«В 1904 году, — вспоминает М. Д. Усов, — я встретил батюшку на вокзале железной дороги и усадил в свой экипаж. Дорогой старец и говорит мне:
— Ты, сынок, возьми для меня билет на обратный путь, с вечерним поездом я сегодня уеду.
Посланный приказчик принес проездной билет для батюшки, и я положил его к себе. Около часа дня отец Варнава зашел ко мне в лавку и всех благословил. На мое замечание, что проездной билет готов, он улыбнулся и сказал:
— О, нет, сынок, меня не посадят на поезд.
— Не имеют права, — возразил я.
Батюшка молча вышел из лавки и уехал.
Я растерялся и не знал, чем объяснить столь загадочные слова. Посмотрел билет, и что же? На нем вместо сегодняшнего числа стоит завтрашнее… Конечно, служащий тотчас же отправился поменять билет. Но каково же было наше общее удивление происшедшему!»
Старец Варнава совершенно неожиданно посетил М. Д. Усова в Санкт-Петербурге перед своей кончиной в феврале 1906 года. «Тогда у меня были гости и жених моей дочери Н. Б., — рассказывал М. Д. Усов. — Мы все чрезвычайно обрадовались батюшке, а он между прочим обратился к жениху с такими словами: „Вот тебе мое послушание: первую неделю говеть и постом реже ходить к невесте“. Затем, обращаясь ко мне, он сказал: „А тебе мое послушание: делай свадебку маленькую“.
— Батюшка! Ведь это дело не мое, а жениховой стороны, — возразил я.
— Ты слушай, что тебе говорят, — внушительно промолвил благодатный старец.
Но мы не послушали его наставления и назначили свадьбу на 30 апреля, пригласив до двухсот человек гостей. За заказанный в кухмистерской обед дали задаток сто рублей еще в марте. Вдруг без всякой видимой причины отец жениха в половине апреля опасно заболел. Врачи назначили ему операцию, болезнь все усиливалась, и на скорое выздоровление была потеряна всякая надежда. Стало уже не до балов… И пришлось нам, отказавшись от задатка, действительно, сделать „маленькую“ свадьбу в моем помещении, как и говорил нам дивный старец».
«Приехала я однажды в 1906 году к батюшке Варнаве, — рассказывала жительница Москвы Грачева, — а батюшка вместо обычного привета вдруг и говорит мне: „Что это ты надумала в такое время ехать, ведь, слышно, забастовка будет на железной дороге, как поедешь обратно в такую смуту?! Спеши скорее назад, да, смотри, не закружись!“ Что же это, думаю, даже и передохнуть не дал батюшка, уж и обратно торопит. А он еще настойчивее повторяет, чтобы торопилась назад да не закружилась бы где. И поехала я тотчас же обратно. На вокзале, гляжу, народу почти никого нет, служащие все какие-то развеселые. Села в вагон — совсем пустой. Поезд тронулся и с места до Москвы летел без остановки. Вагон в пути так сильно колыхался из стороны в сторону, что я не чаяла и доехать. Но за молитвы старца все же обошлось благополучно мое путешествие, и я с радостью покинула вагон по приезде на вокзал. Но тут-то вот и довелось испытать, что означали слова батюшки „не закружись“. Сошла на платформу и закружилась, не знаю, куда идти к выходу: везде народ толпится растерянно в ожидании поезда, и никто никак не добьется толкового ответа от станционной прислуги, полиция силится сохранить порядок… В суматохе я взмолилась к кому-то, чтобы хоть провели меня до извозчика. Спасибо, добрый человек не отказал, вывел меня на улицу. Вот как ясно видел все даже до мелочей наш родимый батюшка! Поэтому-то я и не начинала никогда ничего важного без его благословения. И слово его всегда исполнялось в моей жизни. Так, когда сын мой задумал жениться и написал мне из Н., с места своей службы, прося благословения, я первым делом отправилась к батюшке за советом. Старец спросил, что я сама-то думаю о выборе сына. Я никогда не видела и не знала его невесту и потому сказала батюшке, что слышала от других, будто бы у нее гордый нрав. Батюшка и говорит мне как бы в каком-то раздумье: „Хоть и женится, хоть и не женится твой сын, ему все же придется жить одиноко!“ Как-то жутко стало мне от этих слов, а старец на прощание опять повторил мне то же самое о судьбе сына. Владимир (так зовут его) женился на своей избраннице и уже имел ребенка, когда жена оставила его, и он теперь живет один, как и предрекал старец Божий».
