Читать интересную книгу Жертвы Черного Октября, 1993 - Валерий Шевченко

В те дни в медицинских учреждениях происходили преступления, требующие специального расследования. Комиссией Государственной Думы с опорой на данные судебно-медицинских экспертиз погибших было установлено, что «имели место случаи забора органов у пострадавших для целей трансплантации»[329]. Комиссия располагала документом департамента здравоохранения США за № 20857 от 22 февраля 1994 года. Из содержания документа следовало, что НИИ скорой помощи им. Склифосовского, куда 3 и 4 октября 1993 года свозились сотни жертв массовых расстрелов, и ряд других московских центров в то время широко осуществляли незаконный экспорт человеческих органов и тканей за рубеж. В те дни бешеную активность развили выездные бригады НИИ трансплантологии[330].

Николай Николаевич Челяков 3 октября 1993 года был избит у станции метро 1905 года. Лечился дома. 11 октября поступил в Боткинскую больницу, где после проведенной операции умер 12 октября. По заключению судебно-медицинской экспертизы № 1173 от 24 ноября 1993 года «на передней брюшной стенке разрезы от забора почек — почки отсутствуют»[331]. Родителям смертельно раненной выстрелом в шею шестнадцатилетней Марины Курышевой, скончавшейся в больнице, тело выдали с извлеченными внутренними органами[332]. Защитница Верховного совета Алевтина Александровна Маркелова через некоторое время после октябрьской бойни восстанавливала здоровье на базе отдыха. Там же «отдыхал» и врач из Института им. Склифосовского, который сильно пил и говорил, что у раненых вырезали органы, тем самым убивая людей.

У общественного объединения родителей и близких погибших и граждан, пострадавших в событиях 21 сентября — 5 октября 1993 года, хранился список, где указаны данные по 20 тяжелораненым детям, доставленным в больницы в те расстрельные дни. Но участникам родительского объединения не удалось выяснить дальнейшую судьбу детей.

Прокуратура, министерство безопасности и милиция все же устанавливали личности некоторых погибших, имена которых потом по разным причинам не попали в официальный список погибших. В Генеральной прокуратуре на вопрос журналистов «Новой ежедневной газеты», устанавливаются ли фамилии погибших в Белом доме, ответили несколько загадочной фразой: «В той степени, как это соотносится с совершенным преступлением»[333]. Первый заместитель министра безопасности С. В. Степашин в интервью журналистам газеты «Комсомольская правда» сообщил о защитниках Дома Советов следующее: «Были там и „баркашовцы“, и „приднестровцы“, и чисто случайные молодые люди 17–19 лет… Получая в „Белом доме“ оружие, они оставляли свои паспорта. Документы эти сейчас у нас»[334].

Похороны. Фото предоставлены редакцией газеты «Завтра»

Первый заместитель прокурора города Москвы Ю. А. Смирнов заявил, что вечером 4 октября недалеко от Краснопресненской заставы во время интенсивной перестрелки погибла шестилетняя девочка[335]. По данным Петровки, 38, в морг Института им. Склифосовского доставили 59 трупов, среди них — четыре женских и пять детских[336]. Непонятно, какой возраст погибших подразумевался под словом «детских», и, если предположить, что их имена установили, неясно, включили ли в список жертв.

0 том, что следственные структуры все же пытались установить имена жертв и даже выдавали трупы для погребения, свидетельствуют следующие факты. Журналисту газеты «Аргументы и факты» Н. Солдатенкову позвонил следователь прокуратуры и попросил приехать в морг Боткинской больницы на опознание погибшей у Дома Советов девушки, в кармане которой нашли его, Солдатенкова, номер телефона. «Кто-то звонил накануне в редакцию, — вспоминал журналист, — обещал приехать в тот, как оказалось, кровавый понедельник, но не приехал. Возможно, что это была она»[337].

7 октября на Кузьминском кладбище похоронили скончавшегося от ран 5 октября Игоря Андреевича Константинова. Жене сообщили, что погиб при невыясненных обстоятельствах[338]. Знакомые Константинова, присутствовавшие на похоронах, в личной беседе с автором этих строк уточнили, что Игоря Андреевича сильно избили в районе Большой Дорогомиловской улицы. Он ехал к своей маме, которая жила там недалеко. Константинова, еще живого, но, видимо, в бессознательном состоянии, вывезли в другой район Москвы. Позднее в морге родственникам предъявили его тело в синяках и кровоподтеках; сообщили, что скончался в результате черепно-мозговой травмы.

