работа, Клемми. Работа выборного чиновника. Насколько я помню, никто тебя на должность не назначал, и ты не мужчина.
Неужели Венеция думает, что я оставлю ее шпильку без ответа? Хватит ходить на цыпочках вокруг ее внебрачных интрижек.
– Как интересно, Венеция. Насколько я помню, ты даже не в браке с выборным чиновником, и все же премьер-министр делится с тобой важными государственными секретами в любовных записочках, спрашивая твоего совета.
Нелли ошарашена. Я догадываюсь, что она все же не была в курсе откровенной связи Венеции с премьер-министром.
– Генри называет меня своей путеводной звездой, знаешь ли, – говорит Венеция, краснея. – И у нас чисто интеллектуальные взаимоотношения.
– Ни одно ласковое прозвище не скроет того факта, что твой Генри – премьер-министр – женатый мужчина.
– Я знаю твое мнение на этот счет. Ты такая моралистка, Клементина. Генри и Марго больше даже не спят вместе. Ты единственная в нашем кругу, кто не желает рассматривать внебрачные связи любого вида, даже эмоциональные. Ты и твой муж-ханжа.
– И я даже помыслить не могу о том, чтобы кто-то из нас вступил в такие грязные отношения. Можешь пойти и передать это своему драгоценному Генри и твоей лучшей подружке Вайолет.
Невеселый смех слетает с тонких губ Венеции.
– О, нет, никто не может обуздать Вайолет. Но тебе нечего бояться ее уловок, Клемми. Твой драгоценный Уинстон без ума от тебя.
Я больше не могу терпеть присутствия Венеции. Я встаю, беру сумочку и говорю:
– Так и должно быть. А я – от него.
Глава десятая
28 марта 1912 года
Лондон, Англия
Я не позволю этому состоянию выздоровления сдерживать меня. Четыре недели приказного постельного режима оторвали меня от Уинстона, вернули в домашнее заточение к пронзительным голосам Дианы и Рэндольфа, причем последний постоянно закатывает истерики. Доктор настоял, чтобы никаких речей, митингов, светских мероприятий, и Уинстон согласился. Он, по его словам, отправился в плаванье в одиночку.
Неужели напряженная поездка в Белфаст была причиной выкидыша и последующей болезни, что заточила меня в этой комнате? Конечно, Нелли приписывает мои недуги Белфасту. Эта мысль угнетает меня, но я не изменю своего решения сопровождать Уинстона, даже зная о последствиях.
Мое необщепринятое участие в делах Уинстона по Адмиралтейству заставляло делать большие глаза не только Венецию, но и многих других светских дам. Поездка же в Белфаст вызвала тревогу у моей сестры и невестки, Гуни. Белфаст, как заявляла Нелли, опасный город, посещение его не входит в обязанности жены, и Гуни соглашалась с ней. В душе я понимала, что они правы, но они не знали о близорукости моего мужа, и ему необходимо мое руководство, особенно когда из-за визита Уинстона в Белфаст возникла угроза беспорядков.
Волнения в Ирландии назревали по поводу вопроса о гомруле[31], заключавшегося в том, чтобы дать этой стране собственное правительство, но под контролем Англии. Лидеры правительства либералов хотели, чтобы Уинстон посетил Белфаст не как лорд-адмирал, а как член парламента от Либеральной партии, и выступил в поддержку самоуправления. Мы прибыли в Белфаст паромом компании «Странрар и Ларне». Остановившись в «Гранд Сентрал отеле» на ланч и попробовав местной рыбы, мы быстро вышли под проливной дождь к ожидавшей нас машине. Во время спуска по Ройал-авеню я поплотнее укуталась в мое черное отороченное мехом пальто-кокон. Мы с облегчением улыбнулись друг другу. Возможно, опасения насчет беспорядков и протестов профсоюзов при наличии полиции и армии были не обоснованы.
Но подъехав ближе к стадиону Кельтского футбола, где Уинстон должен был произнести речь, машина остановилась. Улица была перекрыта не машинами и экипажами, а людьми. Толпа взревела, узнав нашу машину – их предполагаемую цель.
В открытые окна старались просунуть руки, перекошенные ненавистью лица прижимались к стеклам. Машина начала вздрагивать от того, что в нее швыряли всякое, а потом стала раскачиваться под напором толпы. Переднюю часть машины оторвали от мостовой, и наш водитель стал орать. Меня охватил ужас, и мне самой захотелось завопить. Но я встретила взгляд Уинстона и поняла, что нам надо не терять хладнокровие и присутствие духа.
– Пожалуйста, уберите руки от машины, сэр, – я произнесла это громко, но вежливо, и встретилась взглядом с рабочим с верфи, который осыпал бранью Уинстона с другой стороны моего окна.
Он прищурился, по-видимому, впервые заметив меня.
– Там баба в машине, – крикнул он людям, окружавшим нас. Качка прекратилась, и толпа, окружавшая машину, расступилась. Мы выехали прямо на футбольное поле и выступили с речами, словно ничего не случилось, но внутри меня трясло. Только потом я услышала краем уха, как лорд Пирри[32], принимавший нас, шепотом обмолвился Уинстону об этом неприятном происшествии, что если бы я не обратилась к разъяренной толпе с такой твердой, но вежливой настойчивостью, то нашу машину перевернули бы, и неизвестно, чем бы все закончилось.
Удар в дверь и характерный стук сказали мне, что это Уинстон. Я пригладила волосы, расправила шелковый вышитый пеньюар, нащипала щеки, чтобы на них появился здоровый румянец, и открыла книгу, лежавшую у меня на коленях. Я не хочу показаться бездеятельной. Оставалось шесть дней постельного режима, и я решительно настроена немедленно броситься в драку.
– Войдите.
Уинстон, во фраке, заглядывает в щелку.
– Клемми, как ты, моя дорогая?
Почему он в вечернем туалете? Я слежу за календарем светских событий и не помню ни о каком мероприятии сегодня вечером. Возможно, он планирует заехать в клуб поиграть в карты.
– Очень хорошо, Мопсик. Садись.
Он садится на самый краешек моей кровати, словно у меня заразная болезнь.
Одарив меня полуулыбкой, он говорит:
– На твои щеки снова вернулся румянец, Котик. Думаю, ты выздоравливаешь.
– О, я на это надеюсь, Уинстон. Ненавижу покидать тебя.
– Не о чем беспокоиться, Котенок. Мистер Мопс может позаботиться о себе… хотя он всегда счастливее и намного успешнее, когда рядом с ним мурлычет Кошечка.
Его слова успокаивают меня. Откинувшись на груду подушек, я спрашиваю:
– Ты уходишь в Другой клуб[33]? – Когда Уинстон и его близкий друг Ф. Э. Смит были занесены в черный список клуба из-за их кажущегося нахальства и, в случае Уинстона, за дезертирство из Либеральной партии, они организовали собственный клуб – Другой клуб. Теперь в нем состоял Ллойд Джордж, двадцать четыре члена парламента и пестрая смесь авторитетных представителей высшего света.
– Нет, не сегодня. Смит нет, – он выглядит смущенно, и я замечаю, что он не ответил на мой вопрос прямо.
– Тогда куда при всем параде?
– К Асквитам.
Если он одет по-вечернему и идет