В 1905 году в Оренбургской губернии был неурожай, так что многие из казаков не знали, что будет с их семьями ввиду надвигающегося голода, к тому же многих из них по случаю войны с японцами отправили на Дальний Восток. Находясь в затруднительном положении, один из оренбургских казаков написал своему брату, монаху Гефсиманского скита отцу Сергию, письмо, в котором просил известить отца Варнаву о тяжелом положении и попросил его совета, как быть ему теперь и продавать ли домашний скот за неимением корма. Батюшка на это спокойно ответил: «Бог пошлет — все будет».
— Да время-то уже прошло, батюшка, когда же это будет?
— Ах, какой ты маловерный! У Бога время не прошло — и в сентябре урожай будет!
И что же оказалось? Когда отец Сергий получил письмо от брата, с того времени пошли дожди, трава и хлеб поднялись, и был хороший урожай. К сентябрю, по уведомлению от брата отца Сергия, вся станица запаслась хлебом, кормом для скота и семенами.
«Единственный мой сын Сергий, — сообщал в обитель в 1907 году известный духовный писатель С. Нилус, — в мае 1901 года окончил гимназию и поступил на университетские курсы Московского лицея в память цесаревича Николая. Начиналась его новая самостоятельная жизнь, и мы решили с ним съездить к отцу Варнаве за благословением на новый путь. Узнав в Лавре, что батюшка дома, мы взяли извозчика и отправились к Черниговской. Здесь у крылечка келлии старца стояло человек двадцать в ожидании его возвращения из Посада, куда он поехал, как мы узнали потом, к какой-то генеральше, которая строит приют. Чтобы не терять даром времени, мы с сыном отправились в Вифанию поклониться гробу Преподобного Сергия[15]и помолиться у гробницы великого митрополита Платона. По дороге в Вифанию я все думал об отце Варнаве, очень скорбел, что, быть может, нам так и не удастся его повидать, не удастся и сыну принять его благодатного старческого благословения „на новый путь“.
И вдруг неожиданно для меня в моей голове мелькнула мысль: а я бы еще выпросил у старца его портрет с собственноручной надписью. Подумал так и забыл об этом.
В Вифании, кроме нас, никого не было. У Святых ворот стоял послушник, а другой послушник повел нас по Вифанским святыням. Поклонились мы гробу Божия угодника и только что успели положить поклон последнему на земле жилищу митрополита Платона, как увидели бегущего к нам послушника, — того, что встретил нас у ворот.
— Батюшка Варнава вас обоих к себе требует! — еще издали позвал нас этот послушник.
— Где он? Да как он о нас узнал?
— Ничего не знаю. Батюшка вас дожидается у Святых ворот.
Мы побежали туда что было духу. У Вифанских ворот стояла запряженная в одну лошадь, крытая, с поднятым верхом, плетеная пролетка; на козлах сидел кучер, а из-под верха пролетки выглядывала на нас головка седенького старичка-монаха с необыкновенно живыми, ясными, добрыми, ласковыми, но вместе с тем так и пронизывающими насквозь всего человека глазками. Тут мы в первый раз увидели того, кто был известен скорбной душе русского человека под незабвенным именем батюшки Варнавы.
![]()
Перед дорогой.
— Вам благословение мое нужно? — встретил нас с сыном такими словами отец Варнава. — А тебе, — сказал он, обращаясь к сыну, стоявшему в студенческой форме, — нужно мое благословение на новый путь? Так езжайте со мною!.. А ваше здоровье как? — спросил он неожиданно, обращаясь уже лично ко мне. Я был совершенно здоров.
— За ваши святые молитвы, — ответил я, — слава Богу!
— Ну да ладно! Езжайте же за мною ко мне!
И батюшка, благословив нас, быстро покатил в своей закрытой пролетке по направлению к Черниговской. Мы, конечно, за ним, едва вскачь поспевая на заморенных извозчичьих клячонках.
