнадцатом этаже. Ежу понятно, что это «парашютистка».
— Ежу может и понятно. А вот нам не очень, — возразил дядька лет пятидесяти в форме участкового, — я думаю, что ей помогли, тем более соседи слышали истерический плач и крики.
— Неужели? Что ж, разберёмся. — Влад осмотрелся.
Квартирка была маленькой, но прибранной и ухоженной. Этакое уютное гнёздышко одинокой женщины с милыми безделушками и вязанными салфетками. Идиллию нарушал лишь бардак на столе, на котором стояли пустая бутылка из-под коньяка подвального разлива и пустой стакан. Из закуски, кроме ополовиненной пачки сигарет, больше ничего не наблюдалось.
— Влад, глянь-ка, — его стажёр Деня Одинцов, аккуратно двумя пальцами подхватил бутылку за самый верх горлышка и придерживая мизинцем другой руки под донышко, повернул к свету.
В бутылке лежала свернутая в рулончик записка.
— Ну-ка дай сюда, — Хохлов стянул с дивана кружевную салфетку и, обернув бутылочное горло, хрястнул ей о край стола.
Одинцов аккуратно подхватил отколовшуюся часть и вытащил оттуда бумагу.
— Я же говорил — «парашютистка», — удовлетворённо хмыкнул Влад, пробегая глазами предсмертную записку погибшей женщины. Несчастная любовь и всё-такое. Втрескалась бедняга в козла женатого, который десять лет мозг ей пудрил. А как про беременность узнал, на хер её послал. Такие вот дела. Лучше бы родила и жила себе спокойно, детку воспитывала. Нет же, в окно полезла, дура! Себя загубила и дитя не рождённое заодно.
— А может это её любовник прыгнуть заставил? — не отступал от своего участковый.
— Неа. Поверь моему опыту, сама она. Насмотрелся я таких по самое «не хочу». Впрочем, экспертиза покажет. Деня, пошли отсюда. Нам здесь больше нечего делать.
Стажёр Денис Одинцов, которого Влад поначалу воспринял в штыки, ему нравился. Мальчишка был неглупым, глазастым, очень наблюдательным и что немаловажно не боялся рисковать своей шкурой. Отец Дениса был областным прокурором и Хохлов недоумевал, почему прокурорский сынок, вместо того, чтобы проходить практику у папы под крылышком, приперся в сыск, где мало того, что полно крови, грязи и человеческой подлости, так ещё и на пулю можно нарваться. Или на нож. Первое время Влад с товарищами по службе третировал парня как хотел, каждый день ожидая, что тот не выдержит и побежит к папочке с жалобой на нехороших дядек. За такие подначки, конечно можно было с лёгкостью схлопотать дисциплинарное взыскание, а то и вообще вылететь из органов, но Влад исподтишка приглядываясь к упрямому пацану, почему-то считал, что Денис лучше сдохнет, чем пожалуется отцу. И он в нём не ошибся. Одинцов был из тех упёртых людей, которые сжав зубы и глотая насмешки, упорно прут к своей цели. Хохлов таких уважал и считал, что в будущем из парня выйдет неплохой опер. Так что однажды он сам выступил против одного из своих приятелей, когда тот в очередной раз принялся гнобить Деньку. Схлопотал за это по роже, лишился отпуска летом за драку на рабочем месте, но с тех пор Одинцов считал его своим другом, смотрел ему в рот и ходил за ним как привязанный.
Потом был ещё вызов. В благополучную на первый взгляд семью, где горе-мамаша, так приложила о стену семилетнего сынишку, за то что он мешал ей трындеть с подружкой по скайпу, что тот упал замертво и больше не поднялся. Век высоких технологий, чтоб его! Потом пьяная драка со смертельным исходом. Потом погоня по улицам города, за угонщиками, которых они пасли давно и плотно. Ими оказались двое несовершеннолетних раздолбаев, которые развлекались тем, что убивали водил дорогих иномарок и угоняли тачки. Ладно бы маргиналы какие или нарики, готовые за дозу мать родную порешить. Вполне себе обеспеченные вьюноши, из приличных семей. Какого хрена этим малолетним сволочатам не хватало в жизни — Хохлов так и не смог понять. И так всю ночь.
Они с Деней принесли ноги в отдел уже в пятом часу утра. Одинцов рухнул на стул и моментально вырубился. Хохлов тоже надвинул на глаза кепку, в надежде вздремнуть хотя бы полчаса. Не получилось. Снова выезд и снова труп. На этот раз молоденькой девушки. Трясущийся дворник-таджик на ломанном русском пытался объяснить, что нашёл её «тама кустик, мой писать ходил».
У трупа уже суетился эксперт-криминалист. Положение тела — сложенные на груди руки, никаких видимых следов насилия и умиротворённое лицо, навевали какие-то смутные мысли о том, что Влад где-то уже такое видел. Но бессонная ночь, сказывалась на его мыслительном процессе.
— Влад, — Одинцов дёрнул его за рукав, отвлекая от копания в собственной памяти.
— Отстань, ты мне мешаешь, — отмахнулся он.