— Но как они прознали про эти маршруты? — подивился Эф.
— Они тут трудились не покладая рук. Разведывали ходы, искали пропитание. Ты когда-нибудь слышал такое название — Волстедская сеть?
— Волстедская сеть? Как Волстедский акт? Ты имеешь в виду сухой закон?
— Ну да. Тогда ресторанам, барам, всяким ночным заведениям, где нелегально продавали спиртное, пришлось открыть свои подвалы, чтобы уйти в подполье в буквальном смысле. Это город, который постоянно достраивает сам себя. Вообрази, что все подвалы и подземные помещения соединены тоннелями, акведуками, трубами старых коммуникаций… Поговаривают, что можно переходить из квартала в квартал, из района в район, вообще не поднимаясь на поверхность. Из любой точки города в любую другую точку…
— Дом Боливара! — Эф вспомнил о рок-звезде, одном из четырех выживших пассажиров с рейса 753. Габриэль Боливар выбрал себе для жилья старое бутлегерское заведение, под которым был обустроен тайный винный погреб, имевший выход в сеть подземных тоннелей.
Они миновали еще один боковой тоннель. Эф оглянулся, проверяя, нет ли погони.
— Откуда ты знаешь, куда нам идти? — спросил он Василия.
Фет показал на еще один бродяжнический знак, процарапанный в камне — возможно, затвердевшим, как коготь, ногтем какой-нибудь твари.
— Что-то за этим кроется, — сказал он. — Как пить дать. Но держу пари, что платформа «Паромной петли» не более чем в двух кварталах отсюда.
Назарет, Пенсильвания
Августин…
Августин Элисальде поднялся на ноги. Он стоял в вареве абсолютной темноты. В кромешном, осязаемом чернильном мраке, лишенном даже намека на проблеск света. Типа космоса, только без звезд. Он поморгал, желая удостовериться, что глаза открыты. И они таки были открыты. Никаких изменений.
Это смерть? Нигде на белом свете не может быть так темно.
Должно быть, смерть. Так и есть. Он, бля, помер.
Или… может, они уже обратили его? Может, он теперь вампир? Тело отобрали, а эта старая его часть, та, что думает, заперта в темноте мозга, как пленник, которого держат на чердаке. Может, прохлада, которую он ощущал, и твердость пола под ногами — всего лишь проделки ума, возмещающего отсутствие ощущений, и он навсегда замурован внутри собственной головы?
Гус полуприсел, пытаясь увериться в своем существовании за счет движений и отдачи органов чувств. Слегка закружилась голова — глазам не на чем было сфокусироваться, — поэтому он пошире расставил ноги. Протянул руку вверх, подпрыгнул, но до потолка не достал.
Его рубашка колыхнулась от случайного легкого ветерка. Пахло грунтом.
Почвой.
Он был под землей. Похоронен заживо.
Августин…
Вот, снова. Голос матери. Она звала его, как бывало во сне.
— Мама?
Его голос эхом вернулся к нему, и Гус вздрогнул. Он вспомнил маму в том виде, в каком он ее оставил: она сидела в своей спальне, в стенном шкафу, под грудой сброшенной с вешалок одежды. Сидела и плотоядно смотрела на него, обуреваемая голодом новообращенной.
«Вампиры», — сказал тот старик.
Гус повертелся на месте, пытаясь угадать, откуда доносился голос. Ему не оставалось ничего другого, кроме как следовать этому звуку.
Он сделал несколько шагов, уткнулся в каменную стену и начал нащупывать дорогу дальше, водя руками по гладкой, слегка изгибавшейся поверхности. Его ладони все еще были воспалены и кровоточили — в тех местах, где их искромсал осколок стекла, которым он орудовал, убивая (нет — уничтожая!) своего брата, обернувшегося вампиром. Гус остановился, ощупал запястья и понял, что наручников, которые он таскал с момента бегства из-под стражи, — «браслеты» были соединены цепочкой, но цепочку расстреляли из арбалета охотники, — этих наручников больше на нем не было.
Охотники… Они и сами оказались вампирами. Появились откуда ни возьмись на той улочке в Морнингсайд-Хайтс и вступили в сражение с другими вампирами — ни дать ни взять бой двух группировок в гангстерской войне. Только вот охотники были хорошо экипированы. Вооружены до зубов, отличная координация действий. Колесили на машинах. Ничего похожего на тех кровожадных тупоумков, с которыми Гус столкнулся ранее. Столкнулся и уничтожил.
Последнее, что он помнил, — как его закинули на заднее сиденье внедорожника. Но — почему именно его?
Еще одно легкое дуновенье ветерка скользнуло по лицу — как последнее дыхание самой матери-природы, — и Гус последовал за ним, надеясь, что движется в верном направлении. Стена закончилась острой гранью угла. Он попробовал нащупать поверхность напротив, слева от себя, и обнаружил там то же самое — стена обрывалась острым углом. Посредине была пустота. Словно дверной проем.
Гус наугад прошел немного вперед, и новое эхо его шагов подсказало, что помещение, куда он попал, было шире предыдущего, с более высоким потолком. Здесь тоже ощущался легкий запах, странным образом знакомый. Гус попытался распознать его.
Есть! Так пахла жидкость для чистки, которой он пользовался в тюрьме, когда получал наряд на уборку. Нашатырный спирт. Пахло слабо, не так, чтобы щипало в носу.
Затем что-то начало происходить. Гус подумал было, что мозг опять играет с ним шутки, но быстро осознал: нет, в помещении действительно светлело, только очень медленно. Это — и еще общая неясность ситуации — наполняли его душу ужасом. Наконец он различил две лампы на треножниках, они были широко расставлены у дальних стен и постепенно наливались светом, разбавляя им густую черноту.
Гус прижал к бокам полусогнутые руки и крепко напряг их, как это делают мастера смешанных боевых искусств, которых он видел по Интернету. Лампы продолжали разгораться, но настолько медленно, что прибавление мощности было едва различимо. Однако зрачки Гуса так расширились от темноты, а сетчатка настроилась так чутко, что глаза среагировали бы на любой источник света.
Поначалу он его не распознал. Существо стояло прямо перед ним, не более чем в трех-четырех метрах, но голова его и конечности были настолько бледны, недвижны и гладки, что зрение воспринимало их как часть каменной стены.
Единственное, что выделялось, — это пара симметричных темных отверстий. Не черных, но почти черных.
А на самом деле — глубочайшего красного цвета. Кроваво-красного.
Если это и были глаза, они не моргали. И не сверлили Гуса взором. Они смотрели на него поразительно бесстрастно. Эти глаза были столь же равнодушны, как пара красных камней. Налитые кровью глаза, которые уже увидели все, что только можно было увидеть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});