— Согласен. Но они уже считают меня сумасшедшим!
— Кто «они»?
— Соседи! Соседи, которым я обязан многим.
Родители Ираклия погибли в автомобильной катастрофе, когда он служил в армии, и соседи сохранили за ним комнату, а когда Ираклий вернулся, приодели его и кормили, пока он сам не отказался от этого.
— Допустим, тебя волнует мнение не всех соседей, — сказал я.
— Конечно! — сказал он и покраснел.
Я приподнял с рабочего стола незаконченный автопортрет Ираклия. Он печально смотрел с латуни, и с шеи свисала крупная цепь. Понять символику было нетрудно.
В это время со двора меня позвал Гурам.
Я вышел во двор.
— Привет, — сказал Гурам. Он был навеселе.
— Привет. Где ты нагрузился?
— В разных местах. А где ты опять пропадаешь?
— В разных местах. Идем наверх.
— Я постою здесь. А ты переоденься и возвращайся. Поедем на Джвари.
— Зачем?
— Просто так.
— Нет, я работать должен.
— Поедем, не пожалеешь.
— Нет, Гурам, надо работать.
— Эдвин тебя ждет. Без дураков. Он все время о тебе спрашивает.
— Плевать я хотел на твоего Эдвина. Из-за него мы с тобой поговорить не можем.
— Поговорим завтра. Завтра же можно поговорить? Или будет поздно?
— Никогда не поздно, как сказал доктор Фауст. Отправляйся со своим Эдвином на Джвари, а ко мне приезжай завтра вечером. Привет!
Я стал подниматься по лестнице.
— А Нине что сказать? — спросил Гурам.
— При чем тут Нина?
— При том, что она сидит в машине!
ГЛАВА 8
Мы стояли у сетчатой ограды. Высокая калитка была захлестнута цепью с замком, и следовало что-то придумать, если мы хотели пробраться к руинам Джвари.
Ночь окрасила все вокруг одной краской. Неподалеку чернели контуры дома.
— Эдвин, пошли за сторожем, — сказал Гурам.
— О чем вы все время думаете? — спросила Нина, когда мы остались вдвоем.
— О делах, — ответил я.
— Эй, сторож! — раздался голос Гурама.
Собака залаяла с надрывом.
— Что-нибудь случилось? — спросила Нина.
— Ничего. — Я взял ее руку в свою.
К нам приближались Гурам и Эдвин. Нина высвободила руку.
— Сторожа нет дома, или он спит пьяным беспробудным сном, — сказал Гурам. — Перелезем через забор.
Эдвину эта мысль понравилась, как нравились все затеи Гурама. Он ловко взобрался на ограду и спрыгнул с нее.
— Помогите Нине, я приму ее, — сказал он.
— Лезь, — сказал я Гураму, поддержал его и, когда он оказался рядом с Эдвином, подхватил на руки Нину.
Ее волосы касались моего лица. У меня все дрожало внутри. Я прижал Нину к себе. Она напряглась, а меня бросило в жар. Я терял голову.
Гурам и Эдвин ждали. Я опустил Нину.
— В чем дело? — спросил Гурам.
— В храм можно проникнуть и без вашей помощи, — сказал я.
— Если все-таки понадобимся, крикни. Вино не забудь прихватить. Идем, Эдвин.
Эдвин поплелся за Гурамом. Ему, конечно, не хотелось оставлять Нину наедине со мной.
— Что за фокусы? — спросила Нина.
— Возьми, пожалуйста, вино из машины.
Она пожала плечами и пошла к «Волге». Я ухватился за калитку, чтобы приподнять ее и вытащить петли из пазов.
— Ничего не вижу, — сказала Нина в этот момент.
Пришлось идти к ней. Она повернулась. Мы оказались лицом к лицу.
Я взял Нину за плечи и, чуть прижав к себе, сказал:
— Я полон самых нежных чувств к тебе… Сейчас найду вино.
Отдав Нине стаканчики и поставив бутылку «Цинандали» на землю, я снял с петель калитку.
Нина засмеялась.
— Надо повесить ее обратно.
Гурам удивился, а Эдвин обрадовался. Они не ожидали, что мы придем так быстро. Но ни один не спросил, как нам удалось проникнуть в храм.
Снаружи, со стороны утеса, на котором расположен Джвари, храм освещался прожекторами, и мы, не боясь сломать себе шею, бродили по руинам, и Гурам исполнял обязанности гида.
— «Джвари» по-грузински означает «крест». Грузия приняла христианство в тридцатых годах четвертого века. В летописи сказано, что вскоре после этого в древней грузинской столице Мцхете были изготовлены четыре креста, один из которых установили здесь, на этой горе. Во второй половине шестого века вокруг креста начали строить храм. В начале десятого века арабы разгромили и сожгли Мцхету и Джвари. «В то время пришли арабы под предводительством Саджа, разгромили Кахетию, сожгли Джвари и Мцхету», говорится в летописи.
