— Эй, детки, что эта капридифолия значит? — спросил ребят дядюшка Сарво.
— А то и значит, что накрылась богадельня осиновым ушатом, — совсем по-морскому выразились детки. — Завелась в ней какая-то заразная хворь, и всех вывезли за город. Чтобы мы ее не подцепили.
— Что за хворь? — строго спросил старый боцман. — Как выглядит?
— Да никак не выглядит. Просто приходим мы утром, а дверь заперта. Нам сторож Черепахиного амбара сказал, там теперь ночным сторожем Вильгельм Отто, который из береговой стражи, — объяснили ребята. — Он после заката заступает на вахту, но приходит раньше — сидит на тюках, болтает с грузчиками. Он видел, как наших старичков увозили. Теперь вот ждем: может, хворь кончилась и тех, кто жив, обратно привезут?
— Всех, выходит, увезли, — уточнил дядюшка Сарво. — И кастеляншу? И стряпуху? И старого зануду Липрехта?
— Всех-всех…
Черепахин амбар был сразу за Верблюжьим амбаром, напротив Змеиного амбара — названия им дали по большим каменным животным над воротами. Хозяин десять раз сменится, улице другое имя дадут, но никому и в голову не придет отковыривать каменную черепаху весом в триста фунтов.
К Змеиному амбару сбоку был пристроен кабачок «Люсинда» — там и сели, решив, что до заката вполне можно пообедать. Простой люд, приходивший в «Люсинду» поесть каши со шкварками, ничего толком о богадельне не знал, разве что был благодарен магистрату, так решительно пресекшему заразу.
Вильгельма Отто прождали долго, и за это время дядюшка Сарво перебрал все известные ему заразные хвори, включая черную оспу, рябую оспу, бубонную чуму, горловую чуму и всю ту дрянь, которую можно подцепить у гулящих девок. Насчет девок Георг усомнился — хотя их в портовом городе больше двух сотен, но городскому врачу вменено в обязанность раз в месяц их осматривать. Другое дело, что девками занимаются его ученики и могут по неопытности проворонить важные приметы. Но Герден тем и славится, что портовые девки — относительно чистые. Они и сами о себе заботятся, подозрительного гостя могут спустить с лестницы. Иначе виновницы неприятностей будут пороты на городской площади и выкинуты из Гердена навеки.
— Нет, это не девки виноваты, — согласился дядюшка Сарво. — Но посуди сам, сынок, хворь прицепилась к одному-единственному дому во всем городе. Что-то тут неладно.
Вильгельм Отто, придя, подтвердил: да, неладно. Старых моряков увезли в закрытых повозках среди ночи. Сопровождала их особая стража — отряд помощников городского палача, более двадцати человек. И не потому магистрат платил жалованье такой ораве, что преступлений совершалось множество, а просто в их обязанности входил и вывоз всякого мусора, включая самый вонючий. Это было дурным знаком — значит, все-таки зараза…
— И что, молча позволили себя увезти? — спросил Георг.
— Сдается мне, уж до того были больны, что и голоса поднять не могли, — ответил Вильгельм Отто. — А вот кое-что оставили. Я как раз вышел на угол поглядеть, как повозки отходят, так из последней вылетел перстень и — звяк!
— Какой перстень?! — прямо зарычал дядюшка Сарво.
— Серебряный. Я его руками брать-то побоялся, поддел на палку и в щели схоронил. Мало ли, какая зараза? Вот выяснится, что…
— Веди, показывай! — хором закричали Георг и дядюшка Сарво.
Щель была между серым камнем амбарного фундамента и пурпурно-синим камнем брусчатки, которую магистрат закупил чуть ли не в Свенске. Послали Ганса за палочкой, с трудом выковыряли перстень, и дядюшка Сарво, разглядев его, сказал прямо:
— Сынок, дело неладно. Знаешь, что это?
— Нет, не знаю, — честно признался Георг.
— Это когда «Северную деву» выкинуло на Эрхольм, парни, что там две недели просидели, получая в день полкружки пресной воды и две галеты, как-то ненароком спасли сундук с золотой посудой. Арматором «Северной девы» был отец Абеля Цумзее — Гильберт Цумзее, тот еще пройдоха. Но он парней отблагодарил и всем, кто уцелел, подарил, кроме денег, еще серебряные перстни. А на них, чтобы помнили, велел носовую куклу «Северной девы» изобразить — ну так вот она. Матти как раз был на Эрхольме. У него и у Анса Ансена были такие перстни… нет, вру, еще Петер Шпее — Петер-толстяк, помнишь, он еще спьяну забрел на «Морского ангела» вместо «Доротеи» и потащился не в Вердинген, где его ждала невеста, а на юг, в Порту-Периш… — дядюшка Сарво задумался, вспоминая. — Впрочем, он и в Порту-Периш на ком-то чуть не женился… Вот он тоже носил такой перстень, а получил его от брата. Брата сожрала гнилая горячка на обратной дороге из Норскеншира… должна же быть хоть какая-то память…
Старый боцман загрустил было, но опомнился.
— Давно это было, сынок. Еще твой батюшка был в небесах безгрешной душенькой и приглядывался, в какое бабье чрево вселиться…
Георг с любопытством разглядывал толстый серебряный перстень, надетый на палочку. Узнать в причудливой загогулине женскую фигуру было мудрено. Он не сразу вспомнил, что «северными девами» в Абенау называют хвостатых сирен, а рисуют их так, что задранный раздвоенный хвост торчит у «девы» за спиной, образуя над плечами нечто вроде крылышек. Но дядюшка Сарво был прав — такой перстень уж ни с чем не спутаешь.
— Если так, то дядюшка Матти с этим сокровищем добровольно бы не расстался, — сказал Георг. — Он ведь даже не носил перстень, а где-то прятал.
— Поди поноси, когда пальцы распухли и стали хуже клешней, — возразил старый боцман. — У него эта болезнь завелась от сырости. Анс свой перстень тоже не носил, тоже прятал. Но он мне сказал как-то, что хочет лечь с этим перстнем в могилу. И надо же — уезжая, кто-то из них потерял такую памятную вещицу…
При этих словах дядюшка Сарво как-то туманно посмотрел на Георга.
— Да, мне тоже кажется, что перстень из повозки выбросили нарочно, — ответил на взгляд Георг. — Что-то этим наши старички хотели сказать.
— Давай думать, сынок. Но сперва заплати-ка пару грошей Вильгельму Отто. А перстень мы заберем.
— Как это заберете?! — возмутился сторож.
— Очень просто, — дядюшка Сарво снял находку с палочки и с трудом надвинул на толстый палец. — Заразы в нем никакой нет. Это и мальку глупыша ясно. Потому его и выбросили, чтобы простак вроде тебя подобрал да по всему Гердену раззвонил. Рано или поздно про перстень бы услышали те, кто помнит его историю. Говоришь, в Северные ворота их увезли? И среди ночи ворота для повозок отворили?
— Да. А двух грошей мало, — заявил сторож.
— Дай ему, сынок, третий грош, и пусть угомонится.
Потом дядюшка Сарво взял курс на кабачок «Мешок ветра», велев Гансу идти следом с клеткой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});