душителе. Поинтересовался судьбой «гостя из Горького», о котором только что упомянул капитан. Заявил, что ещё в прошлом году я получил от милиции благодарственное письмо за помощь в задержании преступника. Понял, что наградили меня за тот случай с участием Альбины. Но о судьбе Белезова Эдуарда Ивановича мне так ничего и не рассказали. Я пожаловался, что всё ещё гадал: стоило ли воспринимать те угрозы Белезова всерьёз.
Мой вопрос вернул Александрову хорошее настроение. Капитан вновь заулыбался, будто я напомнил ему о приятном событии. Рассказал мне о том, что командировочный из Горького меня «не обманул». Поведал, что милиционеры из будущего Нижнего Новгорода отыскали гараж Белезова. И обнаружили в гараже «тот самый» дубовый шкаф с женскими вещами. Некоторые вещи вскоре опознали. Те принадлежали убитым женщинам. Да и в квартире Эдуарда Белезова горьковские сыщики сделали несколько «занимательных» находок.
— Как я слышал, — сказал Александров, понизив голос, — Белезов уже признался в пяти убийствах. Но это было ещё в конце прошлого года. Сколько эпизодов удалось с ним связать на сегодняшний день — могу только гадать. Это дело пока держат в секрете от прессы и общественности. Потому что в том гараже нашли дааалеко не пять женских вещичек — на это мне намекнули горьковские коллеги.
Капитан многозначительно приподнял брови.
— В Горьком сейчас раскручивают очень серьёзное дело, — сказал он. — Но это я вам, Александр Иванович, говорю по большому секрету. Для того чтобы вы не переживали: Эдуард Белезов на свободе уже не окажется никогда, можете в этом не сомневаться, Александр Иванович. Так что забудьте о его угрозах. Хотя… нам всем очень повезло, что вам тогда удалось разозлить и разговорить этого человека.
Александров покачал головой.
— Ёлки-моталки, да из-за Белезова уже некоторые мои коллеги из Горького расстались с погонами! Ведь он вам не солгал тогда: за его преступления действительно осудили невиновных. Но только это… между нами, Александр Иванович. Я надеюсь, что эта информация не выйдет за пределы этого кабинета. Но есть и хорошая сторона у этого дела: некоторые хорошие специалисты благодаря ему, напротив, получат внеочередные звания.
Я заметил на лице капитана ухмылку.
— Мне тоже пообещали в апреле заменить на погонах мелкие звёздочки на звезду побольше, — сказал Александров. — Заверили, что это уже решённое дело — осталось дождаться лишь подходящей даты, чтобы приурочить к ней моё повышение в звании. Так что я уже без пяти минут майор милиции. А ведь тогда всего-то и сделал: передал ваши, Александр Иванович, свидетельские показания коллегам из Горького…
* * *
Вахтёрша громко охнула, увидев мою опухшую физиономию и подвешенную на груди руку. Схватилась за сердце, когда увидела плачевное состояние моего пальто (ехал до общежития на заднем сидении в одиночестве — люди в автобусе сторонились моей окровавленной одежды и пустого рукава, вздрагивали при виде моей побитой рожи). Потом сжала кулаки. И потребовала, чтобы я вызвал милицию. Я рассказал ей, что уже побывал в отделении, что мой обидчик сидит в камере, откуда обязательно отправится на скамью подсудимых. Заверил, что с рукой «всё нормально» — «простая царапина». Пообещал после душа заглянуть на чашку чая и поведать о своих приключениях. Отправился в комнату, где смог, наконец, рассмотреть себя в зеркале.
Своё отражение я видел и в больнице. Но взглянул на него лишь мельком — не приметил ничего особенно страшного. Однако теперь увидел себя во всей красе: с пластырем на лбу, с опухшим и посиневшим носом, с разбитой губой. Классический образец физиономии профессионального боксёра, проигравшего двеннадцатираундовый поединок по очкам. А ведь мне казалось, что Сан Саныч и бил несильно, и попадал кулаком по моему лицу нечасто. Я вновь потрогал языком зубы. Убедился, что те уцелели, не шатались. Прикинул, что именно расскажу завтра соседям по комнате. Решил, что не скрою от них правду. Вот только умолчу о том, в чьей квартире я провёл свой титульный поединок.
Пробитая ножом рука побаливала при движении (да и без движения — тоже). Но то была терпимая боль и «самая обычная», несравнимая с болью в сердце. Учёбе в институте она помешать не могла. Да и запланированному на следующее воскресенье походу к шахте «Юбилейная» не помешает (держать обрез смогу и правой рукой). А вот об игре на гитаре предстояло на пару недель позабыть, что меня не сильно и расстроило: не очень я и рвался устраивать девчонкам концерт (Пимочкина, Фролович и Могильный уже намекали, что я «мог бы», «должен» и «обязан» изобразить в честь праздника эстрадного артиста). Я отклеил ото лба пластырь — осмотрел царапину. «Ничего страшного, — вынес я вердикт. — До свадьбы заживёт».
* * *
В воскресенье вновь столкнулся со странностями брежневских времён: химчистки по выходным не работали. Казалось бы, именно по выходным у советских граждан появлялось время, чтобы отнести в чистку одежду. Но работники химчисток тоже были советскими гражданами. Воскресенье они так же, как и я проводили дома. И наверняка сожалели о том, что не могли в этот день попасть к… тому же портному, например, для примерки заказанного к празднику платья. Выслушал вчера от вахтёрши с десяток советов о том, как отстирать с пальто кровь. Вот только мне они не помогли. Уже с утра умаялся и измучил себя болью в руке. Решил, что всё же одену завтра для похода в институт старое пальто Комсомольца.
Готовился в воскресенье до вечера просидеть в одиночестве — до прихода Аверина и Могильного. Потому и удивился, когда в дверь комнаты постучали. Я сразу услышал этот звук. Потому что уже несколько часов сидел в почти абсолютной тишине, листал учебник немецкого языка (надеялся вздремнуть до прихода соседей по комнате, но сонливость всё не появлялась). Попытался понять, кто пришёл. Слава и Паша стучать бы точно не стали. Хотя, если Пашка всё же собирался наведаться к девчонкам в первый корпус, то вот-вот появится. Пимочкина или Фролович не дожидались бы разрешения войти — вломились бы в комнату сразу после ритуального стука. А больше наведаться ко мне было попросту некому — разве что кто-то ошибся дверью.
— Открыто! — сообщил я.
В комнату вошла Королева.
Глава 40
Нежина шагнула через порог уверенно — по-королевски. Взглядом отыскала меня. Я тут же заподозрил, что всё же уснул и сейчас видел сон. Потому что общежитие и тот мир, где жила Альбина Нежина казались мне разными вселенными (параллельными, не пересекавшимися ни в одной точке — до сегодняшнего дня). Нежина сняла с головы шапку