Читать интересную книгу Жизнь на грани - Антон Задорожный

Проще было жить, плывя по течению, и верить, что и дальше все будет хорошо. В то же время оба предчувствовали, что подобная метода эффективна лишь на определенный период. Оба знали, наученные горьким опытом, что эта светлая полоса вскоре просто обязана вновь смениться не просто на темную, а на кромешно-черную. И там – дай того Бог, чтобы выплыть со дна на свет.

Тревожный звоночек прозвенел, быть может, еще в тот день, казавшийся ему ныне далеким, когда он подвернул ногу, вылезая из ванны.

– Ты чего такой? Сходи лучше в травму, – советовала Кристина.

– Погоди, само пройдет. Если бы был перелом, то я бы не смог передвигаться.

– Твои страдания никому, кроме тебя, не нужны, Паш, зачем ты так?

Паша на это не нашел что сказать, а вернее, рискуя быть непонятым, скрыл правду. Ответ на вопрос дорогой ему девушки состоял в том, что боль в ноге была ему нужна, чтобы на собственном опыте попытаться пережить, каково это для Кристины – быть без ноги.

– Ну ты же знаешь мужиков, как в том анекдоте про грязь на сапоге поручика Ржевского: «А это, сударь, говно-с, само отвалитса-с». Так и мы, ждем, когда все само заживет.

– Слушай, обещай, что если станет невмоготу, то ты отправишься в травмпункт. Иначе, поверь, мы с тобой… будем только соседи.

– Хорошо.

Будь Павел человеком разумным, он, пожалуй, сходил бы на рентген еще тогда, когда был в больнице со своими почками. Но тогда ему было не до того.

Теперь же, спустя без малого пару недель, он понял, что промедление опасно если не для его жизни, то для ноги – точно.

Глава 8

Разбитое сердце страшнее разбитого тела.

Из фильма «Моя левая нога»

1

Алевтина Эдуардовна никогда не была суеверной и слабой женщиной. Она не любила все эти дешевые гороскопы, предсказания и прочее, чем захламляли народу мозги сплошь и рядом. Точно так же она не любила избитые фразочки и речевые штампы типа «Утро добрым не бывает». Хотя, будьте уверены, за свою жизнь она повидала многое.

– При таком подходе, – говорила она – можно вообще ничего не делать. Проснулся? Одевайся и пошел на кладбище.

Утро, когда Павел решил-таки позаботиться о себе и пойти на рентген, чтобы сделать снимок и посмотреть, что вообще такое с его ногой, было для хозяйки действительно недобрым.

Она проснулась на несколько часов раньше обычного из-за ночного кошмара и пребывала в глубоком ужасе от того, что прикоснулась к чему-то необъяснимому. Хозяйка по опыту знала, что если заняться делом, то дурным мыслям не найдется места в голове. Отказываясь испытывать к себе непонятную жалость, после полудня женщина отправилась в двадцать пятую квартиру – нужно было уладить оставшиеся вопросы с квитанциями по оплате коммунальных услуг.

На сей раз воспоминания о дурном сне не выветрились. Все стало только хуже… А когда не увенчалась успехом и попытка убедить себя, что это всего лишь сон, Алевтина Эдуардовна позвонила дочери.

– Привет. Я хочу с тобой поговорить, – начала она, как только вернулась домой.

– Что-то случилось? – Для Ани фраза: «Я хочу с тобой поговорить» была сигналом тревоги. Стоило произнести эти слова, и ей начинало казаться, будто ракеты в «летающую тарелку» НЛО уже пущены и инопланетянам нужно экстренно ретироваться обратно в недра космоса. Вопит сирена, кабина корабля озаряется оранжевым светом, а пилоты лихорадочно дают обратный ход, чтобы уйти от ракеты.

– Да вроде ничего, но, по-моему, все-таки да, – ответила мама, не понимая, куда делась ее железная принципиальность и жесткая убежденность в собственной правоте.

– Мама, что ты хочешь сказать? Я просто могу вечером подъехать, чтобы мы поговорили спокойно.

– Нет-нет, не надо. Просто слушай. Если ты умная и красивая, при этом добилась всего сама, то, конечно, ты будешь злиться на тех, кому все досталось обманом, на халяву или просто так. Ведь я все могу сама, а значит, я лучше. Но если твои бабушки жили в страхе, который передался мне буквально с молоком матери, то перестройка научила меня добиваться своего любой ценой, чтобы выжить. Это сейчас мы с папой думаем, что надо было не лезть в общественные дела и в недвижку, а зарабатывать, продавая компьютеры, но пойми: идея была в том, чтобы жилье для таких, как все эти ребята, было доступным.