Гурам долго демонстрировал нам следы разрушений, а потом выразил сожаление, что из-за темноты нельзя осмотреть барельефы на наружных стенах храма — они не освещались.
— Очень интересные скульптуры. Очень! Особенно на портале южной стороны. Барельеф изображает двух летящих ангелов с крестом. В монументальной архитектуре вы нигде больше не встретите такой скульптуры в раннехристианских сооружениях. Надо приехать сюда днем. Эдвин, приедем? Я тебе покажу очень интересные вещи. Нигде ты ничего подобного не увидишь, даже в Армении.
Эдвин собирался побывать в Армении.
— В Армении тоже есть древнейшие памятники, — сказал я.
— Другая архитектура, — сказал Гурам. — В Армении из-за частых землетрясений и небольших атмосферных осадков крыша делалась более пологой, чем в Грузии. Поэтому памятники армянской архитектуры массивны и приземисты, а в Грузии вытянуты кверху. Высокие пропорции и сильные уклоны крыши придают памятникам архитектуры Грузии изящную стройность и большую живописность. Идемте на балкон.
Я пропустил вперед Нину и Эдвина и взял Гурама за локоть.
— Ты националист?
— Я просто люблю свою родину, — ответил он.
Мы стояли на крохотном балконе над утесом. Внизу сливались Арагви и Кура, и вода поблескивала, как асфальт на шоссе в солнечную погоду. За реками словно застыла толпа с горящими свечами.
— Эдвин, помнишь «Мцыри» Лермонтова? — сказал Гурам.
Там, где, сливаяся, шумят,Обнявшись, будто две сестры,Струи Арагвы и Куры,Был монастырь.
— Так это про Джвари! — сказал Эдвин.
Издали донесся стук колес.
Раздвигая ночь, поезд мчался вдоль берега. Электровоз, выбросив вперед длинный сноп света, предупреждающе свистел и тянул за собой вагончики с желтыми окошечками, и ночь смыкалась за ними.
— Холодно, — сказала Нина.
Гурам снял пиджак и накинул ей на плечи.
Уходить не хотелось, но действительно стало холодно. Я подумал, что хорошо бы отправиться к Дато. Но я не мог предложить поехать даже во второразрядный ресторан — не было денег.
Гурам загадочно взглянул на меня.
— Не пора ли навестить Дато? — сказал он.
— Кто это Дато? — спросила Нина.
— Наш лучший друг. И мы поедем сейчас к нему.
— Я не поеду, — сказала Нина.
— Отлично. Оставайся здесь. К утру превратишься в сосульку. Эдвин, Серго, марш вперед!
— Ладно, Гурам. Раз не хочет, не поедем, — сказал я.
Нина взяла меня под руку.
— Наконец-то нашелся защитник!
— Предатель, а не защитник!
— Успокойся, Гурам, — сказал я и шепнул Нине: — С ним лучше не связываться. Это опасно.
— Это очень опасно! — подтвердил Гурам.
Эдвин выбросил окурок и тут же полез в карман за сигаретами. Он, кажется, нервничал.
Мы подошли к забору. Нина дернула меня за рукав. Я дождался, пока Гурам и Эдвин перелезут через ограду, и снял с петель калитку.
Гурам и Эдвин ошалело посмотрели на проем, а потом не выдержали и расхохотались.
Мы сели в машину и поехали к Дато, с которым мне предстоял серьезный разговор. Я не хотел думать об этом. Рядом сидела Нина, впереди — Гурам, и не было для меня никого ближе, чем они. Что еще нужно человеку? Но мысль о предстоящем разговоре все больше тревожила меня, и я понял, что не освободиться от нее, ибо есть еще что-то такое же необходимое человеку, как любовь и дружба, и такое же вечное, как эти чувства.
Расторопный Ванечка обслуживал нас, как старых знакомых.
Когда он принес форель, Дато извинился и отобрал у Нины тарелку. Орудуя вилкой и ножом, которые в его руках казались игрушечными, он отделил мякоть от костей и поставил тарелку перед ней.
— Теперь можете не опасаться.
— Спасибо, — Нина с наслаждением принялась за форель.
— Хирург! Виртуоз! — Гурам поднял бокал.
Форель была нежной, а «Цинандали» достаточно холодным.
— В жизни подобного не ела! — сказала Нина.
— Дружба со мной, Ниночка, имеет по крайней мере кулинарные преимущества! — похвалился Гурам.
— Где же вы были до сих пор?
— Кочевал по ресторанам и закусочным в поисках вкусных блюд.
— Ах, как много я потеряла.
Они продолжали в том же духе, и я тихо сказал Дато:
— Я кое-что узнал о Карло.
— Не верю я, что его оправдают. Не верю.