— Вера, у меня есть к вам одна просьба, глубоко личная.
— Говорите.
— Я хочу, чтобы вы поужинали с Эйнис. Возможно, не один раз.
Вера подняла брови, но продолжения не дождалась, и спросила:
— С какой целью?
— С целью рассказать ей несколько впечатляющих историй о ваших впечатляющих мужчинах.
— Зачем?
— Чтобы она осознала, насколько плох её выбор, и изменила его.
— Я не понимаю, при чём тут мои спектакли.
— Мне не нравится новый парень Эйнис.
Вера нахмурилась:
— Это который конюх, или у неё уже более новый есть?
— Конюх, да. Но дело не в том, что он конюх, дело в том, что он козёл. На самом деле, я был бы счастлив, если бы она вышла замуж и перестала висеть у меня на шее, но выбирать ей мужа я не хочу — она карнка, у них тут так не принято. И я сам... скажем так, совершил целую череду необдуманных поступков, позволив ей поверить, что она в своей жизни может получить всё что угодно, и жить так, как она захочет. Поэтому сейчас резко менять политику и заявлять ей, что она выйдет за того, за кого я скажу... будет довольно смело. Она не выйдет, она сорвёт церемонию, плюнет мне в лицо и будет права. И даже если выйдет, то жить мирно не будет, и при первом же конфликте сбежит обратно, а конфликты будут, потому что она та ещё примерная жена. И вместо того, чтобы пересадить её со своей шеи на шею мужа, я получу её себе навечно, и, что гораздо хуже, она будет не пойми кем — дочерью она официально не является, сестрой тоже, я внёс её в завещание, но не удочерил, я не имею права принимать такие решения без матери, а она мне отказала, я просил её много раз, там без шансов. Поэтому любое моё вмешательство просто испортит Эйнис репутацию. И испортит мои с ней отношения, которые и так не очень. Я хочу от неё избавиться, и я хочу, чтобы это было надёжно — то есть, она должна сама выбрать себе мужчину, и сама захотеть за него замуж, и не просто платье и банкет, а жить долго и счастливо, чтобы с ним было лучше, чем со мной. На данный момент её выбор ужасен. И я хочу, чтобы она это поняла и бросила его. И, так сложилось, что общение с вами её к этому подталкивает лучше всего. И вообще ей от общения с вами всесторонне лучше.
Вера подняла брови ещё выше, хотя это было уже сложно, и уточнила:
— Это она вам так сказала?
— Нет, это мне Кайрис написала в отчёте, я негласно проверяю всех, с кем хоть как-то контактирую, об этом никто не знает. И вас я попрошу об этом молчать. Потому что Эйнис этого ни за что не признает, и ей будет неприятно узнать, что кто-то догадался о том, насколько сильно вы ей нужны, приятны и полезны в этих вопросах.
Вера потёрла лоб, пытаясь вернуть брови на место и дать себе секунду на осознание, и решила быть конструктивной:
— В итоге, что я должна ей рассказывать?
— Что захотите. Моя цель — чтобы она осознала, что её парень ужасен, и бросила его. Я не только вас об этом прошу, я просил Кайрис, Дайнис и жену Дока. Но Кайрис для неё не авторитет, потому что она всех мужчин не любит, Дайнис для неё не авторитет, потому что она наоборот любит всех подряд, но тем не менее, до сих пор не замужем, а жена Дока при единственной встрече полчаса жаловалась Эйнис на то, как ей замужем плохо, как Док ей обещал золотые горы, а в итоге не смог обеспечить даже своего присутствия дома на праздниках, и как она вообще по жизни страдает в браке каждый день, мне её убить хотелось. По всем отчётам, она в браке счастлива, почему она это сказала, чёрт её знает, может быть, надеялась, что это передадут мне, и я буду чаще отпускать Дока на выходные. Короче, это тоже не сработало. Больше просить некого, остались только вы.
— Она меня не любит, это же очевидно.
— Не любит. Но общение с вами идёт ей на пользу, и она это сама понимает. Она даже прикладывает усилия, чтобы вести себя прилично, в вашем понимании. Чтобы вы продолжали с ней общаться и делиться опытом отношений. В её представлении, вы в этом на диво хороши.
Прозвучало с невероятной досадой, министр смотрел в стену перед собой, но выглядел так, как будто эта стена — причина всех его бед. Вера осторожно поинтересовалась:
— Почему у неё такое представление?