– К чему ты оправдываешься сейчас? Я все равно тебя люблю. И, если честно, мне не очень удобно говорить сейчас…

– Короче, мы с твоим папой хотели и пытались вести бизнес честно, но в России рука руку моет. Анют, тебе сейчас это будет непонятно, но я должна успеть рассказать тебе, что у меня на душе. Не перебивай. Я сама не до конца понимаю, что испытываю последние недели, но я чувствую, что для меня скоро все закончится, и это будет расплатой за все зло, что я натворила.

– Мам… Я и слышу… – Пока Аня пыталась попасть в паузу, в ее воображении крутились картины того, как Алевтина Эдуардовна попадает в тюрьму. Может быть, ушлый журналист напишет об этом в своей газетенке, якобы для народа, а на самом деле – ради собственной минуты сомнительной славы. Это будет громкая статейка, что-нибудь вроде: «Резиновые метры – чиновники набивают свои карманы». «Я просто предоставляю людям жилье, – говорит преступница».

– Я не верю в Бога, и не важно, верим мы с тобой в судьбу или нет, но то, что должно произойти, обязательно случится. Понравится мне то, что произойдет, – дело десятое. Трагедия в том, что даже при моем желании измениться жизнь не всегда спросит моего мнения.

– Мам, что, по-твоему, должно произойти? – спросила ее взволнованная дочь, искренне не понимая, что за бред несет ее мама. – Тебя собираются посадить?

– Ох, что ты, нет… Просто я тут столкнулась с Кристиной, о которой мы с тобой спорили, потому что… ну, это сложно объяснить, но я просто очень удивилась тому, что…

– Мам, я тебя не понимаю.

– Понимаешь, на днях мне приснилось, что из-за меня упадет с лестницы твоя любимая Кристина. Так сегодня и произошло.

– Погоди, ты насчет платежей за воду туда поехала сегодня, верно ты мне говорила? – решила проверить себя дочка.

– Все так. Вот такое хреновое начало дня, – сокрушенно подвела итог хозяйка.

– Да ладно тебе, а потом?

– Я не знала, что думать, и, желая извиниться, не стала брать с девочки и ее соседа денег за воду – позвонила ей потом и мы договорились.

– Ну и хорошо… В чем проблема? Ты же извинилась.

– А вот в чем. Этой ночью мне приснился гнетущий кошмар, что я под Новый год зачем-то иду в эту проклятую двадцать пятую квартиру, рядом охранники, все как всегда, но чувство, что если я открою дверь и войду внутрь, то обратного пути уже и не будет.

– Мама! – попыталась остановить ее дочь.

– Что?

– Это может быть правдой, а может и не быть. Давай ты просто отдохнешь немного и перестанешь делать акцент на деньгах.

– Ага, ты считаешь меня дурой?

– Нет, я считаю, что тебе себя не жалко. Ты устала, делаешь дела, а их меньше не становится. Ты не можешь помочь всем.

А сны – это просто сны. Как по мне, так лучше верить в Деда Мороза, чем в такое. Ой, ну все, пока, у меня тут Герман в холодильник залез.

И пока маленький внук Алевтины Эдуардовны исследовал мамин холодильник изнутри, а сама хозяйка пыталась привести себя в порядок после первой за всю жизнь попытки исповедаться, Паша ковылял к метро «Садовая» в супермаркет и пытался отвязаться от необычного собеседника:

– Все хорошо, братишка! Держись, партизан! – говорил ему чумазый ветеран трэша и угара, подбадривающе вознося свой сжатый кулак вверх, к серому небу.

– Неужели достаточно моей хромоты и боли в коленях, чтобы ты принял меня за своего? – Брезгливо, но не без улыбки спросил Павел мужика лет пятидесяти, который выглядел так, словно только что вышел из кочегарки.

– Командир, нет чужих на свете, – ответил ему кочегар и, сплюнув под ноги, начал искать своими внимательными глазами добродушного прохожего.

Павел хромает дальше и видит в конце следующего дома попрошайничающую согбенную старушку. В руках у нее был одноразовый пластиковый стаканчик. К обеду, по всей видимости, желательно, чтобы он был заполнен деньгами доверху. И тогда уже точно будет не важно, наполовину этот стакан пуст или он, напротив, наполовину полон.

Вообще говоря, Паша не любил таких людей, как эта бабка. Собственно, такие как она, пожалуй, и вылепили в его сознании образ ужасного инвалида – того, который каждый раз, как впервые, причем по неизменно грустным и трагическим поводам («Помогите, умерла мама», «Добавьте псу на еду», «Болеет ребенок» и пр.) ходит по вагонам электричек и собирает копейки. Причем делает это так, чтобы ты не проходил мимо и поучаствовал в его жизни.

Расчет у таких страждущих бродяг и отщепенцев, по Павлу, был прост до гениального: если ты прошел мимо, не дав ни копеечки, то взял грех на душу (страна-то православная, пропитанная христианской моралью), а уж ежели денег дал, то сделал доброе дело.