Читать интересную книгу Камень - Станислав Родионов

— У каждого, Серёга, всяк свой камень есть. Моему корешу Витьке Начхедину этот алмаз, верно, счастье принёс. Грёб он его ковшами и, стало быть, осчастливился.

— Старатель, что ли?

— Зачем? Экскаваторщиком вкалывал на Севере. Ну, и прикололи ему на костюм из чистой шерсти Золотую Звезду.

— Степан Степаныч, а ваш камень какой?

Рабочий остервенело долбанул пестом кусок гнейса:

— А мой камень, Серёга, есть кирпич, тюкнувший мою судьбу в самое темечко.

— Кирпич на голову, что ли, упал?

— Не кирпич, Серёга, на голову упал, а я головой на кирпич. Шёл и споткнулся, поскольку был аванс. Белая палата, доктора в очках, на прежнюю работу меня не допустили. И вот я перед тобой налицо, долблю каменюги в этой ведьминой ступе…

Рябинину показалось, что в Машиной палатке произошло какое-то движение. Он сорвался с места, обуреваемый нетерпением поговорить об алмазах, любви и счастье. Если каждый человек приписан к своему камню, то его камень тот, который у Маши. Алмаз. Или топаз.

Обычно Рябинин не стучал в колышек, а скрёбся по брезенту. И слышал ответное и звонкое: «Входи, Серёжа!». Он поскрёбся. Ему не ответили. Он похлопал ладонью по натянутому до звона тенту, как по хорошему барабану. Или ему почудилось звонкое «Входи, Серёжа!», или какая-то интуитивная сила, она же дьявольская, подняла его руку и чуть раздвинула полог…

В широкую мужскую спину, обтянутую белой рубашкой, долькой золота вжалась загорелая узкая Машина ладошка. Её волосы воздушно пали на мужскую шею. Запрокинутое в поцелуе лицо неузнаваемо изменилось…

Рябинин прикрыл глаза от резанувшей боли, словно в них брызнула электросварка. Он опустил полог и ринулся к реке. И бежал по берегу, расшвыривая кедами гальку. Куда бежал? К людям, за помощью. В лагере беда. Ему хотелось крикнуть на всю тайгу…

Он зацепился за морёную корягу и рухнул на песок. Боль в ушибленных коленях его отрезвила. Зачем он бежит? Ему же всё показалось. Того, что он видел, быть не могло… Разыгралось воспалённое зноем воображение. Он тоже упал на кирпич, как и Степан Степаныч…

Рябинин быстро вернулся в лагерь. Нервными шагами дошёл он до её палатки и открыл полог. Там никого не было. Показалось, ему всё показалось. Любой бы психолог объяснил рябининское видение научно: он думал о сопернике, представлял его, в маршруты ходит без шапки, темечко напекло — вот и мерзкая галлюцинация. Подобные случаи известны. Виделись оазисы в пустыне, корабли в морях и «летающие тарелки» на небесах…

Он сильно втянул в себя воздух — пахло табачным дымом. Тут курили. Но курящих в лагере только двое — Степан Степаныч и водитель грузовика. А белые рубашки по вечерам надевал только один человек — пижонистый водитель.

Рябинин пьяно добрёл до своей палатки и упал лицом в спальный мешок. Какая-то незнакомая ему боль омертвила тело и спружинилась в груди, готовая вырваться наружу. Слезами ли, криком ли… Он застонал. И тут же услышал шорох у входа. Рябинин стремительно сел.

На фоне раскрашенного вечернего неба стояла Маша. Он не видел её лица, закрытого сумерками палатки, — только контур фигуры.

— Серёжа, книгу прочёл? — фальшиво спросила она.

— Алмазы приносят несчастья, — нашлись у него силы на ответ.

— Не всегда…

— Я ненавижу этот камень, — хотел он крикнуть, но лишь выдохнул слова жарким шёпотом.

— Серёжа, он мой муж.

— Как муж?

— Об этом никто не знает, кроме начальника партии.

— Зачем муж? То есть, почему муж?

— Дочке уже три года…

Вот теперь Рябинин испугался; теперь он понял, почему она правду выдавливала мучительными порциями. Её подозревают в краже четырёхтысячного бриллианта…

Кабинет заволок ранний зимний сумрак. В нём её лицо белело мучнисто и ждуще. Рябинину надо было что-то сказать, но слова он заменил движением встал, включил настольную лампу и задёрнул портьеру на окне.

Топаз изменился — сейчас бы Рябинин не признал его за тот, за свой. В нём потухло робкое мерцанье, которое, может быть, хранило свет звёздных глубин вселенной. Добавилось желтизны, словно предполагаемый далёкий лимон недопустимо придвинулся. Грани заблестели весело, опереточно… И Рябинин догадался, что он впервые видит свой топаз при электрическом освещении. А вдруг признание Жанны исказило его кристаллическую решётку?