По свидетельству журналиста В. Логачева, в конце февраля 1994 года в Курске похоронили защитника Белого дома, погибшего 4 октября. Его тело незадолго до того обнаружили в одном из московских моргов[339].

В газету «Советская Россия» пришло письмо из города Магнитогорска Челябинской области следующего содержания: «При штурме Дома Советов 4 октября 1993 года безвинно погиб наш племянник (отличник учебы, честный, дисциплинированный парень), который в это время был в Москве на консультации у врачей и случайно был вовлечен толпой в массу народу и расстрелян почти в упор спецназовцем отдельного 218-го батальона. Об этом узнал его родственник, который был вместе с ним до самой его смерти и узнал, кто стрелял в Сашу»[340].

Приведем выдержки из интервью журналиста «Вечерней Москвы» Светланы Бударцевой с сотрудником оперативно-розыскного отдела ГУВД города Москвы Андреем Осиповым: «Многих искали по обрывкам записей, сохранившихся в карманах. Ведь большинство жертв не были активными участниками событий. Почти десять дней не могли опознать убитую шальной пулей девушку. Льготный ученический проездной, да несколько телефонов. Оказалась студентка, приехавшая учиться в Москву из Казахстана. По командировочному удостоверению нашли место жительства попавшего под автоматную очередь прохожего… Восьмидесятилетний владимирец примчался в столицу, чтобы своими глазами увидеть вторую октябрьскую революцию.

Кому в конфликте властей симпатизировал этот ветеран, осталось тайной даже для его вдовы»[341]. Но ни Игорь Андреевич Константинов, ни человек, похороненный в конце февраля в Курске, ни Саша из города Магнитогорска, ни студентка из Казахстана, ни восьмидесятилетний житель города Владимира в официальном списке погибших не значатся.

Похороны. Фото предоставлены редакцией газеты «Завтра»

По данным прокуратуры за 1993 год в Москве обнаружено 848 неопознанных трупов[342]. В начале ноября 1993 года вышеупомянутый сотрудник ГУВД Андрей Осипов заявил следующее: «Сейчас в городе 898 неопознанных умерших. Это тема серьезная. Моргов и трупохранилищ не хватает. Долго хранить тело нельзя. А это означает, что человек уходит в мир иной безымянным»[343].

По информации Л. Г. Прошкина, приднестровцам удалось вывезти тела нескольких погибших на родину[344]. Однако подавляющее большинство погибших оказалось в числе пропавших без вести. Несколько десятков женщин из Приднестровья после 4 октября выехали в Москву на поиски своих мужей[345]. Недалеко от Белого дома на дереве прикрепили список пропавших без вести[346]. Приблизительно через месяц после трагических событий в редакции газеты «Правда» открыли «линию памяти». Звонили люди из Москвы, из других регионов России, из бывших союзных республик. Пытались что-нибудь узнать о своих одиноких друзьях, знакомых, соседях, дальних родственниках[347]. На пресс-конференции 11 марта 1994 года В. П. Бирюлин заявил, что после публикаций в центральных газетах пришло много писем от людей, потерявших своих родных — жителей различных регионов. По данным Бирюлина, на март 1994 года не менее 100 человек в Москве разыскивали своих родственников, пропавших без вести в те кровавые дни[348].

Некоторые родственники приходили в памятные места у Белого дома, оставляли там записки и плакатики с информацией о разыскиваемом человеке. Например, приходила женщина с плакатом: «Люди добрые! Пропал без вести мой сын Колебакин Вячеслав Геннадьевич, 1952 года рождения. 21 сентября [в день объявления президентского указа № 1400] ушел из дому и не вернулся»[349]. На бетонную стену стадиона «Асмарал» приклеивали листочки с просьбами помочь в розыске: мать искала сына, жена — мужа, сестра — брата[350].

Многие родственники боялись обращаться в милицию. С. А. Бахтиярова в своей книге «Реквием» зафиксировала: «Слышала, близкие исчезнувших… боятся подавать в розыск. Найдут и схватят!»[351] Родственники погибших, в целях безопасности или находясь в тяжелом психологическом состоянии, не обращались даже за получением материальной помощи. «Многие боятся к нам идти, — заявляли в общественно-политическом совете „Гражданское согласие“, который предлагал по 500 тыс. рублей родственникам погибших, — ведь мы вынуждены спрашивать документы и записывать адреса и фамилии. А они не хотят оставаться в истории»[352]. К тому же необходимо было предъявить официальные документы, подтверждающие гибель человека 3–5 октября в результате «боевых действий».