— Потому, что если вы умудрились с такой молниеносной скоростью и без потери качества заполучить себе под каблук самого меня, то вы — эксперт.
— Ух. Мощно, — Вера нервно усмехнулась и попыталась сделать несерьёзный голос: — Откуда у неё такие мысли?
Министр ответил предельно серьёзно:
— От глаз.
— У неё богатая фантазия, помноженная на подростковый максимализм.
— Нет.
Вера тоже стала изучать стены, но взгляд как-то сам собой вернулся к мокрым рукам министра, и наткнулся на его обвиняющий и недовольный взгляд. Обострёнными чувствами сэнса Вера ощущала, что он дико смущён, и эта нервозность не от злости, а от неловкости, такой у него способ с этим справляться. Он тоже что-то увидел в её глазах и с той же решимостью сказал:
— Да. Как выразился один гений, это только слепой не видит, но если у него есть зрячие друзья, то они ему уже рассказали. Так что делайте что хотите, я заранее согласен с любыми вашими методами, других вариантов у меня всё равно не осталось. У Эйнис от общения с вами зарождаются зачатки самоуважения, что вроде как прекрасно. Это не мои слова, это цитата из отчёта Кайрис. Так что я в ваши методики лезть не буду, а если вы получите результат, щедро отблагодарю.
У Веры от этого намёка на взятку внутри появилось нехорошее ощущение, по старой памяти, но она уже не помнила, откуда оно взялось, просто возникло, как флешбэк. Она прохладно поинтересовалась:
— Каким образом?
Он заметил её тон и резко сменил свой, опять включив котика:
— А что вы за это хотите?
Она улыбнулась невольно, тут же взяла себя в руки и изобразила стервозное лицо, лучше всего подходящее для заключения сделок:
— Я хочу нормального собеседника, который мне болотную ауру Эйнис компенсирует. Мне физически тяжело с ней общаться, мне от этого плохо.
— Всё прямо настолько серьёзно?
Она посмотрела на него молча, изо всех сил надеясь, что он придуривается, потому что если он всерьёз не понимает, это будет значить, что он пропустил мимо ушей вообще всё, что она миллион раз говорила по этому поводу. Он как будто растерялся, не в состоянии определиться с образом и уровнем серьёзности, на лице то появлялась, то исчезала улыбка, потом пропала окончательно, и Вера сказала:
— Да, это «прямо настолько серьёзно», как я уже устала вам объяснять. Я не веселья ради прошу снять амулеты.
— Эйнис была без амулета.
— Я не о том. Я же вам говорила, если мне с кем-то не нравится, я с ним не общаюсь. Потому что я от плохих людей плохо себя чувствую. А от хороших — хорошо. И поэтому я очень переборчива в собеседниках. И как только понимаю, что мне неприятно, я встаю и ухожу, я могу это сделать посреди ужина, потому что мне проще выдержать осуждение и обвинение в некультурности, чем лишнюю минуту с неприятным человеком. Я думала, так у всех, но с возрастом встречаю всё больше людей, которым это не сложно. Но я до сих пор думаю, что они себя пересиливают просто, ради каких-то выгод в будущем. Для меня... я не знаю, какие это должны быть офигенные выгоды, чтобы я прямо взялась себя пересиливать. Не знаю, я допускаю, что они существуют, но я пока не видела.
— Нормального собеседника — это какого?
— Счастливого. Весёлого, умного. Фредди сойдёт, он классный. Андерс де’Фарей. Дженис. Пожарные, особенно Макс. Артур, может быть, надо смотреть.
— Что значит — надо смотреть? Этот параметр меняется?
— Да. Если человеку хорошо, то и мне с ним хорошо, а если плохо — то мне от этого хуже. Но если он мой друг, я могу на него повлиять и вытащить, я от этого устану, но если оно того стоит, то я напрягусь и сделаю это, я часто так делаю. Обычно я общаюсь с творцами. Скульпторов люблю в последнее время, музыкантов, раньше были поэты и певцы, тоже хорошо. На работе ювелиры мне нравились, они почти все были офигенные, я могла хоть с каждым стоять по часу трындеть. У меня были фавориты, конечно, но там в среднем по больнице всё было гораздо лучше, чем на всех моих прошлых работах. Я не знаю, от чего это зависит, подозреваю, что всё-таки от работы руками и создания чего-то нового.