— Сергей Георгиевич, вы молчите? — тревожно спросила она.

— Мне вновь нужно спрашивать?

— Вы сами сказали, что доказательств нет…

— Если нет, то их будут искать.

— Но их же нет.

— Жанна, доказательств может не быть только в одном случае.

— В каком?

— Если не было преступления.

— Вы мне не верите?

— В чём? — зачем-то прикинулся он непонятливым.

Что я не брала этого бриллианта…

— Я должен верить.

Заметила ли Жанна, что он не ответил на её вопрос, не сказал «я верю»? Заметила. В свете матового абажура её лицо побелело ещё больше — Рябинину казалось, что эта белизна перешла на волосы и они примучнились равномерной сединой.

— Начнём всё с нуля, — устало сказал он. — Рассказывайте…

Жанна скованно шевельнулась, будто предстояла непривычная ей физическая работа:

— Я шла по улице… Из легкового автомобиля меня окликнула женщина. Не знала, как попасть к центральной сберкассе. Мне было по пути… Я и подсела. У сберкассы вышла. Вот и всё. А у женщины пропал перстень, лежал в сумочке на заднем сиденье…

Испуг отпустил Рябинина — бриллианты так не хранят. Он мог куда-нибудь закатиться, мог выпасть из машины на колдобине, мог попасть в руки любого случайного попутчика, мог быть потерян ещё дома… Совет он дал правильный «после этого» не значит «вследствие этого». Какая-то пустячная история, не стоившая внимания.

— Подробнее, Жанна.

— Опять подробнее…

Это «опять» резануло по его успокоенности — ведь опять она отделалась почти десятисловным каркасом, как в придуманной истории с мужем.

— Женщина средних лет, в шубке из каракуля, симпатичная…

— Сколько времени вы ехали?

— Минут двадцать…

— О чём говорили?

— О пустяках. О рынке, об универмаге…

О пустяках. Он тоже спрашивал о пустяках, когда был главный вопрос, который давно бы стоило задать:

— Жанна, а кто вас подозревает?

— Как кто? Эта женщина.

— И всё?

— А кому ж ещё подозревать?

— Ну и как она заподозрила?

— Я уже прошла квартала два… Вдруг догоняет, да ещё с сигналом, как с сиреной. И понесла, и понесла…

— А милиция?

— Был какой-то паренёк…

— Из милиции?

— Я не спросила.

— Что делал этот паренёк?

— Записал её глупости, потом мои слова… Попросил разрешения глянуть в мои карманы и в сумочку. Разумеется, ничего не нашёл. Ну, и чао.

— Почему же вы переживаете?

— Эта дура звонит мне и требует вернуть бриллиант.

— Как она узнала телефон?

— Я же говорила молодому человеку свой адрес…

— Вас никуда не вызывали?

— Пока нет, — медленно проговорила она, словно сомневаясь в этом.

Рябинин неимоверно устал, как будто весь день шёл по ровному болоту, и зыбкий дёрн дрожал под ногами до самого горизонта; устал не оттого, что шёл, а от нудной одинаковости и отсутствия хоть чего-то твёрдого, надёжного камня, палки, земляного бугра… Он вздохнул и придвинул к себе телефон. И пока набирал номер, Жанна тревожно спрашивала глазами, губами, щеками — куда он звонит?

— Здравствуй, Вадим. Ты один?

— Привет, Сергей. Ну, не один, но говорить могу.

— Я скоренько… Не поступало ли каких заявлений о бриллиантах?

— У меня на столе лежит материал о краже бриллианта у гражданки Лалаян.

— Глухой?

— Нет, стянула одна модерновая инженерша-криогенщица.

Рябинин молчал, не спуская глаз с её ушей, которые, как ему казалось, подрагивали от желания услышать инспектора с того конца провода; эти нежно дрожащие мочки с прилипшими к ним серьгами-жемчужинками загипнотизировали его, словно теперь всё дело было в них.

— Где ты? — окликнул инспектор.

— Вадим, а доказательства есть?

— Инженерша кражу отрицает, бриллианта у неё не нашли. Но вот что говорит Лалаян… Села эта девица в машину и таким хищным оком глянула на палец потерпевшей, что та почему-то испугалась, сняла кольцо и спрятала в сумку. А когда попутчицу высадила и полезла в сумку, то кольца не было.

— Что будешь делать с материалом?

— Возбудим уголовное дело и передадим в следственный отдел. А что случилось?

— Потом расскажу. Спасибо.

Рябинин положил трубку.

— Теперь вы знаете всё, — негромко сказала она.

— А всё ли знаешь ты? Теперь ведь ты подследственная…

— Знаю, что я не воровка.

— Жанна, — просительно заговорил Рябинин, — чтобы моя совесть была спокойна… Чтобы я смог что-то сделать… Я должен быть уверен в одном…